Томас Хаммарберг, в апреле 2006 года заступивший на пост Комиссара по правам человека Совета Европы, - мягкий человек, с которым трудно разговаривать. По одной причине. До высоты его морально-этической позиции не дотянуться. У него действительно очень тяжелая позиция - он всегда на стороне слабых.
ВИЧ-инфицированных нужно поддерживать, а не клеймить Дети - преступники? По Хаммарбергу, они скорее жертвы. Дурные поступки малолеток - "не что иное, как мольба о помощи". И поэтому он категоричен: "В системе правосудия для несовершеннолетних не должно быть никаких наказаний" "Подпольные иммигранты"? Неправильный термин, который вообще не должен использоваться, ибо человека заранее приравнивают к преступнику. "Мигранты без документов тоже имеют право на безопасность и защиту"
Кто только не становится жертвами дискриминации в благополучной, богатой Европе! Хаммарберг знает это лучше всех. Дети-инвалиды, у которых нет реального доступа к обычной школьной системе Женщины на работе, чьи зарплаты ниже только потому, что они не мужчины. И женщины дома - жертвы домашнего насилия. "Подумать только, сколько времени потребовалось на то, чтобы закрепить в законе положение о том, что половые отношения в браке без согласия являются изнасилованием". То есть "тело женщины как бы ей не принадлежало" Цыгане, которых никто не защищает от распоясавшейся толпы Гомосексуалисты, страдающие от преследования из-за своей сексуальной ориентации. "Гей-парады должны быть разрешены и защищены" Дискриминация, по Хаммарбергу, имеет тысячу лиц.
Особый сюжет - ситуация в тюрьмах. По нормам на заключенного в камере полагается 4 кв. метра. В реальности в российских тюрьмах заключенные спят по очереди. "Возможности для уединения у них нет даже в туалете". "У заключенных тоже ведь есть право на личную жизнь", - говорит Хаммарберг. "Тюрьмы - заведения закрытые по определению, - развивает он больную тему. - Тем более важны процедуры инспекции. Это должен быть действительно независимый орган, который имел бы полномочия открывать все двери и беседовать с заключенными наедине"
Тут я невольно улыбнулся. Не потому, что мой собеседник сказал что-то смешное. Я вспомнил эпизод, рассказанный сотрудником из офиса комиссара. Он работал еще с предшественником Томаса Хаммарберга. Хиль Роблес был самым первым комиссаром. Можно сказать, что он создал этот институт, задал ему высоту.
Вот этот рассказ. "Тюрьмы у меня ассоциируются со стойким запахом свежей краски. В какую бы тюрьму мы ни приехали, стена или пол там будет сверкать буквально вчерашней, если не сегодняшней краской. А однажды произошел совсем уж непредвиденный казус. Нас торжественно ведут, а там между двумя помещениями оказался широкий проем, его не переступить в один шаг, именно его и выкрасили. Хиль Роблес ступил одной ногой, потом другой, потом попытался оторвать первую ногу. И не смог, ботинок прилип к полу Начальник тюрьмы готов был сквозь землю провалиться. А уж как он рычал на своего зама, который, видно, отвечал за марафет.
Первого и второго комиссаров частенько сравнивают. Пламень и лед, непредсказуемый в своих реакциях испанец и безукоризненно правильный швед дают для этого основания. Разница не только в темпераментах, но и в опыте. Один из страны, которая еще на памяти этого поколения была диктатурой, ему легче понять психологию недемократических режимов, подобрать ключи к чиновникам. Другой - из образцовой страны, из среды профессиональных правозащитников. Реалист и максималист. Какая сумма качеств больше подходит для сложной и деликатной миссии?
Впрочем, у Томаса Хаммарберга свой опыт взаимоотношений с диктатурами, пусть и чужими. Однажды он удостоился личной оценки со стороны Андропова. "Эти опасные люди", - так выразился публично советский вождь, что, по-видимому, следует считать высокой оценкой.
- Чем же вы так не угодили нашему генсеку?
