Анна Александровна Вырубова (в интимном кругу - Аннушка), ближайшая подруга императрицы и главная посредница между ней и "старцем" Распутиным, после Февральского переворота была арестована, помещена в Петропавловскую крепость и многократно допрашивалась Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства по расследованию преступлений царского режима. Аннушка отрицала какую-либо причастность - свою и старца - к политическим решениям. Она утверждала, что с царем и царицей Распутин виделся редко и говорил с ними о Боге, молитвах, врачевании; с ней самой он вел только душеспасительные беседы. В воспоминаниях, написанных потом в эмиграции, она держалась той же линии.1 Через несколько лет после их публикации в советском альманахе "Минувшие дни" появился "Дневник" Вырубовой, который свидетельствовал как раз об обратном. Но Аннушка заявила в печати, что ничего общего с этим дневником не имеет. Вскоре его подложность подтвердила научная экспертиза. Оказалось, что то была "шалость" писателя А. Н. Толстого и литературоведа и историка П. Е. Щеголева.
К чести мистификаторов надо сказать, что, при всей сомнительности их "литературного" приема, в поддельном "Дневнике" Вырубовой оказалось куда больше исторической правды, чем в ее подлинных мемуарах. Ничего мистического в осведомленности мистификаторов не было. В 1917 году Щеголев был секретарем Чрезвычайной следственной комиссии, которая допрашивала Аннушку, а также десятки других весьма осведомленных лиц. Большевистский переворот пресек работу Комиссии, но она успела накопить обширный материал. Позднее Щеголев обработал и издал стенограммы допросов в семи объемистых томах - бесценный источник для всех, кто интересуется закатными годами императорской России. Авторам "Дневника" было, на что опереться.
Что же касается подлинных материалов о Распутине, то они больше похожи на мистификацию, чем подделка Толстого-Щеголева. Многие очевидцы, подчеркивавшие свою близость к Распутину и оставившие сотни страниц "личных воспоминаний", на поверку едва были с ним знакомы. Те же, кто хорошо знал "старца", либо намеренно замалчивали свои связи с ним, либо многократно их преувеличивали. Так, известный нам генерал П.Г. Курлов был возвращен в высший эшелон власти Распутиным. 2 Но он категорически отрицает, что пользовался протекцией старца.
Товарищ обер-прокурора Святейшего синода князь Н.Д. Жевахов уверяет, что репутацию распутинца заработал незаслуженно, так как всеми силами боролся против "старца". Впрочем, по его мнению, старец вообще никакого значения не имел, так думают о нем "честные люди", "как Бог велит, а не так, как приказывают думать жиды".3
Но и материалы, исходящие от тех, кто не скрывал своей близости к Распутину, столь же сомнительны. В глазах некоторых из них Распутин был святым, пророком, прорицателем, воплощенным божеством; для них он объект беспредельной любви и поклонения. Для других он был жуликом, извращенцем, сексуальным маньяком - средоточием низости и порока. Особое место занимают почитатели Распутина, которые затем стали его врагами, такие, как неистовый иеромонах-расстрига Илиодор (Сергей Труфанов), одержимый "одной, но пламенной страстью" - уничтожить, стереть в порошок ненавистного Гришку! Мало кто опубликовал о нем столько разоблачительных документов, но можно ли доверять сведениям, исходящим от такого пристрастного источника!
Словом, самые, казалось бы, достоверные материалы о Распутине - это царство кривых зеркал. Найти в них адекватное отражение старца - дело почти безнадежное. Возможна ли золотая середина между крайними суждениями? Пока ее никто не нашел.
Доктор филологических наук Татьяна Миронова опубликовала доклад, в котором заявлено, что существовало два Распутина: подлинный и фальшивый. Подлинный Распутин был праведником, патриотом, сгустком русской народной мудрости; он беспрестанно молился за Россию, ее самодержца, его семью, спасал от смерти больного наследника, радел об укреплении трона и благе России. А дебоширил по ресторанам, устраивал хлыстовские оргии, изгонял оптом и в розницу "блудного беса" из своих почитательниц, - это все делал двойник Распутина. Двойник манипулировал министрами, губернаторами, церковными владыками. Двойник писал нарочито безграмотные записочки-приказы, обделывая все те грязные дела, которые приписывали Распутину.
