В Кремле объяснили стремительное вымирание россиян
Ким Смирнов: Тезисы, тезисы, тезисы 35 тысяч тезисов Назад
Ким Смирнов: Тезисы, тезисы, тезисы 35 тысяч тезисов
Какой же учебник истории напишет нам партия власти?

Историческая наука слишком часто, обслуживая идеологические догматы очередных вождей, выделяла на координатных осях истории лишь наиболее выдающиеся события и личности. Что давало возможность переносить акценты с одних имен и событий на другие, например, со Сталинграда и Никиты Сергеевича на Малую землю и Леонида Ильича, в зависимости от сегодняшней политической конъюнктуры. Однако если густо, не оставляя пробелов, заполнять "оси координат" событиями, как это делал тот же Карамзин, то и свобода конъюнктурно манипулировать ими сводится до минимума. Что прекрасно понимали тоталитарные режимы всех времен и народов, насильственно исключая из научного и информационного оборота опасные для них книги и имена.

Но есть еще и сужение, ограничение всей полноты информации по причине иного рода. От абсолютизации лишь одного из противостоящих друг другу начал. Однажды мне довелось беседовать с Дмитрием Сергеевичем Лихачевым о русском характере в контексте древней и современной истории (беседа опубликована в "Новой ежедневной газете" за 5.10.94). Он говорил: "Мы - народ крайностей. В нас есть великое терпение, великая доброта. Но может выхлестнуться и ненависть, и дикая злоба. Народ необыкновенно работящий И вместе с тем - какое у нас разгильдяйство, какое неуважение к труду, и к собственному, и к чужому!

Отношение к своей истории, к собственной национальности - и опять в народном сознании раздвоенность страшная. С одной стороны, глубочайшая верность историческим корням. Возьмите движение старообрядчества. Чтобы по две тысячи человек шли на костер за сохранение старины, традиции - ничего подобного в мире нет! А с другой - такое надругательство над историей, которого тоже нет в мире".

Я спросил: "Истинный патриотизм включает ведь в себя не только любовь к тому, что в родном народе тянется в будущее, в чем раскрываются его лучшие, добрые, гуманные черты, но и ненависть ко всему самому дикому в своем народе?".
Дмитрий Сергеевич ответил: "Не совсем так. Ненависти вообще не должно быть ни к чему. Нужно мудрое понимание того, что есть в реальности".

И как же часто это мудрое понимание отсутствует в работах по российской истории как зарубежных, так и наших авторов, дающих крен то в одну, то в другую крайность! Особенно рельефно это проявляется в нынешних дискуссиях о том, как и по каким учебникам преподавать историю в российских школах и вузах.

Возможен ли учебник отечественной истории, который удовлетворит всех, сегодня, когда пимены "Единой России", КПРФ, ЛДПР, "ЯБЛОКА", СПС "пишут" разные, порой полярно противоположные его варианты? Из многообразия тезисов, мнений, предложений, высказываемых по ходу дискуссии, в общем-то, следует: нет, невозможен. Ибо сие многообразие вполне укладывается в пространство между двумя полюсами. На одном: это станет возможным, когда воцарится согласие в обществе. То есть не здесь и не сейчас. А посему (второй полюс) пока преподавание истории должно основываться на нынешней государственной парадигме.

И только один человек ответил: "Да, такой учебник возможен". Сигурд Оттович Шмидт. Академик Российской академии образования, советник Российской академии наук, почетный председатель Археографической комиссии РАН, председатель Союза краеведов России, главный редактор "Московской энциклопедии". Один из самых известных и самых порядочных (определение Дмитрия Сергеевича Лихачева) наших историков. Он даже предложил в основание нового учебника три основополагающих принципа.

Но, прежде чем переходить к этим "трем китам", позвольте одно лирическое отступление в мои школьные годы. В старших классах у нас был замечательный учитель истории. Абрам Яковлевич Киперман. Фронтовик, только раз в году, 9 мая, прибавлявший к красным полоскам тяжелых ранений на офицерском кителе колодки орденов и боевых - неюбилейных - медалей, он был погружен в Киевскую Русь, западным форпостом которой являлись когда-то наши прикарпатские края. Возил нас на археологические раскопки. Приучал быть "на вы" с первоисточниками. Пробуждал вкус к первым самостоятельным открытиям - наши работы получали потом призы на олимпиадах в Киеве.

Но однажды он поразил нас, дав понять: в жизни есть нечто, что поважнее даже первоисточников. По литературе мы тогда проходили "Войну и мир", и в историческом кружке он провел научную конференцию, переросшую в общешкольное действо: "Война 1812 года в романе Льва Толстого и в исторических документах". В своих сообщениях нам предлагалось ответить на самые разные вопросы. Например, на такой: без чего не было бы романа? Ответы получались тоже самые разные. Без тщательного изучения писателем этих самых исторических документов. Без подвига капитана Тушина. Без Бородина.

Подводя итоги и соглашаясь с каждым из нас, учитель в конце сказал: "А все-таки "Войны и мира" не было бы прежде всего без неба над Аустерлицем, без ночи в Отрадном, без воскресшего старого дуба, без любви Наташи Ростовой к умирающему князю Андрею, а потом и к предназначенному ей судьбой с первых страниц Пьеру". И он привел весьма "немарксистскую" цитату. О том, что среди всех мотиваций человеческих мыслей, действий, поступков нет ничего сильнее, чем любовь. Простительно было глубоко верующему Данте писать о любви, что движет солнце и светила. Но нечто подобное утверждал, оказывается, и непререкаемый атеист Карл Маркс.

