С великим князем Николаем Николаевичем-младшим (по-домашнему Николашей) императора связывали особые отношения. Будучи наследником престола, Николай служил под командованием Николаши и... страшно его боялся. (Впоследствии он ему в этом признался, чем ввел в большое смущение). Высокий, стройный, с зычным голосом и уверенными жестами, Николаша был, что называется, "военной косточкой" - таким, каким хотел, но не мог быть сам Николай. Никто не сидел так молодецки в седле. Никто не умел так властно заставлять офицеров ходить по струнке. Никто не умел быть таким простым, грубым и аристократичным в одно и то же время. Никто не выглядел таким уверенным и решительным. Ни зависти, ни ревнивого чувства к Николаше у робкого наследника, а потом императора, почти никогда не возникало: он спокойно признавал превосходство своего бывшего "отца-командира", молча восхищался им.
Великий князь Николаша, со своей стороны, боготворил своего августейшего племянника (полубоготворил, если говорить буквально). Как верноподданный и как мистик (фамильная черта Романовых), он вполне серьезно говорил, что хотя государь император не Бог, но он и не просто человек, а нечто среднее - полубожественное . Никаких выдающихся качеств у государя он не находил, но боготворил его, так сказать, из принципа - как помазанника Божьего. Государю льстило такое отношение. Даже после того, как Николаша, играя револьвером, заставил его подписать ненавистный Манифест 17 октября, он затаил злобу не к нему, а к Витте.
Желая лишний раз угодить августейшей чете, великий князь Николай Николаевич и его брат Петр Николаевич, вместе с их женами-черногорками, первые представили их величествам "святого старца" - чудодейственного целителя и ясновидца. Долго они сами пьянели от его туманных пророчеств. Секрет этого мистического пьянения объяснил сам Гришка: "Ты одно изречешь слово, а они нарисуют себе целую картину". 1
Скандальные похождения Гришки, в конце концов, развеяли мистический туман: Николаевичи увидели его подлинное лицо; но когда они попытались по-семейному предостеречь их величества, то только обеспечили себе ненависть царицы. Однако расположение императора к великому князю Николаше и после этого оставалось не поколебленным - насколько это вообще было возможно при его колебательном характере. Назначив Николашу главнокомандующим, государь наделил его диктаторскими полномочиями не только над армией, но над губерниями прифронтовой полосы. А поскольку фронт должен был взаимодействовать с тылом, и интересы фронта были приоритетными, то власть Николаши (и начальника генерального штаба Янушкевича) распространялась на все отрасли управления, тесно связанные с нуждами армии.
Оправившись после раны, нанесенной Хионией Гусевой, Распутин вернулся в столицу, патриотически переименованную из Петербурга в Петроград, и быстро сориентировался в новой обстановке. Из миротворца он превратился в сторонника "войны до победного конца". Верховному главнокомандующему он телеграфировал, что хочет посетить фронт, чтобы благословить войска. Николаша ответил кратко и выразительно: "Приезжай, повешу!" Стало ясно, что им двоим на Олимпе власти слишком тесно, из чего Распутин и царица сделали свои выводы.
Пока с фронтов поступали победные реляции, нечего было и думать о том, чтобы пошатнуть положение великого князя. К тому же, пошатнулось положение самого Гришки. О новых похождениях "святого старца", выглядевших особенно вызывающими на фоне войны, опять стали трубить газеты. Григорий Ефимович и Аннушка Вырубова без труда объяснили "маме", что это очередные происки врагов, мстящих святому человеку за его близость к "царям". Но когда пришлось объясняться с "папой", Гришка признал грех, оправдываясь тем, что грехи наши тоже угодны Богу: не согрешишь, так не покаешься. "Папа" так осерчал, что даже накричал на "старца" и запретил ему появляться в Царском Селе.
Неизвестно, как долго длилась бы эта опала, если бы не крушение поезда, в котором Аннушка Вырубова ехала из Царского Села в Петербург. С переломанными ногами и бедрами, с разбитой головой и поврежденными внутренностями, она долго пролежала под обломками вагона, замерзая и истекая кровью. В больницу ее доставили в тяжелом состоянии, ее рвало кровью, она металась в бреду и повторяла только одну фразу: "Отец Григорий, помолись за меня". Узнав о случившемся, Гришка примчался в Царское Село (на автомобиле графини Витте, потому что выделенный ему от царя автомобиль был из-за немилости отнят), вошел в больничную палату, раздвинул столпившихся у постели умирающей (тут были ее мать, отец, царь, царица, великие княжны - некоторые всхлипывали), взял больную за руку и громким повелительным голосом сказал:
"Аннушка, проснись, поглядь на меня!"
