Российская экономическая мысль демонстрирует способность не только своевременно откликаться на едва наметившиеся мировые тенденции, но и пристально всматриваться в самый широкий контекст происходящих событий. Более того, некоторые российские исследователи обладают даром улавливать, если можно так выразиться, глубинные тексты мироздания. В этом мы похожи на Запад с его мощным интеллектуальным инструментарием постижения мира, но есть и отличие: российская мысль не так нагружена теоретически, и поэтому, возможно, она менее зашорена, более свободна и смела в своих поисках. Ярким примером сказанного может служить научное творчество Марата Чешкова, вокруг последней книги которого и выстроены эти заметки *.
Провалы гуманитарных наук
В последнее десятилетие на мировой арене произошли настолько серьезные и вместе с тем неожиданные изменения (обвальная перестройка мировой системы, снятие идеологического покрова с "одной шестой света", ускоренное продвижение к новой точке стратегического равновесия и т. д.), что невольно возникает вопрос: а можно ли было предвидеть такой радикальный сдвиг или, иначе говоря, способна ли на это наша гуманитарная наука?
Думаю, что истоки непредсказуемости, вернее, непредсказанности подобных эпохальных событий нужно искать в общем кризисе гуманитарной науки, и особенно в кризисе основ нынешней экономической теории.
Современная наука выросла из присущих индустриальному обществу воззрений на гуманитарное, прежде всего экономическое, знание. Вот почему в наши постиндустриальные времена экономическая наука бессильна предугадать многие кризисные явления, чему мы теперь свидетели. К тому же происходит деградация ее категорийного и понятийного аппарата по мере активной техногенной экспансии в гуманитарную сферу. В итоге
* естествознание - через системный подход - выхолостило гуманитарную сферу разорвав ее на куски: различные дисциплины, поддис-циплины и т. п.;
* методология лишилась наддисциплинарного видения 1;
* место обобщающего синтеза занял анализ.
Сказанное справедливо по отношению к любой отдельно взятой области гуманитарного знания, но самая удручающая ситуация сложилась в экономической теории. Вот ее болевые точки:
1. Экономоцентризм. После того как гуманитарии разошлись по своим цеховым ячейкам, экономическая наука стала "вещью в себе" - замкнутой, закрытой "гильдией цеховиков-экономистов", по определению Чешкова. Стыки наук превратились в непроницаемые межведомственные стены. В свою очередь, и экономика оказалась раздробленной на блоки, подблоки, подразделы. Сформировавшаяся в итоге отраслевая наука воплощает апологетику экономоцентризма, который и воспрепятствовал общественной теории своевременно оценить новейшую фазу мирового развития - глобализацию. Поэтому с таким опозданием стала складываться и отечественная школа глобалистики.
2. Перерождение экономоцентризма в государствоцентристскую методологическую схему. Мы до сих пор не осознали, что государство - это функция (момент, случай) общего, глобального, а не наоборот. Вся мировая история предстает как бесконечная череда или калейдоскоп изменений, когда пространство и заполняющие его политические, экономические, силовые компоненты "жмутся" к тем или иным географическим ориентирам-границам; затем появляются новые ориентиры, происходит перетасовка пространства, распадаются одни государства и возникают новые с иной конфигурацией и т. д. Но удивительнее другое: как бы внутренне ни перестраивалась мировая система (и соответственно сетка границ), она всегда остается целостной, глобальной. Правда, на различных этапах истории мера осознания этого факта была различной, и только на пороге третьего тысячелетия мировое сообщество наконец-то смогло охватить единым взглядом всю мировую панораму Но и здесь не обошлось без определенных нюансов. В согласии с наш ей национальной ментальностью мы ощутили глобализацию как нечто надвигающееся на нас извне. Это "извне" было отождествлено с ведущим субъектом глобальных процессов - США, и прежде всего с системой мировых интернационализированных воспроизводственных ядер, которые были сформированы американской постиндустриальной машиной. Мы стали воспринимать эту надвигающуюся на нас мировую "популяцию" как враждебную: в нашем сознании место канувшего в Лету "империализма" заняла идеологема глобализма.