Весьма оригинальным был ответ Абрама Яковлевича и на другой вопрос: почему рожденный воображением Толстого мир кажется нам реальнее, чем тот, что предстает в первоисточниках - документах и свидетельствах современников?

Он, опять же ссылаясь на Маркса, сказал: "Даже в минуты роковые истории человек не перестает любить, заботиться о детях, добывать пищу, шить одежду. И при этом исторические события воспринимаются им не через какие-то вселенские категории, а через окружающий быт, через круг живущих рядом людей - родителей и учителей, друзей по учебе и работе, командиров и однополчан. И потому никакие реляции, документы или даже мемуары не передадут нам дух минувшего времени так осязаемо, как живые (он нажимом интонации подчеркнул это слово) герои "Войны и мира", которые, если еще не вошли, то обязательно войдут в будущем в ваш ближний жизненный круг. Как вошли они в круг моих друзей в Великую Отечественную".
Я вспомнил это, потому что отсюда - прямой мостик-лавинка к предложениям Сигурда Шмидта.

Они выгодно отличаются конструктивностью, реальностью, серьезной научной аргументацией. Но ...что-то я не видел их автора среди приглашенных к президенту РФ для обсуждения именно данной проблемы.

Между тем реорганизаторы нашего образования продолжают токовать каждый свое.

Тезисы, тезисы, тезисы можете представить себе: тридцать пять тысяч тезисов! (Николай Васильевич Гоголь легок на помине; только у него там, в "Ревизоре", не тезисы, а курьеры.) Совсем как в наших политических шоу и предвыборных дебатах на ТВ, где на последовательное обоснование своих позиций просто не остается времени.

Школьный учебник истории будет, конечно же, в ближайшее время написан. И утвержден свыше. Нельзя же детям без учебника! Однако опасаюсь, что создан он будет не по тем принципам, что предлагает Сигурд Шмидт, а по лекалам партии власти, "Едино-справедливо-либерально-демократической России". Veribus unitis, как говаривали в Древнем Риме. Объединенными усилиями.

И еще о чем тревожусь. Какой учебник, конечно, очень важно. Но куда важнее, у какого учителя истории окажется он в руках. Вот это - звено, за которое вытягивать нам всю цепь.

"Три кита", на которых, по мнению академика РАО Сигурда Шмидта, должен основываться новый учебник истории

"Первый. Перенацеливание преподавания с государственно-политических акцентов на культурные, общественные, на повседневную жизнь: в каких домах жили наши предки, каков был их домашний обиход, что и на какой посуде они ели, какие были у них орудия труда, оружие, средства передвижения, какие расстояния между городами

Преподавая историю, можно и важно обращаться к той ее части, которая менее идеологизирована, сравнительно нейтральна - к культуре, науке, технике, быту и общению людей, их семейным устоям. Надо переходить от освещения истории узкими лучиками наших политических карманных фонариков к расширению общего светового круга жизни.

Принцип второй. Соединение преподавания истории с краеведением
Нашими методиками, разработанными в "золотое десятилетие" отечественного краеведения (1917-1927), пользуется сейчас весь мир. Это был период тесного союза "родиноведческого принципа" (термин великого педагога К.Д. Ушинского) и большой науки.

Возвращение к этому принципу, грубо попранному у нас сталинским разгромом российской школы краеведения, - основа возрождения чувства историзма в нашем народе, в стране, в нашей системе образования.

Думается, что школьный учебник отечественной истории в связи с этим должен существовать в двух ипостасях, быть как бы "двойной звездой". Одна из них - в виде базового учебника, не очень объемного, содержащего основные факты, события, имена общероссийского масштаба. А вторая - региональный учебник (для Центра России, Поволжья, Дальнего Востока и т.д.), в котором - общие методологические подходы, но материал в основном местный.

Понять, что такое ход истории, разобраться в сложном триединстве: человек - природа - культура, в том, что сейчас относят к экологии, культурологии, экологии культуры, легче, обращаясь к визуально, на расстоянии собственного взгляда, окружающей себя жизни. Все становится личностнее, ближе. И поэтому понятнее.

И, наконец, третий принцип. Критерии истинности, умение докапываться до истины, распознавать и защищать ее в историческом контексте. А это невозможно без системы обоснований, воспитывающей умение творчески и честно мыслить.
Чрезвычайно важно, чтобы человек еще в школьные годы усвоил не конъюнктурный (когда важность тех или иных событий, личностей меняется в зависимости от направления политического ветра), а научный, источниковедческий подход к прошлому. Этот подход предполагает обоснования степени доверия к исторической информации.

Юношей и девушек со школьных классов надо учить отличать в истории истину от лжи, уметь анализировать, какая доля правды, достоверности содержится в тех или иных исторических источниках. Учить пониманию: от того, на основании каких данных делаются выводы о прошлом своей страны, во многом зависит будущее и ее, и их самих. При таком подходе изучение истории становится сферой не только исследовательской мысли, но и формирования нравственных принципов личности".

("Кентавр" N 2, "Новая газета", 2007 г., N 44)

Ким Смирнов

26.11.2007
www.novayagazeta.ru

Док. 520786
Перв. публик.: 26.11.07
Последн. ред.: 15.11.08
Число обращений: 90

  • Смирнов Ким Николаевич

  • Разработчик Copyright © 2004-2019, Некоммерческое партнерство `Научно-Информационное Агентство `НАСЛЕДИЕ ОТЕЧЕСТВА``