"Ни один чиновник, получивший от просителя-мошенника такую записку, не знал ни действительного почерка Распутина, ни его самого... И какая же буря негодования должна была взметнуться в душе высокопоставленного лица, получившего невозможную по наглости просьбу мошенника, с подобным сопроводительным письмом "от Гришки". И эта буря негодования немедленно распространялась на Государя, чего и добивались еврейские аферисты". 4 Вместе с праведным Игорием жертвами клеветы становились царь, царица, подрывался престиж государства. "Для этого и была изобретена иудейская афера с появлением фальшивой личности - двойника Григория Распутина", 5 - итожит ученая филологиня.
Разобравшись с жизнью старца Игория, она вступает в единоборство с его смертью. До сих пор было известно, что Гришка Распутин был убит во дворце князя Юсупова, причем наиболее активную роль играли сам Феликс Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович и член Государственной Думы В.М. Пуришкевич. Опубликованы дневник Пуришкевича и воспоминания Юсупова. Оба в подробностях описали убийство, нисколько не пытаясь умалить своего участия в этом подвиге. Однако Т. Миронова считает, что изданный посмертно дневник Пуришкевича был сочинен кем-то другим, а князь Юсупов писал воспоминания под диктовку тех же таинственных лиц. "Не только жизнь Григория Ефимовича исказили, оклеветали, сфальсифицировали, но и смерть его мученическую оболгали". 6
Что же было на самом деле? Уж не убили ли в юсуповском дворце двойника Распутина, тогда как праведник был спасен промыслом Божиим? Нет, говорит Т. Миронова, убит был подлинный Распутин, но в другом месте, другими лицами и другим способом. "Умышленно запутали историю страшной смерти, и все это делалось и продолжает делаться только для одного - сокрыть ритуальный характер убийства". 7
Новаторская идея!
Ведь в традиционной антисемитской мифологии еврейский заговор и ритуальные убийства существовали параллельно, не пересекаясь; а тут убийство Распутина стало точкой пересечения параллельных - вклад в науку, достойный Лобачевского!
Не менее плодотворно и открытие распутинского двойника. Я вообще люблю двойников: с ними жить лучше и веселее. Не зря же они так густо населяют вороньи слободки шуток и анекдотов. Каких только двойников тут не встретишь - и Ленина, и Сталина, и Берии; недавно появился забавный фильм о двойнике Наполеона. А вот анекдот из реальной российской жизни рассматриваемой нами эпохи. Когда был вынесен приговор Дмитрию Богрову, киевские черносотенцы захотели присутствовать при казни - чтобы убедиться в том, что Богрова не подменят его двойником . Просьба была уважена.
Отчего же не уважить доктора филологии?.. Я на ее месте пошел бы дальше: призвал к участию в "иудейских аферах" подставного царя, подставной царицы, подставной Аннушки Вырубовой... Чем больше двойников, тем объяснимей все исторические загадки, парадоксы и несуразности! А уж для полного объяснения всего и вся надобен двойник (двойница) автора открытия. Не могла же доктор филологии выступить с такой распутинщиной! Не иначе, как ее подменили евреи - с коварной целью подорвать престиж патриотической филологии!
У Солженицына евреи делают ставку не на двойника Распутина, а на него самого - единого и неделимого. "Если раньше ходатайством за евреев занимался открыто барон Гинцбург, то вокруг Распутина этим стали прикрыто заниматься облепившие его проходимцы", читаем в книге. (стр. 496) Подтверждение этому Александр Исаевич находит в еврейских источниках, точнее, в мемуарах Арона Симановича, хотя его книжку "Распутин и евреи"8 считает "хвастливой" и содержащей "разный бытовой вздор и небылые эпизоды" (стр. 496).
Из тьмы небылиц, на которые щедр Симанович, Солженицын выбирает одну: приписанные великому князю Николаю Николаевичу "сотни тысяч казненных и убитых евреев" (стр. 496). Конечно, Симанович перегнул. Сотни тысяч убитых - это было позднее, в период деникинских и петлюровских погромов. 9 А когда Николай Николаевич был главнокомандующим российской армией, сотни тысяч евреев по его приказу всего лишь высылались из районов боевых действий. Их обвиняли в шпионаже и депортировали вглубь страны - как позднее, при Сталине, депортировали крымских татар, калмыков, чеченцев... Только организовано дело при Николае Николаевиче было похуже, и там, где поголовная депортация не удавалась, из евреев брали заложников. Некоторых заложников расстреливали. Но счет убитых мог идти на десятки, сотни - не на сотни же тысяч!