- Я возглавлял Amnesty International, и мы опубликовали доклад о политических заключенных в СССР с Сахаровым во главе списка. Политбюро это не понравилось. До того я дважды приезжал в Москву. Когда мы создавали русскую секцию, у нас шли споры. Кто-то говорил, что это будет воспринято как провокация. Мы понимали, что заниматься советскими политзаключенными нашим русским коллегам не дадут ни минуты, они тут же пополнят их список. И поэтому члены русской секции Amnesty International защищали иностранных политзаключенных. Например, уругвайского коммуниста. Что поставило в тупик наших визави. КГБ не знал, как реагировать. Ясно, что враги. Но, с другой стороны, защищают коммуниста. Так что "провокация" удалась.
В кабинете комиссара на самом видном месте два портрета - Сахарова и Дага Хаммаршельда. В 60-е годы он был генсеком ООН и трагически погиб. Его самолет разбился в Южной Родезии при неизвестных обстоятельствах.
- Не буду спрашивать, что вас связывает с Сахаровым
- Мы сотрудничали с Андреем Дмитриевичем заочно. Он хотел организовать международную кампанию солидарности с узниками совести. Мы эту инициативу пробивали в ООН. Мы публиковали "Хронику текущих событий" и другие документы из СССР. Как мыслитель и личность Сахаров вдохновлял всех нас. Само понятие "правозащитник" с ним неразрывно. Его взгляды и идеи, то, что он выступал против смертной казни, очень многое значило для людей моего склада.
- Ну а Даг Хаммаршельд - ваш соотечественник
- Он очень последовательно защищал принцип независимости гражданских служащих. Среди сотрудников ООН из восточного блока частенько попадались и шпионы. Это ни для кого не было секретом, меньше всего для генсека ООН. Но он считал своим долгом напутствовать тех, кто поступал на службу ООН. Отныне, неизменно повторял он, вы служите не своему государству, а мировому сообществу. У вас только одна лояльность - перед ООН. Конечно, его завет сильно опережал свое время, но принцип был для него превыше. Вот эта его международная идея мне очень дорога. В чем заключается главная цель Совета Европы? Она в единообразной защите неделимых прав повсеместно в Европе. Это и есть те "идеалы и принципы", которые составляют "общее наследие" государств - членов Совета Европы.
- Прекрасные слова. До тех пор, пока они не сталкиваются с realpolitik. Вы же сами признаете, что государства сопротивляются моральному давлению, а процедуры контроля воспринимают как нечто враждебное.
- Между идеалом и политической реальностью всегда зазор. Важно, чтобы он уменьшался. То, что риторика прав человека воспринята официальным политическим языком, уже достижение. Конечно, можно сказать, что это как законы в СССР. Сами по себе они хороши, вопрос в том, как они исполняются. В конечном счете все упирается в уровень гражданской и политической культуры.
А мы для того и существуем, чтобы обеспечивать мониторинг, который предполагает и конструктивный диалог, и критику, и выверенные советы, и реалистические рецепты. Мы действуем вместе с омбудсменами и правозащитными сообществами. Наша цель - добиться того, чтобы подходы защиты прав человека вошли в мейнстрим процесса принятия политических решений.
- В одной из своих статей вы написали, что верховный комиссар должен быть защищен от любого политического давления и что его должно уважать как глас совести Это когда в политике европейских стран торжествуют сделки и материальный расчет?
- Идеализм составляет самую сердцевину понятия прав человека. Да, мы хотим, чтобы идеалы стояли выше политики. В том смысле, что все течения - консерваторы, либералы, социалисты, невзирая на разницу взглядов, исходили из признания их нерушимости. На вербальном уровне сегодня так и обстоит. Конечно, реальный тест в том, насколько они уважаются. Если вы торгуете, это не дает вам права закрывать глаза на разные безобразия.
- На вас сильно давят?
- Мы начеку. И я защищен своим статусом. Комиссар избирается на один срок в шесть лет. Меня нельзя ни сместить, ни переизбрать. Так что я не завишу даже от голосов.
P.S. Совет Европы и Евросоюз. Совет Европы и Россия. Таковы темы четвертой серии. Читайте в ближайших номерах.