И она открыла свои воловьи глаза, улыбнулась и сказала: "Отец Григорий, это ты? Слава Богу!" После чего снова уснула, но уже спокойным младенческим сном.
"Поправится!" - сказал Гришка, шатаясь, вышел из палаты и от изнеможения рухнул в обморок. (Так гласит легенда).
Аннушка выжила, хотя осталась калекой и не расставалась с костылями; а Распутин после этого еще больше усилил свою власть над царицей, а через нее - над царем. Никакой "клеветы" на старца во дворце не хотели слышать. Все приближенные к царской семье, включая высших чинов министерства двора, дворцового коменданта, фрейлин императрицы, пели осанну "отцу Григорию".
Летом 1915 года заместитель министра внутренних дел и шеф корпуса жандармов генерал В.Ф.Джунковский вынужден был доложить его величеству о результатах дознания в Москве, в связи со скандалом в ресторане "Яр". Согласно донесению полковника Мартынова, "поведение Распутина приняло совершенно безобразный характер какой-то половой психопатии: он будто бы обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести разговоры с певичками, раздавая некоторым из них собственноручные записки с надписями вроде: "люби бескорыстно"". Развеселившийся старец похвалялся: "Этот кафтан подарила мне сама "старуха", она его и сшила"; "Эх, что бы сама сказала, если бы меня сейчас здесь увидела!"".
Я привел часть документа, опубликованного в книге Олега Платонова "Жизнь за царя (Правда о Григории Распутине)", 2 в которой впервые вводится в оборот большое число архивных материалов. К сожалению, предвзятым отношением к им же публикуемым документам автор в значительной мере обесценивает собственный труд. Всякую информацию, не подтверждающую высшее благородство и святость Распутина, он дезавуирует как клеветническую, а носителей этой информации клеймит как врагов России, масонов, заговорщиков и просто негодяев, причем, его праведный гнев не ведает пределов. Так, дабы не оставить камня на камне от разоблачающей старца книги монаха-расстриги Илиодора (Труфанова), О.Платонов делает его... "большевиком-чекистом", уточняя для пущей убедительности: "Предложение стать чекистом, по словам того же Труфанова, сделал ему сам Дзержинский, который привлекал его к выполнению самых "деликатных" (а значит, самых грязных и кровавых) поручений". 3
Труфанов был аморальным типом, но как он мог стать сотрудником ВЧК, если это почтенное заведение возникло в советской России в декабре 1917 года, а он бежал из царской России в 1914-м (в Норвегию, откуда позднее перебрался в США). Не хочет ли О.Платонов сказать, что глава ВЧК специально ездил в Нью-Йорк, чтобы завербовать Труфанова? Мне приходилось писать о Дзержинском 4 и для этого изучить широкий круг материалов: никаких данных о поездке председателя ВЧК за океан не имеется. Зачем же понадобилась автору эта распутинщина?
За последние годы Олег Платонов издал горы "трудов", разоблачающих "жидо-масонский заговор против России", - во всем причудливом разнообразии вариантов этого "заговора". На некоторых его творениях я кратко останавливался в моей книге "Растление ненавистью". 5 Житие Распутина изготовлено им по такой же методе, как и остальные произведения. Многочисленные выписки из опубликованных и неопубликованных источников, частоколы библиографических и архивных ссылок, объемистые приложения, в которых перепечатывается историко-литературный хлам столетней и двухсотлетней давности, призваны придать работе вид научной основательности. Но это только обрамление, упаковка. А внутри - псевдо-патриотическая труха. Цель нового сочинения - вызвать ненависть к евреям, масонам и иным "врагам" России, а реальный результат - глумление над Россией. Чего стоит само название его книги, ставящее Гришку Распутина (Распутина!!) в один ряд с легендарным национальным героем Иваном Сусаниным!
Не проводя параллелей между О.Платоновым с А.И. Солженицыным, я не могу не обратить внимание на то, как сходятся крайности. В книге Солженицына Распутин - величина отрицательная, и он "облеплен" евреями. У Платонова старец - величина положительная, и евреи "облепляют" его главных ниспровергателей. Самый злостный из них - почти столь же злостный, как расстрига-чекист Труфанов, - журналист В. Б. Дувидзон (тот, кто в книге Матрены Распутиной назван Давидсоном; из мимолетного ухажера Матрены О.Платонов превращает его в ее жениха).
Полицейское донесение об инциденте в московском ресторане "Яр" Платонов, конечно, объявляет сфальсифицированным, причем по заданию Джунковского, который доложил о нем царю не потому, что был обязан к тому по должности, а потому, что был масоном и имел цель - погубить Россию и ее праведника. Спорить с этим нет необходимости, ибо сам автор признает, что тайная принадлежность Джунковского к масонству раскрылась уже после революции; царь о его "подрывной" деятельности знать не мог. Однако результатом доклада Джунковского о распутинском непотребстве стала... отставка Джунковского. Снова сработала чудодейственная сила старца!