Оспорив напраслину, возведенную на великого князя, Солженицын с доверием относится к другим "небылям" Симановича. Маленькому человечку захотелось зацепиться, оставить следок в истории - таков, видимо, единственный мотив его творчества. Именуя себя личным секретарем Распутина, он рисует свои отношения со старцем так, словно это Распутин был у него в секретарях и даже в лакеях. Он упивается якобы неограниченным влиянием на Распутина и, мешая сильно препарируемую быль с полными небылицами, повествует о том, как денно и нощно через старца выхлопатывал для евреев всякие льготы, поблажки и привилегии. Элементарное чувство меры не останавливало полета его фантазии.
"Протопопов, решив выдвинуть себя на пост министра, вошел сперва в сношения со мной, - без тени смущения сообщает личный секретарь. - Мы скоро с ним подружились и стали на ты [!]. Я его свел с Распутиным, который начал ему доверять... Мы выдвинули ему наши условия: заключение сепаратного мира с Германией и проведение мер к улучшению положения евреев. Он согласился. Я его потом познакомил с выдающимися представителями еврейства, и он им подтвердил свое согласие относительно евреев". 10
Беда в том, что никакими другими источниками близость Симановича к Протопопову не подтверждается. Автор озвучивает слухи о тайных переговорах с Германией о сепаратном мире, распускавшиеся в то время, но не подтвержденные расследованием Временного правительства. Об обещаниях Протопопова по еврейскому вопросу личный секретарь Распутина просто выдумывает.
О том, что таких личных вокруг старца толклась целая толпа, Симанович - и следующий за ним Солженицын - не упоминают. А ведь были среди них не менее заметные личности, к примеру, некий Добровольский, которого сам Симанович и "съел". "Добровольский заведовал корреспонденцией Распутина, был посвящен в тайны влияния Распутина на высочайших особ... Поставляя Распутину деловую клиентуру, Добровольский заставил... приглашать себя к участию в прибылях при проведении через Распутина денежных дел", - свидетельствует С.П.Белецкий, к которому стекались агентурные сведения. Непомерными аппетитами Добровольский создал себе врагов; этим и воспользовался Симанович, чтобы вытеснить конкурента из распутинского круга.11
Назвав Симановича "весьма оборотистым и умелым... торговцем бриллиантами, богатым ювелиром", Солженицын недоумевает: "и что б ему "секретарствовать" у нищего Распутина?.." (стр. 496). Но Распутин не был нищим (после его смерти осталось не меньше 300 тысяч рублей - крупное состояние по тем временам), а Симанович был куда более оборотистым вралем, нежели умелым ювелиром. Он оказывал Распутину услуги по части устройства его финансовых дел, не забывая и своей выгоды.
Опираясь на такую "документальную" основу, Солженицын составляет ближайшее окружение Распутина также из банкира Д.Л. Рубинштейна, промышленника И.П. Мануса и "выдающегося авантюриста" И.Ф. Манасевича-Мануйлова (стр. 496-499). Старец оказался настолько плотно "облепленным" этими четырьмя евреями, что для сотен проходимцев куда более крупного калибра места не остается. Да и того же Манасевича-Мануйлова Александр Исаевич обрисовывает селективно: "Он побывал и чиновником м.в.д., и агентом тайной российской полиции в Париже; и он же продавал заграницу секретные документы Департамента полиции; и вел тайные переговоры с Гапоном; потом при премьер-министре Штюрмере исполнял особые "секретные обязанности"" (стр. 497). Опущен такой подвиг Мануйлова, как участие (вместе с М. Головинским и под руководством П. Рачковского) в фабрикации "Протоколов сионских мудрецов". 12 О журналистской работе Мануйлова в "Новом времени", где он травил евреев бок о бок с М.О. Меньшиковым, А. А. Столыпиным, В.В. Розановым, не упомянуто. Так в "еврейское" окружение Распутина вводится тот, кто свои еврейские корни обрубил в ранней молодости и из кожи вон лез, чтобы сеять ненависть к породившему его племени.
Селективный метод позволяет непомерно усиливать роль одних лиц (в данном случае, евреев) и вовсе отключать других. Так, за пределами солженицынского повествования остается такой "секретарь" Распутина, как полковник Комиссаров - тот самый, который в 1905 году печатал погромные листовки в тайной типографии Департамента полиции (тогда он был еще ротмистром). Когда его конспиративная типография была раскрыта и ликвидирована, ротмистра услали в провинцию, где он дослужился до полковничьего чина, после чего его вернули в столицу. Полковника Комиссарова прочили в начальники Охранного отделения, но так как сковырнуть с этого поста полковника Глобачева не удалось, то ему доверили присмотр за Распутиным. За старцем был установлен двойной надсмотр, но тогда как филеры Глобачева мерзли в подъезде, комиссаровцы располагались в самой квартире старца, а сам он близко сошелся со своим подопечным. 13
Впрочем, серьезные дела решались не на секретарском уровне.