3. Корни такого мироощущения не только в традиционном взгляде на мир, но и в методологии. Действительно, мы никогда не ощущали себя входящими в глобальную систему, боялись "нырнуть" и остаться в ней. А следовательно, мы не были готовы стать полноценным мировым игроком и, уже глядя изнутри глобальной системы, отслеживать судьбу национальной "ячейки" - страны, государства, экономики, предвосхищая и предохраняя ее от возможных неблагоприятных воздействий, таких как глобальная пульсация с вытекающими из нее новыми вызовами и угрозами. Иными словами, ориентиры национального развития в современном гло-бализующемся мире лежат не внутри национальной экономики, а вынесены далеко за ее пределы, и поэтому стратегия должна состоять в том, чтобы формировать такую глобальную систему, которая позволяла бы ее национальным "ячейкам" своевременно перестраиваться и сбалансированно развиваться.
Из этой методологической посылки следует, что мировая экономическая система не механическая сумма национальных экономик, а целостная, самодостаточная, саморазвивающаяся "популяция" - геоэкономика с ее собственными геоэкономическими и геофинансовыми законами. Одним словом, формируется новейшая, подвижная экономико-финансовая глобальная структура, и нам еще предстоит разгадать многие ее загадки и расшифровать законы ее развития.
4. Экономика, как и все гуманитарные науки, находится в плену линейно-плоскостного восприятия мира. Долгое время эта научная область не соприкасалась у нас с философией - мы ее все более отдаляли от философии и все более приближали к производству, насыщая техногенными элементами. За это российскую экономическую мысль постигла, по выражению Алексея Богатурова, "божья кара": в ответственный момент трансформации мировой системы мы не нашли ничего лучшего, как, позаимствовав западные экономические наработки, техногенные по своей сути и приспособленные для совершенно иных цивилизационных условий, попросту перенести их на нашу родную почву. И получили то, что есть! Возьмем, к примеру, отечественные учебники по экономике. Мы "обжали" российскую экономическую мысль по западным матрицам и выпускаем молодых специалистов с багажом знаний, не применимых в сегодняшней российской действительности, то есть готовим за счет нашего бюджета специалистов для Запада.
5. Еще одна болевая точка нашей экономической теории - всеобщая мания развития как апофеоз техногенности и апологетика постиндустриализма. Сначала это была промышленная революция, затем НТР, а ныне это высшая техногенная фаза постиндустриализма с ее жаждой инновационных революций. Срок жизни всех компонентов воспроизводственных циклов сократился до предела: многие уникальные товары "умирают" на конвейерах; новые инфраструктуры наслаиваются на жизнеспособные старые и погребают их под собой; специалисты теряют не только свою квалификацию, но и саму специальность; продолжительность активной интеллектуальной жизнедеятельности человека снизилась до 5-10 лет. Все это означает, что развитие идет бешеными темпами. И созданная человеком колесница начала наезжать на него, отнимая у него духовные силы. Мир вступил в фазу техногенного изматывания и пожирания всех видов ресурсов. Да и сам человек превратился в "ресурс". Мировое сообщество приходит к осознанию того, что в ыдержать такую нагрузку оно уже не в силах. А это подталкивает к поиску новейшей модели мирового переустройства. Такая - неоэкономическая - модель уже зарождается в недрах постиндустриализма 2.
6. Злую шутку с экономической теорией сыграла ее устоявшаяся методология прогнозирования, основанная на манипулировании категорией времени. Мы стали экстраполировать случившееся в прошлом и происходящее в настоящем в будущее. Тем самым для следующего века были запрограммированы гигантские амплитуды и циклы, хотя ясно, что события общественной жизни только с большой натяжкой можно отнести к разряду объективных законов, присущих физическому миру, - по своей природе они результат массовых предпочтений.
7. Тем не менее, по моему убеждению, мы находимся на подступах к новейшей теории познания мира, накануне перехода к философско-пространственному осмыслению бытия, отхода от "осевого" времени, перенесения событий во внутреннее пространство и внутренний контекст, то есть в пространственный объем. И вот здесь-то на авансцену выходит совершенно новая методологическая парадигма - геогенезис3, предполагающая методологическое расчленение пространства по функциональному признаку на его подпространственные формы (геоэкономика, геополитика, геостратегия, геофинансы, геодемография, глобальное право, глобальное информационное пространство и т. д.).