Великий князь Николаша был куда более твердым орешком, чем какой-то шеф корпуса жандармов, но когда победные реляции с фронта сменились известиями о беспорядочном отступлении, Распутин и его команда поняли, что пробил час рассчитаться и с ним.
Александра Федоровна стала внушать августейшему супругу, что во всех фронтовых неудачах виноват Верховный. А все потому, что он - враг "нашего Друга" и друг "наших врагов". Это и подтвердилось - хотя бы тем, что когда пала Варшава и германские войска подступили к городу Слониму, а вблизи, в Жировицком монастыре, томился на положении узника епископ Гермоген, то великий князь отправил его в Москву, да еще подчеркнул свое почтение к нему и его сану, выделив для переезда два отдельных вагона. "Папе" этот эпизод был представлен как заигрывание с оппозиционными кругами, осуждавшими незаконную (через голову Синода) опалу популярного
епископа. А дальше пошли разговоры о нелояльности великого князя, о подготовке дворцового переворота. Кем-то были отпечатаны тысячи экземпляров портрета главнокомандующего с подписью "Николай III".
Имея под рукой многомиллионное войско, Верховный мог сковырнуть императора одним движением пальца! Требовалось срочно лишить его такой возможности. Но кого поставить на его место? Любой генерал на посту главнокомандующего будет столь же опасен! Словом, "папа" позволил "маме" и ее (их!) духовному руководителю убедить себя, что у него нет иного выхода, как взвалить на свои плечи еще и это бремя!
Когда решение государя - еще не объявленное стране, но уже бесповоротное - было сообщено на заседании Совета министров, оно вызвало бурю эмоций. Министры вовсе не ждали столь радикальной перемены. Они добивались замены начальника штаба, надеясь, что на месте заносчивого и бездарного Янушкевича появится генерал, с которым можно работать. А великий князь в роли главнокомандующего их вполне устраивал.
Военный министр Поливанов назвал решение государя "непоправимым бедствием". С ним согласились все министры, имевшие собственный голос. Благодаря тому, что царю пришлось вслед за Сухомлиновым отстранить еще нескольких наиболее одиозных министров - Щегловитова, Маклакова, Саблера (обер-прокурора Синода), в правительстве появились независимые голоса (увы, ненадолго!). Новые министры понимали, хотя об этом не говорилось прямо, что роковое решение государя вызвано влиянием "темных сил".
Премьер Горемыкин предупреждал, "что любая попытка переубедить государя будет безуспешной: "Сейчас же, когда на фронте почти катастрофа, его величество считает священной обязанностью русского царя быть среди войск и с ними либо победить, либо погибнуть. При таких чисто мистических настроениях вы никакими доводами не уговорите государя отказаться от задуманного им шага. Повторяю, в данном решении не играют никакой роли ни интриги, ни чьи-нибудь [Распутина!] влияния". 6
Но для министров не было секретом, что сам Горемыкин - креатура Распутина и ни на что, кроме угодничества перед теми, кто выше и сильнее его, не способен.
Некоторые министры на ближайших верноподданнических докладах пытались воздействовать на царя, но наталкивались на упрямое молчание. Тогда они, по словам Каткова, "сделали нечто неслыханное: подписали коллективное письмо, в котором еще раз умоляли государя не совершать этот ужасный шаг, угрожающий царю и династии". 7
Эти "отчаянные попытки министров" Катков считает непонятными, но они более, чем понятны. Великий князь Николай Николаевич как кадровый военный высокого ранга разбирался в своем деле лучше, чем государь, так что принятие императором верховного командования не сулило фронту ничего хорошего, ответственность же за новые поражения ложилась бы непосредственно на государя, то есть каждая военная неудача становилась бы прямым ударом по престижу власти, и без того крайне шаткой. А, главное, занимаясь фронтом, государь должен был меньше внимания уделять тылу, а это вело к еще большему вмешательству царицы и ее "старца".
Сформировавшийся в Думе "Прогрессивный блок" согласился поддержать правительство, но поставил условие: оно должно состоять из лиц, "пользующихся доверием общества". Речь шла не о подотчетности правительства Думе, а только о том, чтобы к власти были призваны люди, известные стране и чем-то себя зарекомендовавшие.
