Конечно, это был риск. Писать кинодраматургию по театральной пьесе. Тем более если ее автор – белорусский классик Янка Купала. Но Макаенок взялся. Начал киносценарий `Павлинка`. Творчеству Янки Купалы присущи традиции национального фольклора – с его образами, мелодиями, поэтикой белорусской народной песни. Макаенку предстояло сохранить колорит народного юмора, стиль, суть и дух Купалы и вместе с тем внести новые краски. Сумел. Удалось. `После ярмарки` — так будет называться законченный фильм, поставленный автором этих строк.

Сюжет Янки Купалы незамысловат и основан, извините, на пьянке. Отец Павлинки, пан Крыницкий, изрядно приняв на грудь, сватает дочь за показушного и тупого, но происходящего из дворянского рода пана Быковского. Ко времени сдачи картины в Москве (а без нее тогда ничего не обходилось) как раз подоспело постановление Политбюро ЦК КПСС о борьбе с пьянством. Вердикт был краток: убрать не только застолья, но и любые упоминания о нем. Или — фильм `на полку`.

Из Москвы мы позвонили Макаенку: фильм надо переделывать или сокращать. Тот сразу отказался. Прекрасно понимал: на этих событиях держится вся драматургия Купалы. Но когда приехали в Минск, оказалось, что Макаенок уже готов к работе. В конце концов фильм сократился на четверть, вылетело много эпизодов, вызывающих искренний смех зрителей. Но что удивительно! Сцены, написанные Макаенком, сохранились. А вот Купалу `порезали`. Советская цензура была беспощадной и никакого уважения к белорусскому классику не выказывала. А дополнения Макаенка сделаны настолько тонко и тактично, что никто из кинокритиков не обратил внимания на дописанные части, иначе обязательно козырнули бы обвинением, что создатели фильма вздумали `доукрашать` Купалу. Только благодаря Макаенку стало возможным выполнение поставленной задачи: сохраняя социальный смысл и купаловские образы, сделать увлекательный фильм-комедию.

…Выпить Андрей Егорович мог, хотя пьяницей никогда не был. А гостеприимность его была безгранична. Мы, киношники, приезжали к нему на дачу, он распахивал шкаф, содержимым которого очень гордился. На полочках красовалась батарея стограммовых бутылочек – спиртовые настойки. На мяте, землянике, кедровом орехе, ежевике, рябине. В любую водку он добавлял эти эссенции.

Вообще, с дачами связаны удивительные истории. Иван Шамякин и Андрей Макаенок хотя и были друзьями, но вечно `подначивали` друг друга. Дачи их располагались неподалеку, а на полпути находилось строение Николая Чергинца. Макаенок поддерживал, как мог, набирающего силу молодого писателя, носившего милицейские погоны. Удивлялся, как тот находит время на детективно-приключенческие романы. Шамякин и Макаенок, зацепив какой-то вопрос, могли часами доказывать друг другу свою правоту где-нибудь посреди дороги и выяснять отношения. Время от времени они поглядывали на садовый домик Чергинца, не без основания надеясь присесть там за столик. Но майор милиции (в то время) Николай Чергинец мог подолгу задерживаться по своим следственно-разыскным делам. Однако стоило ему появиться у ворот, споры тут же прекращались. Что-нибудь выпить всегда было у Макаенка, снедь поставлял Чергинец, а Шамякин составлял компанию. Это стало почти ритуалом и не прекращалось даже тогда, когда кто-либо из остановившихся на дороге вдруг вспоминал: `Ба! Да Николай же в командировке! Давай зайдем к его супруге, не выгонит же!`

Андрей Егорович Макаенок не просто драматург. Автор пьес, идущих в театрах от Калининграда до Владивостока. Он жесткий сатирик, умеющий (и любящий!) ввязаться в драку. А это значит, жизнь – борьба, сплошные споры. Он спорил всегда и со всеми, и в этом была его суть. Он сам себя держал в напряжении. Что-то кому-то доказывал, переубеждал, отстаивал свое. Он спорил с друзьями и недругами, со временем, с устоявшимися порядками, он спорил с жизнью.

Писатель Борис Саченко вспоминал, как молодой Макаенок начинал работу в журнале `Вожык`. Тогда ему поручили разбираться с письмами-жалобами. Зашли проведать, а он сидит и рвет в клочья эти письма. Сотрудники ахнули. Макаенок усмехнулся: `Пусть лучше чем-нибудь полезным занимаются. Приучили людей поклепы друг на друга писать. Потом кого-то посадят…`

В грозные 50-е Макаенок пытался `отряхнуть` от Союза писателей стукачей, требовал исключить из союза хотя бы явных `доносителей` и `посадчиков`. Увы, ничего не вышло.

Будучи человеком публичным, Андрей Егорович никогда не отказывался от пресс-конференций. А бывали они после каждого нового спектакля или премьеры фильма. Как-то журналисты спросили Макаенка о его отношении к своей популярности. Он ответил:

`Думаю, что к популярности все относятся неплохо. Но всегда вспоминаю историю, которая случилась со мной в раннем детстве. Мне было тогда пять лет. Мой дядька посадил меня на коня. Эмоциональная память сохранила это ощущение: верхом, на коне, над всеми! Выше дядьки, выше забора! И вдруг откуда ни возьмись на тропинку выскочила рябая свинья. Конь как встанет на дыбы! И с такой высоты – да на землю. Потом голосила мама, кто-то меня водой поливал, зачерпнутой из лужицы. С тех пор я твердо знаю: как бы уверенно ни сидел, как бы цепко ни держался за гриву, не забывай, что в любой момент может выскочить рябая свинья и перебежать тебе дорогу…`

Сегодня талантливейшему белорусскому драматургу Андрею Макаенку исполнилось бы 85 лет.

Юрий ЦВЕТКОВ

http://www.respublika.info/