8. Экономическая теория обязана найти точки соприкосновения с цивилизационными моделями. Такая направленность теории и методологии во многом снимет имеющуюся сейчас огромную междисциплинарную напряженность. Задача состоит в том, чтобы западные и восточные модели (техногенная и традиционная формы бытия) не оправдали прогноза Самьюэла Хантингтона о межцивилизационных столкновениях. Выход из сложившейся ситуации - в зарождении неоэкономической цивилизационной модели с ее главными атрибутами: этноэкономиче-скими системами 4, воспроизводством качества жизни, вплетением реликтовых воспроизводственных систем в техногенные циклы, принципиально новыми правовыми моделями регулирования неоэкономической системы отношений.
9. Один из симптомов зарождения неоэкономической модели - неспособность закона стоимости в его классическом виде опосредовать этноэкономическую систему. Многоцветная этнонациональная мировая среда блокирует закон стоимости, что приводит к таким явлениям, как дуализм мировых финансов (зарождение виртуальных финансов в отличие от реальных) 5, квазивоспроизводственные циклы, фиктивные товары, тезаврационный эквивалент, мировая собственность, оторванная от мирового дохода и мирового оборота, глобальная монополия на природопользование и т. д. Но за всей этой многоликой системой недавно заявивших о себе феноменов скрыты совершенно новые экономические законы, и первейшая задача экономической мысли - нащупать и сформулировать их.
Параллельно с экономической системой развивается и сам человек. В результате этого развития мир постепенно расстается с homo economi-cus - человек уже не может выступать только как предприниматель, только как рациональный экономический агент. Человек входит в гигантское противоречие: перед ним простирается грандиозный мир, на осознание которого ему отпущен в историческом масштабе только миг, в то время как растущие размеры собственности, которой он обладает, делают невозможным эффективно управлять гигантскими богатствами. Тем самым подрываются основы накопительства и начинает формироваться новый тип экономического человека, в котором просыпается тяга к духовному, национальному, первозданному, природному.
Экономика как рациональный способ ведения хозяйства, впервые появившаяся в греческих городах-полисах, не может и через 2500 лет отражать только свое первоначальное предназначение. Рационально править миром (а не домом) - вот в чем суть проблемы. Поэтому термин "экономика" (искусство управлять домом, домохозяйством) содержательно себя исчерпал, и мы сегодня на пороге его качественного преобразования.
Переосмысление многих позиций в гуманитарной сфере, в том числе и в экономике, уже началось - свидетельством тому работы российских ученых Никиты Моисеева, Марата Чешкова, Евгения Рашковского, Ильи Могилевкина и др. 6.
Полезность сопоставления
В работах Чешкова центральное место занимает теоретическое исследование целостного бытия человечества. Для решения столь сложной задачи он выдвинул концепцию глобальной общности, которую последовательно разрабатывал на протяжении 90-х годов. При всей ее сложности и некоторой противоречивости эта концептуальная схема внесла существенный вклад в бурно прогрессирующую отрасль социально-гуманитарного знания, именуемую глобалистикой. Последняя ныне далеко вышла за границы идей Римского клуба и различных моделей мирового порядка, включив в свой состав чуть ли не все дисциплины современного научного знания - от экономических наук до культурологии и от демографии до информатики. В отечественной науке это уже вторая волна глобальных исследований, пришедшая на смену первой (рубеж 70-80-х годов) после некоторого спада интереса к ним в конце 80-х.