Министры, готовые сотрудничать с Думой, стали намекать на необходимость смены премьера. "Правительство, опирающееся на доверие населения, - ведь это нормальный государственный порядок", - говорил Поливанов. 8 Горемыкин предлагал вместо перемен в Совете министров распустить Думу. Историк Катков обращает внимание на одно место в воспоминаниях В.И. Гурко, "хорошо знавшего закулисную сторону", где он говорит, что "союз Кривошеин-Поливанов был для России последней возможностью избежать того раскола между троном и общественностью, который... и привел к крушению монархии". 9 Правда, сам Катков считает такую "оптимистическую точку зрения" сомнительной. 10 Но это область чистых спекуляций: этот путь испытан не был. Хотя государь дал согласие на образование "министерства доверия", его решение тотчас было перерешено. Как пишет Гурко, Распутину Россия "обязана и тем, что осенью 1915 года государь изменил принятое им решение и, вместо призыва к власти лиц, пользовавшихся доверием общественности, уволил от должностей всех министров, для общественности приемлемых". 11 О каком "министерстве доверия" можно было говорить, если во главе пирамиды власти стоял уже не вечно колеблющийся государь, и не его "железная леди" и даже не "наш Друг" Распутин, а... распутинский гребешок!
Да, когда Совет министров в полном составе явился по вызову государя в Ставку, чтобы изложить перед ним свои разногласия, государыня срочно настрочила ему письмо-инструкцию. Он должен перед встречей с министрами причесаться гребешком, подаренным "нашим Другом", отчего сойдет на него Божеская мудрость, твердость и благодать. Это он и сделал, чтобы потом доложить супруге: гребешок действительно выручил - встреча прошла благополучно; он всех примирил и дал указание, чтобы дальше работали дружно и не "бунтовали". Это не помешало следом одного за другим отправить в отставку министров, которые "пользовались доверием".
Зачем министры и генералы, когда старец "имел ночное видение" о том, что нужно "начать наступление возле Риги, говорит, что это необходимо, а то германцы там твердо засядут на всю зиму, что будет стоить много крови". О.Платонов, цитирующий письмо царицы, находит, что "многие военные советы Распутина... были, как правило, очень удачны. Ну, а по части гражданского управления его советы были просто бесценны! Как в условиях войны, разрухи, бесконтрольного печатания бумажных денег (по боку золотое обеспечение рубля, введенное Витте и поддерживавшееся изо всех сил его антагонистом Коковцовым!), как в этих условиях сдержать инфляцию? Оказывается, нет ничего более простого! "Наш друг думает, - наставляет царица царя, - что один из министров должен был бы призвать к себе нескольких главных купцов и объяснить им, что преступно в такое тяжелое время повышать цены, и устыдить их".12
Вот и решение вопроса, над которым лучшие экономисты мира бьются по сей день. Устыди "главных купцов", и все станет на место! Потешайся после этого над кремлевским мечтателем, который провидел будущее, в котором кухарка станет управлять государством. Такое светлое будущее уже было реализовано в прошлом! Государством управлял замечательный кухар! В. И. Гурко, осведомленный о том лучше Ленина, писал: "Царствование Николая II превращалось таким путем в принципе в то самое, что утверждал еще в 1765 году фельдмаршал Миних: "Русское государство имеет то преимущество перед всеми остальными, - говорил Миних, - что оно управляется самим Богом. Иначе невозможно объяснить, как оно существует". Возвести это положение в догму суждено было Николаю II. Не на основании какой-либо системы или вперед намеченного плана и не в путях преследования твердо определенных целей стремился он править великой империей, а как Бог ему в каждом отдельном случае "на душу положит"". 13 Нужно добавить, что речь идет о том Боге, который являлся старцу Распутину в его видениях.
Судьбе, однако, угодно было дать российскому самодержавию еще один, теперь уже последний шанс. С осени 1915 года фронт стабилизировался. Это не имело отношения к принятию царем верховного командования, но было прямо связано с удалением Янушкевича. (Вместе с великим князем он был отправлен на второстепенный Кавказский фронт). Начальником штаба стал генерал М.В. Алексеев. Вот это назначение меняло дело: фактическое руководство войсками перешло в руки профессионала высокого класса.
Не менее важным было то, что, не пойдя на создание министерства доверия, царь вынужден был пойти на сотрудничество с общественностью. Было разрешено то, что раньше считалось крамолой. В работу по обеспечению фронта включилось земство, промышленные союзы, общественные организации. Заработали военно-промышленные комитеты. К фронту двинулись эшелоны с винтовка ми, патронами, снарядами, продовольствием, обмундированием. Материальные ресурсы страны еще не были исчерпаны. Наступление врага было остановлено, а в летнюю кампанию 1916 года русским удалось перейти в контрнаступление на юго-западном фронте (Брусиловский прорыв).