Куда более влиятельные силы использовали Распутина, чтобы подняться в высшие этажи власти, и затем там удерживаться. Они-то и облепляли старца, действуя заодно с ним и через него. О том, как именно это делалось, подробно изложил товарищ министра внутренних дел С.П. Белецкий, рассказавший в частности, о том, как он и его шеф А.Н. Хохлов съезжались с Распутиным у Вырубовой. На этих полуконспиративных совещаниях и определялось, с чем старцу пожаловать к "маме" и "папе", какие советы давать по части назначений, перемещений, помилований, награждений, многомиллионных подрядов и концессий. В числе особых заслуг Белецкого, прежде занимавшего пост начальника департамента полиции, - использование секретных фондов для подкупа экспертов обвинения на процессе Бейлиса. Так что, как ни раскладывай этот пасьянс, а получается, что черносотенцы и погромщики "облепляли" старца куда гуще, чем евреи.
Эпоха Распутина началась не с появления старца при дворе, а значительно позже, когда он стал, так сказать, политической силой, которую, впрочем, не следует преувеличивать. Начало этого периода примерно приходится на последний год премьерства Столыпина, а завершается февральским переворотом 1917 года, хотя самого Распутина тогда уже несколько месяцев не было в живых. Так что причина кризиса заключена не в Распутине, а в одряхлении всего государственного организма. Воля к самосохранению, остатки которой спасли царизм в 1905 году, теперь была на исходе. Если в этом организме еще проявлялись признаки жизнедеятельности, то не в виде нормального обмена веществ, а в виде судорожных конвульсий. Распутин не был причиной болезни, а лишь наиболее зримым ее проявлением. Поэтому и устранение Распутина ничего не изменило. С другой стороны, даже в пору наивысшего влияния старца оно не было абсолютным. Прежде чем провернуть очередное дельце, Вырубова и Распутин тщательно расследовали обстановку, готовили почву, но если чувствовали, что с каким-то вопросом лучше не возникать, то и не возникали. Так, с Распутиным сблизился С. Ю. Витте, надеявшийся через старца снова занять ведущий пост в государстве. Распутину очень льстила эта дружба, но, зная отрицательное отношение к Витте "мамы" и "папы", он так и не решился предложить им его кандидатуру.
Распутин был противником войны с Германией. Оправляясь после ранения в далекой сибирской больнице, он слал "папе" и "маме" телеграммы, умоляя не затевать гибельной бойни. Его не послушались не только потому, что в тот момент его не было в Петербурге. Это еще одна иллюстрация к тому, что Распутин, распутинщина были следствием, а не причиной гангрены, поразившей государственный организм. Труппные пятна проступали и в таких событиях, к которым старец вообще не имел отношения. Наиболее значительное из них по своим последствиям - дело Бейлиса.
Я отмечал в своем месте, что о деле Бейлиса Солженицын пишет недостаточно и неточно. Но его непреклонное убеждение состоит в том, что если бы не два роковых выстрела Богрова, то "это опозорение юстиции" при Столыпине "никогда бы не состоялось". (Стр. 444). Это чистая мифология, так как дело Бейлиса заварилось именно при Столыпине, и, конечно, при его ощутимом личном участии.
Напомню, что когда в Киеве был найден исколотый под евреев труп Андрюши Ющинского (март 1911) и молодежный "Двуглавый орел" повел ритуальную агитацию, то, после несмелых попыток урезонить черносотенцев, министр юстиции Щегловитов, в душе их единомышленник, пошел у них на поводу. Но с постановкой ритуального процесса заклинило. Работники киевской прокуратуры не обнаруживали "еврейского следа" в убийстве Ющинского, а фабриковать улики им не позволяло слишком серьезное отношение к такой ерунде, как законность и профессиональная совесть. Тогда расследование уголовного преступления было передано политической полиции: у нее никаких проблем с совестью не возникало. Но министр юстиции не мог привлечь к делу Охранное отделение, входившее в министерство внутренних дел. Санкцию мог дать только Столыпин.
По характеристике Витте, "Щегловитов держался все время министром юстиции при Столыпине только потому, что был у него лакеем, и министр юстиции, глава русского правосудия, обратился в полицейского агента председателя Совета министров". 14 Правда, в данном случае нелегко разобрать, кто у кого оказался лакеем.