Работы Чешкова обобщают опыт этих двух волн, охватывая большой круг частнонаучных исследований. Столь широкий подход стал возможен благодаря использованию наддисциплинарных средств и инструментария общенаучного знания. Глобалистика нуждается в подобной теории не только потому, что она все еще раздроблена на дисциплинарные "квартиры", но и потому, что процесс глобализации - реальный референт этой отрасли знания - начинает, кажется, давать сбои, во всяком случае, в финансовом и экономическом срезах. В ситуации замедления, спада или даже кризиса экономической глобализации появляются много разноречивых мнений: кто-то говорит о "вечности" этого процесса, будто бы проходящего через всю историю человечества, кто-то обсуждает проблему постглобализации, а кое-кто задает даже вопрос: "А был ли мальчик?" Как бы ни понимать возникшую ситуацию, очевидно, что мода на глобализацию проходит и что научная мысль должна сделать паузу, взять тайм-аут, задуматься и о собственном состоя нии, и о своем объекте исследования. Работы Чешкова пришлись ко двору именно потому, что они ставят эти вопросы и тем самым способствуют дальнейшему развитию глобалистики.
На фоне многочисленных работ по глобальным проблемам, тон в которых задает публицистика с ее широковещательными и большей частью банальными изображениями, работы автора при всей сложности его языка отличают четкость подхода, внятность концепции и определенность гражданской позиции. Сущность избранного Чешковым подхода в том, что он мыслит человечество как общность, динамику которой определяет взаимодействие разнообразных составляющих ее компонентов. Его концепция - в самом общем виде - представлена описанием ядра этой общности как взаимосоотнесенности основных "начал": бытия, сознания и жизнедеятельности. Гражданскую же позицию автора характеризует его убежденность в том, что России необходимо органично войти в глобальную общность человечества.
Чешков не приемлет подхода, когда целое исследуют через его компоненты или, хуже того, когда целое подменяют его частью. На основе именно такой подмены глобализацию часто отождествляют с вестерни-зацией, американизацией или колонизацией, что порождает противоположную подмену - отвержение глобальных процессов с позиции этно-национальной исключительности. Автор хорошо видит и нивелирующие, и почвеннические тенденции, возникающие в ходе глобализации, но не абсолютизирует их. Это позволяет ему убедительно соединять принцип открытости глобальным процессам с признанием российской идентичности. Чешков не столько отвергает или принимает чужие построения, сколько релятивизирует их, помещая на тот или иной уровень абстракции в своей собственной теоретической схеме. К примеру, с его точки зрения, различные цивилизационные концепции вполне действенны при описании компонентов глобальной общности, но не работают на уровне глобального целого. Это ограничение связано с убеждением автора в исчерпанности доминирующей роли социального начала, но, по моему представлению, можно говорить об исчерпанности не столько идеи цивилизации как таковой, сколько ее конкретной версии, которой придерживается Чешков 7.
Поскольку концепция глобальной общности - это своего рода рамочная теория (как признает и сам автор), то в нее можно вписать частные концепты вроде постиндустриализма, глобального капитализма, неоэкономики. Я думаю, что такого рода совмещение - хороший способ критики, ибо оно позволяет проверить эффективность и рамочной концепции, и той или иной частичной теории. Попробуем испытать на прочность концептуальную схему Чешкова, сопоставив ее с концепцией неоэкономики, которую я уже давно развиваю в своих работах 8. Но проводить такое сопоставление полезно, несколько понизив абстрактность, присущую чешковской концепции, до уровня, на котором он рассматривает исторические типы глобальной общности. Такая конкретизация позволяет более тесно увязать теоретическую схему с реальностью. Кроме того, я нахожу нужным уточнить сопоставляемые понятия. У Чешкова мы находим два исторических типа глобальной общности - индустриально-модернистский и информационно-глобалистский (с. 34 ); я же использую понятие постиндустриализма, дающее возможность выделить переходные или промежуточные формы между ними. Неоэкономика имеет своим референтом второй тип глобальной общности, но при этом она менее жестко, чем у автора, связана с информационной революцией.
Глобальной общности Чешкова соответствует то, что я называю глобальной системой и мировым сообществом, причем в моей схеме мировое сообщество предстает конкретизацией глобальной системы. Таким образом, вместо одного базового понятия я предлагаю два, что позволяет несколько приземлить представление о глобальном целом, которое у Чешкова описано высоко абстрактно.