Но административная часть руководства оказалась в руках распутинской клики, то есть нравственно неполноценных, разложившихся казнокрадов, рвавшихся к постам, званиям и жирному государственному пирогу. С невероятной быстротой происходили смены министров. Предлагая "папе" кандидатов на высокие должности, "мама" признавала только один критерий: "любит нашего Друга". Ну, а кто его любит, и кто не любит, подсказывал сам Распутин. Хитрый мужик не всегда действовал прямо. Через Вырубову и других своих ставленников он внушал царице нужную мысль, а потом одобрял "ее" решение.
"Относительно преувеличения влияния Распутина ныне, после опубликования писем императрицы к государю, говорить не приходит ся, но нельзя согласиться и с тем, что главный вред произошел от разоблачения той роли, которую играл при дворе этот зловещий, роковой человек, - писал В. И. Гурко. - Нет, вред им приносимый, был непосредственный. Ведь ему Россия обязана тем, что правящий синклит в последний, распутинский период царствования становился все непригляднее и вызывал к себе, благодаря своей близости к этому человеку, и отвращение, и возмущение". 14
Понятно, что чем больше в человеке было лакейского пресмыкательства, готовности на любую низость и подлость, тем легче ему было втереться в доверие государыне, государю и святому старцу. Иные качества не играли никакой роли. Так экзарх Грузии Питирим (П. В. Окнов) был поставлен митрополитом Петроградским и Ладожским, хотя перед назначением открылось, что он - "человек сомнительной нравственности", то есть гомосексуалист, состоявший в греховной связи со своим секретарем Осипенко. Ничего более постыдного, как священнослужитель, впавший в содомский грех, в те времена невозможно было вообразить, а тем более - для людей религиозных, чтящих Священное писание. Но Распутину был удобен Питирим. Питирим взял в столицу и своего секретаря Осипенко, который стал связующим звеном между ним и "старцем" (сам митрополит тщательно скрывал, что знается с Распутиным).
Концентрированным воплощением распутинщины стал тандем Хвостов-Белецкий. Старец провел их на посты министра и товарища министра внутренних дел. А.Н. Хвостов издавна стремился к "высшей власти", но путь к ней был тернист. В 1911 году, когда Хвостов был нижегородским губернатором, Распутин приезжал его "смотреть", а после убийства Столыпина царь хотел поставить его министром внутренних дел. Этому воспротивился Коковцов - он в тот момент был нужнее. Но Хвостов заключил, что его дело не выгорело из-за того, что он не очень почтительно принимал Распутина, и решил исправиться.
Чтобы быть поближе к старцу и вообще к верхам, Хвостов в 1912 году выставил свою кандидатуру в Четвертую Думу и, злоупотребляя положением губернатора, добился избрания. В Думе он занял место на самом правом депутатском фланге и был так активен, что стал лидером фракции правых. Во дворец он являлся с бантом Союза русского народа в петлице, это нравилось. Но, главное, он сумел заключить с Распутиным своего рода договор о взаимопомощи и взаимных услугах. Для еще большего укрепления своего положения он - с помощью того же Распутина - провел в свои заместители С.П. Белецкого.
Белецкий - такой же черносотенец - сыграл особенно грязную роль за кулисами процесса Бейлиса, но, несмотря на это, застрял
на посту начальника Департамента полиции, а потом и вовсе был сослан в сенат. Его ахиллесовой пятой была совестливая жена, которая не жаловала Распутина, заставляя и мужа держаться от него в стороне. Но карьерные соображения перевесили, и Белецкий, по секрету от жены, стал обхаживать Распутина, что очень скоро принесло вожделенные плоды.
О том, что представлял собой этот тандем, лучше всего рассказать словами О.Платонова, хотя его текст мне придется сопроводить ремарками.
"Хвостов и Белецкий - два классических афериста и проходимца, рожденных разложением высших слоев государственного аппарата, - пишет автор "Жизни за царя". - Такие люди, как они, были не единичны в то время. В жизни их интересовала только карьера, а где и с кем ее делать, их не волновало. Держа нос по ветру, они могли представлять себя ярыми сторонниками и патриотами России и вместе с тем находиться в постоянном контакте с самыми темными антирусскими силами: масонами, кадетами, большевиками".
Соглашаясь в основном с этой характеристикой, я должен поправить О.Платонова относительно "антирусских" сил. Главной такой силой в то время была Германия. Кадеты стояли на патриотических позициях "войны до победного конца", в которой, между прочим, погиб сын Милюкова, добровольно пошедший на передовую по настоянию отца, тогда как призванный в армию сын Распутина отсиживался в тылу. В масоны О.Платонов записывает всех, кого хочет. Тем не менее, с большевиками Хвостов и Белецкий контактов не имели, а после Октября их "контакт" заключался в том, что они оказались в большевистском застенке и были расстреляны.
"Хвостов был способен на любую подлость и низость, - продолжает автор "Жизни за царя". - Он мог лебезить и пресмыкаться перед людьми, от которых зависела его карьера, и вместе с тем вести против них самые гнусные интриги. Когда был обед по случаю назначения Хвостова министром внутренних дел (которым он был обязан Распутину), то Хвостов отказывался есть, пока Распутин его не благословит. Тогда тот его благословил, а Хвостов поцеловал ему руку".
"Назначая Хвостова и Белецкого руководить министерством внутренних дел, царь и царица рассчитывали, что они положат конец кампании лжи и клеветы против Распутина ([Хвостов и Белецкий] их в этом заверяли). Об этом государыня говорит в своем письме от 20 сентября 1915 года".
Так вот в чем царь и царица видели основную задачу министерства внутренних дел - в ограждении старца от нападок! Кто же за кого отдал жизнь, старец за царя, или царь и царица поплатились собственной жизнью и жизнью своих детей - если не за него, то из-за него!
"Но на деле они [Хвостов и Белецкий] оказались низкими интриганами, обделывавшими свои делишки, в душе ненавидевшими и презиравшими и царя, и царицу и, конечно, ближайших друзей - Распутина и Вырубову. Хвостов и Белецкий, выдавая себя за настоящих верноподданных, на самом деле вели низкую интригу по дискредитации Распутина и даже подготавливали его убийство".
Эти подробности частично почерпнуты автором из показаний Манусевича-Мануйлова, который, однако, гораздо живее передает свой разговор с Распутиным: ""Ты знаешь, меня на днях убьют!" Я говорю: "Кто же" - "Да все, всё готово для того, чтобы меня убить..." Я говорю: "Если ты знаешь, то, наверное, примешь меры..." - "Так! - говорит, - вот рука!.. Вот видишь? - моя рука. Вот эту руку целовал министр, и он хочет меня убить". Так как он был выпивши, то я думал, что просто - странная история..." Однако совершенно трезвый А.Симанович тоже сообщил о готовящемся убийстве, и Манусевич решил доложить об этом своему шефу В.К.Штюрмеру (возведенному стараниями Распутина в премьеры - взамен окончательно вышедшего в тираж Горемыкина). "Штюрмер отнесся к этому крайне недоверчиво, - продолжает Манусевич, - говорил, что это фантазия и, вероятно, - как он сказал - какие-нибудь жидовские происки и шантаж против Хвостова, который ненавидит жидов".15
Но вернемся к тексту О.Платонова:
"Удивительным набором лжи и клеветы являются показания Хвостова и Белецкого перед следственной комиссией временного правительства. Наглая фальсификация здесь переплетается с лукавой клеветой. Это показания лиц, старающихся переложить ответственность за свои преступления и злоупотребления на мертвого Распутина. Записки Белецкого, точнее, показания, которые Белецкий давал комиссии Временного правительства (неизвестно кем отредактированные и изданные книжкой), представляют собой очень сомнительный материал. Они написаны человеком, знавшим, каких показаний от него добиваются в отношении Распутина. Кроме того, это показания человека, стремящегося замести следы своих должностных преступлений, и, прежде всего, участие в расхищении казны, присвоении средств, которые выдавались на разные секретные цели".16
Не жалея черной краски при обрисовке двух наиболее одиозных креатур Распутина, Платонов, видимо, не сознает, что рикошетит в самого старца. Негодование автора кипит, пенится, переливается через край, выжигая неугодные ему свидетельства тандема, ибо Распутин выглядит в них таким же мерзким, как сами подследственные. Считать их показания абсолютно правдивыми было бы верхом наивности, но никакого стремления "переложить ответственность за свои преступления и злоупотребления на мертвого Распутина" в них нет: это просто невозможно. Распутин официальной должности не занимал и должностных преступлений совершать не мог. А то, что они - Хвостов и Белецкий - совершали свои преступления при его помощи, их вину только усугубляет.
Хвостов метил в премьеры, с тем, чтобы министром сделать Белецкого. Когда же распутинская клика продвинула Штюрмера, они решили отделаться от старца. Технически это было просто: именно их филеры вели наблюдение за Распутиным и охраняли его. Но в этом состояла и трудность, ибо, в случае убийства старца, их обвинили бы, как минимум, в попустительстве и халатности. Белецкий понял, что играет с огнем, и покушения сначала, роковым образом, не удавались, а затем Белецкий донес на своего шефа. Старец и царица вышвырнули обоих.
Но те, кто пришел на смену, оказались не лучше. Может быть, они не были столь коварны по отношению к старцу, но их некомпетентность, алчность и бездарность были такими же.