Более существенно различие в характеристиках состава глобального целого, которое, по Чешкову, в принципе разнородно, а в моей концепции представляет собой совокупность различных "воспроизводственных систем". Среди них я особо выделяю этноэкономические и этнонацио-нальные системы, аналога которым в конструкции Чешкова нет. Однако, когда я ставлю вопрос о том, соответствуют ли этноэкономические системы законам мирового развития или же они вырабатывают собственную логику, я тем самым перекликаюсь с описанием частей и компонентов глобальной общности, которые, согласно Чешкову, стоят перед дилеммой: стать объектом глобализации или же субъектом "глобализация для"? Когда я утверждаю, что глобальная система способна к структурированию и перегруппировке этноэкономических систем и тем самым к саморазвитию 9, то это прямо совпадает с идеей Чешкова о принципиальной разнородности состава глобальной общности и его представлением об этом разнообразии как источнике развития.
В описании целого и частей глобальной общности, и особенно оппозиции "глобальное-локальное", у Чешкова отсутствует важное звено: отношения между частями и компонентами (оно затронуто, по существу, лишь в одном разделе книги - о развивающемся мире). В моей же схеме неоэкономики отношения между различными ареалами - постиндустриальным и двумя этносистемами (этноэкономическая и этнонациональ-ная) - рассмотрены специально, так что все три компонента тяготеют к двум полюсам цивилизационных форм. Один полюс образует постиндустриальная система, стремящаяся к всеобъемлющему расширению и поглощению неиндустриальных систем, а другой - этнонациональные системы, пытающиеся сохранить свою самобытную среду обитания. Далее, мы видим, что этноэкономические системы или образуют своего рода симбиоз в соответствии с принципами неоэкономической модели, или "выпадают" в зону застывшего этнонационального развития 10. Такая картина может стать предметом критики, но все же она рисует более сложную схему устройства глобального целого, нежели в работах Чешкова. На мой взгляд, выделение зон и полюсов позволяет характеризовать различные виды противоречий, которым у Чешкова - в согласии с его методологической ориентацией на снятие бинарных оппозиций - уделено сравнительно мало внимания.
Фиксируя противоречия в структуре глобального целого, я тем самым рисую далеко не плавную трансформацию индустриализма в постиндустриальную глобальную систему. Такое описание существенно уточняет представление Чешкова о сдвиге исторических типов глобальной общности: в отличие от него я представляю себе этот процесс скорее как замещение, нежели совмещение различных компонентов целого, относя совмещение только к переходному периоду в становлении неоэкономики.
Наконец, я помещаю "ставшую" неоэкономику, то есть неоэкономику в ее завершенной форме, в рамки новой цивилизации, полагая, что она образует базу грядущей, пусть и гипотетической цивилизации, которую я не считаю возможным определить как информационную. Чешков же убежден, что информационно-глобалистский тип глобальной общности движется в сторону постцивилизации, что, на мой взгляд, спорно и требует дополнительных обоснований. Тем не менее очевидно сходство наших позиций в описании того целого, каковым предстает информационно-гло-балистский тип Чешкова и моя "ставшая" неоэкономика. Поскольку я подчеркиваю сращивание и диффузию экономических и неэкономических отношений в рамках неоэкономики и ее цивилизационной модели, следует согласиться с Чешковым в том, что глобальное целое вряд ли корректно рассматривать как разделенное на отдельные сферы (экономика, политика и пр.), соподчиненные по принципу первичности-вторичности. Все эти замечания призваны указ ать на те важные в методологическом отношении пункты, уточнение которых может быть взаимовыгодно для обеих концепций. Во-первых, это проблема расчленения уровней теоретического анализа, что, надо признать, не реализовано в полной мере ни в той, ни в другой схеме. Во-вторых, это проблема соотношения экономических и неэкономических аспектов мироцелостности, без чего вряд ли можно описать глобальное целое как дифференцированное. В-третьих - и это связано со вторым пунктом, - необходимо уточнить представление об организации целого как системного объекта и соответственно оценить значимость системного подхода в понимании глобальной общности. Я целиком согласен с позицией Чешкова, выступающего против абсолютизации системного видения, но не могу не отметить и непоследовательность его позиции: он определяет глобальную общность в ее обоих типах как системный (полисистемный) объект, но в то же время в ряде работ склоняется к другому представлению о ней: или как несистемному образованию, или как образованию, которому сво йственны и системный, и несистемный типы организации. В этом пункте есть немало возможностей для уточнения позиций, особенно если бы удалось связать проблему организации глобальной общности с ее пространственно-временными измерениями, чему в определенной мере может способствовать новая дисциплина - геоэкономика 11 вкупе с усилиями синергетиков и математиков 12 войти в те области социально-гуманитарного знания, которые соединены, как это намечено в работах Марата Чешкова, общей ориентацией на нормы так называемой постнеоклассической, или Новой, науки.