Всем становилось ясно, что распутинщина - это не отдельные личности, в которых ясновидящий старец мог ошибиться, а система. Страна шла к катастрофе, это понимали все, кто только способен был что-либо понимать. Все - кроме царя и "облепившей" его распутинской клики во главе с царицей. Кто только и как только не пытался пересилить эту страшную силу!
В Ставку приезжает великий князь Николай Михайлович, рисует перед Николаем картину приближающегося краха, умоляет поговорить о том же с самыми доверенными людьми, оставляет памятную записку... Но - возмущенная реакция Александры Федоровны, и все остается без перемен.
Император проводит два дня в Киеве с императрицей-матерью. Она рыдает кровавыми слезами, прося что-то сделать для спасения страны и династии. И снова Александра Федоровна реагирует с возмущением.
Государя осаждают со всех сторон с теми же предостережениями, но тщетно. Даже протопресвитер Шавельский, столь ценивший личное спокойствие и благополучие, решился поговорить с государем начистоту. Воспоминания его хорошо передают атмосферу тех судьбоносных недель.
"Решаясь на беседу с государем, я сознавал, что делаю насколько ответственный, настолько же лично для себя опасный шаг. Но сознание необыкновенной остроты данного момента и массы соединенных с ним переживаний сделали меня совершенно бесчувственным и безразличным в отношении собственного благополучия....
- Ваше величество! - начал я - Я четыре дня пробыл в Петрограде и за это время виделся со многими общественными и государственными деятелями. Одни, узнав о моем приезде, сами ко мне поспешили, к другим я заезжал. Все это - честные, любящие вас и Родину люди.
- Верю! Иные к вам не поехали бы, - заметил государь.
- Так вот, все эти люди, - продолжал я, - обвиняют нас, приближенных ваших, называя нас подлыми и лживыми рабами, скрывающими от вас истину.
- Какие глупости! - воскликнул государь.
- Нет, это верно! - возразил я. - Не стану говорить о других, скажу о себе. В докладах о поездках по фронту и вообще в беседах с вами приятное я всегда вам докладывал, а о неприятном и печальном часто умалчивал. Дальше я не хочу навлекать на себя справедливое обвинение, и, как бы вы не отнеслись к моему докладу, я изложу вам голую правду. Знаете ли вы, ваше величество, что происходит в стране, в армии, в Думе? ... Там в отношении правительства нет теперь ни левых, ни правых партий, - все правые и левые объединились в одну партию, недовольную правительством, враждебную ему.... Вы знаете, что в Думе открыто назвали председателя совета министров [Штюрмера] вором, изменником и выгнали его вон.... Гроза надвигается... Если начнутся народные волнения - кто поможет вам подавить их? Армия? На армию не надейтесь! Я знаю ее настроение - она может не поддержать вас. Я не хотел этого говорить, но теперь скажу: в гвардии идут серьезные разговоры о государственном перевороте, даже о смене династии... Пора, ваше величество, теперь страшная. Если разразится революционная буря, она может всё смести: и династию, и, может быть, даже Россию. Если вы не жалеете России, пожалейте себя и свою семью. На вас и на вашу семью ведь прежде всего обрушится народный гнев. Страшно сказать: вас с семьей могут разорвать на клочки...
- Неужели вы думаете, что Россия для меня не дорога? - нервно спросил государь.
- Я не смею этого думать, - ответил я, - я знаю вашу любовь к Родине, но осмеливаюсь сказать вам, что вы не оцениваете должным образом страшной обстановки, складывающейся около вас, которая может погубить и вас, и Родину. Пока от вас требуется немного: приставьте к делу людей честных, серьезных, государственных, знающих нужды народные и готовых самоотверженно пойти на удовлетворение их!".17
Испугавшись собственной смелости, отец Георгий стал просить прощения за то, что осмелился обеспокоить столь неприятным разговором, и заверял, что руководствовался самыми лучшими побуждениями. Государь благодарил и просил всегда так поступать. А вскоре Шавельскому передали, что императрица, узнав о разговоре, возмутилась: "И ты его слушал!"; на что Николай отреагировал, как заведенная кукла: "Еще рясу носит, а говорит мне такие дерзости". 18
Если раввин Мазе "не убедил" отца Георгия вступиться за гонимых, то мог ли отец Георгий "убедить" государя спасти самого себя!