* Чешков М.А. Глобальный контекст постсоветской России: Очерки теории и методологии мироцелостности / Московский общественный научный фонд. М., 1999. 297 с. Речь здесь пойдет главным образом о первом разделе этой книги - "Глобальное видение и Новая наука" (с. 9-134). Среди других работ Чешкова на тему глобализации см.: Глобальное видение и Новая наука. М., 1998; "Новая наука", постмодернизм и целостность современного мира // Вопросы философии. 1995. N 4.
Примечания
1 В этом направлении сделаны пока только первые, хотя и серьезные шаги, прежде всего в работах М.А. Чешкова.
2 См. подробнее: Кочетов Э. Неоэкономика - новая цивилизационная модель экономического развития и Россия // МЭ и МО. 1997. N 3; Он же. Этноэкономические системы - очаги глобальной устойчивости? // Там же. 1997. N 9.
3 См. раздел "Геогенезис: философия и методология геоэкономики и геофинансов" в моей статье "Стратегия развития: геоэкономическая модель" ("Научный альманах высоких гуманитарных технологий - НАВИГУТ". 1999. N 1. С. 63-68).
4 См.: Кочетов Э. Этноэкономические системы // Внешняя политика и безопасность современной России: Хрестоматия в двух томах / Сост. Т.А. Шаклеина. Т. 1. Кн. 1.: Исследования. М.: Московский общественный научный фонд; ООО "Издательский центр научных и учебных программ", 1999.
5 Кочетов Э. Г., Петрова Г. В. Геоэкономика: Финансовый дуализм и его правовые аспекты // Общество и экономика. 2000. N 1.
6 См.: Моисеев Н. Н. Восхождение к разуму. М., 1993; Чешков М.А. Глобальное видение и Новая наука. М.: РАН; ИМЭМО, 1998; Он же. Глобальный контекст постсоветской России. М., 1999; Могилевкин И. М. Метастратегия: Проблемы пространства и времени в политике России. М.: ИМЭМО, 1997; Рашковский Е. Б. С высоты Востока. М., 1993.
7 Подробнее о концепции глобальной общности см. в статье Чешкова "Глобализация: сущность, нынешняя фаза, перспективы", публикуемой в этом номере журнала.
8 См. подробнее: Кочетов Э. Неоэкономика - новая цивилизационная модель; Он же. Этноэкономические системы - очаги глобальной устойчивости?
9 Кочетов Э. Этноэкономические системы - очаги глобальной устойчивости? С. 99.
10 Там же. С. 102.
11 См. мои работы: Кочетов Э. Г. Геоэкономика и внешнеэкономическая стратегия России // МЭ и МО. 1994. N 11; Он же. Введение во внешнеэкономическую стратегию: (Истоки и принципы построения национальной внешнеэкономической доктрины и стратегического арсенала ее реакции). М., 1996; Он же. Научная стратегия развития: (Ее фундаментальные опоры и ориентиры) // Общество и экономика. 1998. N 3- 5; Он же. Геоэкономический атлас мира: (Новейшая конфигурация глобального пространства) // Общество и экономика. 1999. N 7-8; Он же. Геоэкономика: (Освоение мирового экономического пространства). М.: Изд-во БЕК, 1999.
12 Капица С. П., Курдюмов С. П., Малинецкий Г. Г. Синергетика и прогнозы будущего. М., 1997.