Шавельский был не первым и не последним. Приехал в Ставку по делам своего второстепенного фронта великий князь Николай Николаевич. Государь встретил его с прохладцей, но вполне корректно. Николаша не выдержал, заговорил о главном, а затем передал разговор Шавельскому:
""Положение катастрофическое, - говорю я ему. - Мы все хотим помочь вам, но мы бессильны, если вы сами не поможете себе. Если
вы не жалеете себя, пожалейте вот этого, что лежит тут", - и я указал ему на соседнюю комнату, где лежал больной наследник. "Я только и живу для него", - сказал государь. - "Так пожалейте же его! Пока от вас требуется одно: чтобы вы были хозяином своего слова и чтобы вы сами правили Россией". Государь заплакал, обнял и поцеловал меня. Ничего не выйдет! - помолчав немного, с печалью сказал великий князь и безнадежно махнул рукой. - Все в ней, она всему причиной...". 19 И еще раньше он твердил Шавельскому: "Дело не в Штюрмере, не в Протопопове и даже не в Распутине, а в ней, только в ней".20
Чтобы устранить ее, надо было устранить его, а решиться на это было очень непросто. Политическая и государственная элита пребывала в состоянии психологической сшибки. Измена государю, присяге, да еще в условиях войны, была для всякого верноподданного равносильна измене своему долгу, Родине, всему святому, что было в человеческой душе. С другой же стороны, государь сам изменял Родине, долгу и самому себе! В этом состоянии сшибки родилась паллиативная идея - избавить страну не от никчемного государя, а от его никчемности, от его злого гения-искусителя Гришки Распутина.
О том, кто и как привел в исполнение этот замысел, я говорить не буду, - об этом слишком хорошо известно. Скажу только, что как бы ни было отвратительно это злодеяние, все-таки оно совершилось из патриотических (без кавычек!) побуждений.
Но связанные с ликвидацией Гришки иллюзии быстро развеялись. Распутинщина оказалась шире, глубже, масштабнее Распутина, и она его пережила. Место ясновидца при дворе пытался занять полоумный Протопопов, совмещая роли старца и его ставленника; когда его полоумия недоставало, государыня и ее верная подруга Аннушка черпали недостающее на могиле Распутина, где подолгу каждый день молились. Говоря словами В.И.Гурко, "для всех и каждого было совершенно очевидно, что продолжение избранного государыней и навязанного ею государю способа управления неизбежно вело к революции и к крушению существующего строя".21
Больше не оставалось сомнений: спасти страну и армию может только устранение самого !
Продолжение следует.
--------------------------------------------------------------------------------
*Продолжение. Начало см. "Вестник" #8(293), 2002 г.
1 Г.Е. Распутин. Житие опытного странника. (Май 1907 г.) Цит. по: Григорий Распутин. Сборник исторических материалов., т. 4., Москва, Терра, 1997, стр. 358.
2 Цит. по: Олег Платонов. Жизнь за царя (Правда о Григории Распутине). "Воскресенье", Санкт-Петербург, 1996. Интернет-версия на сайте "Русское небо", компьютерная распечатка, стр. 117. Об этой работе мне сообщил читатель Сергей Романов, приношу ему искреннюю благодарность.
3 Там же, стр. 55.
4 Семен Резник. Феликс Дзержинский. Эскиз к литературному портрету. "Новое Русское Слово", Нью-Йорк, 1987; 5, 6, 8, 12, 15, 19, 22, 24, 27 мая.
5 См. С. Резник. Растление ненавистью: Кровавый навет в России. Москва-Иерусалим. Даат-Знание. 2001, стр. по указателю. (Журнальный вариант публиковался в "Вестнике").
6 Цит. по: Катков. Ук соч., стр. 153; автор приводит высказывание Горемыкина по: "Архив русской революции, т. XVIII, стр. 54.
7 Катков, Ук. соч., стр. 154.
8 Цит. по Катков. Ук. соч., стр. 161.
9 Катков. Ук. соч., стр. 162.
10 Там же, стр. 163.
11 Гурко, Царь и царица. Цит. по: "Николай II. Письма. Дневники. "Пушкинский фонд", Санкт-Петербург, стр. 405.
12 Эти откровения О. Платонов приводит как примеры благотворного влияния Распутина на государственные дела (стр. 29).
13 В. И. Гурко. Ук. соч., стр. 367.
14 Там же, стр. 405.
15 Допрос Манусевича-Мануйлова в Чрезвычайной следственной комиссии временного правительства. Цит. по: "Григорий Распутин. Сборник исторических материалов", т. 4, Москва, "Терра", стр. 308-309.
16 О. Платонов. Ук. соч., компьютерная распечатка, стр. 109-110.
17 Шавельский. Ук. соч., цит. по: Николай Второй. Воспоминания. Дневники, стр. 145-147.
18 Там же, стр. 148.
19 Там же, стр. 149.
20 Там же, стр. 148.
21 Гурков. Ук. соч., "Николай Второй...", стр. 405.
http://www.vestnik.com/issues/
Док. 517065
Перв. публик.: 08.11.02
Последн. ред.: 08.11.08
Число обращений: 248
О нем...
|