Арестовывать Бейлиса явился отряд жандармов во главе с полковником Кулябко. Так дело об убийстве Ющинского было превращено в дело Бейлиса. Произошло это за несколько дней до роковых киевских торжеств, так как к приезду государя надо было отрапортовать об успехе в расследовании ритуального убийства.
Выслушав благую весть, царь размашисто перекрестился, чем вдохновил чины всех ведомств и рангов на дальнейшие подвиги. Было ли убийство ритуальным, или все-таки нет, - так вопрос больше не ставился. На "ритуал" теперь работала вся государственная машина империи, а не только охранка, юстиция и полиция. 15 Почему же такая грандиозная провокация провалилась?
Прежде всего, потому, что против средневекового мракобесия восстала общественность. В деле Бейлиса она увидела попытку ослепить народ племенной ненавистью и под разгул "патриотических" страстей похоронить остатки гражданских свобод, дарованных в 1905 году, но с тех пор постоянно урезаемых. На защиту Бейлиса встала вся русская интеллигенция. Из писем и дневников видных деятелей той эпохи (Александра Блока, Александра Куприна, Зинаиды Гиппиус) известно, насколько сильным у некоторых из них было личное нерасположение к евреям. Не ради инородцев они выступили против судилища над Бейлисом, а ради самой России.
А государственная машина была уже настолько разболтана, люди, толпящиеся у трона, настолько погрязли в распутинщине , что довести до успешного конца крупномасштабную провокацию были не в силах. Оправдание Бейлиса судом присяжных в октябре 1913 года показало полную немощность власти.
Теоретически еще не поздно было переменить курс, но практически это некому было делать. У власти уже не оставалось людей, способных на смелые решения, и само появление их становилось невозможным.
В. Н. Коковцов, не допустив еврейских погромов "в ответ" на выстрелы Богрова, восстановил против себя не только черную сотню, но и сочувствующую ей часть правительства и двора. Он понял, что продолжать эту линию опасно. Хотя дело Бейлиса сопровождало почти все его премьерство, в его двухтомных воспоминаниях оно не упомянуто. Это молчание выразительно. Если бы Коковцов предпринял хоть самую слабую попытку противостоять позорищу, если бы высказал хоть одно скептическое замечание по этому поводу в Совете министров, или при докладе царю, или в разговоре с тем же Щегловитовым, или с кем-то еще, он бы об этом не промолчал!
Но Коковцов и без того с трудом удерживался на плаву. На роль главы императорского правительства он ни по силе характера, ни по уровню государственного мышления не вытягивал. К тому же, он возглавлял правительство, которое не он формировал. Министры не чувствовали себя ему обязанными, как раньше Столыпину. Не облегчало положение премьера и то, что за ним остался пост министра финансов. Блюдя финансовую дисциплину, "честный бухгалтер" чаще должен был отказывать в просьбах, чем их удовлетворять, множа своих врагов. Для борьбы с ними у него не было той власти, какую Столыпину давало совмещение постов премьера и министра внутренних дел, когда в его руках находилась тайная полиция, а, значит, и компромат на министров. Позднее генерал Курлов говорил рвавшемуся к посту премьера А. Д. Протопопову: "Председатель Совета министров должен одновременно быть и министром внутренних дел или иметь на этом месте своего друга, иначе положение председателя Совета министров будет непрочно". 16 Курлов знал в этом толк!
Одним из наиболее ловких противников Коковцова был министр земледелия Кривошеин, который считал, что министр финансов поглощен бухгалтерской цифирью и не видит за ней леса большой политики. Он сумел внушить еще Столыпину, что прижимистость Коковцова сдерживает проведение аграрной реформы. Кривошеин хотел подгрести под себя Крестьянский банк, а Коковцов категорически против этого возражал. Он доказывал, что кредитная политика должна быть единой, иначе будет подорвана вся финансовая система государства. Столыпин вел двойную игру: на словах соглашался с Коковцовым, а за его спиной готовил его падение. Интрига не удалась, потому что государь, не желая быть пешкой в руках "заслонявшего" его Столыпина, взял сторону Коковцова. Но Кривошеин остался в правительстве и продолжал интриговать.
Еще более опасным противником был военный министр В. Сухомлинов. Шумливый и бестолковый краснобай, Хлестаков в чине генерала и в ранге министра, он не пользовался авторитетом ни в армии, ни в обществе. Об уровне военного и политического мышления Сухомлинова (и самого царя) говорит эпизод, случившийся 10 ноября 1912 года. Накануне вечером Сухомлинов позвонил Коковцову, министру иностранных дел Сазонову и министру транспорта Рухлову и сообщил, что они вызваны к государю, но о предмете предстоявшего обсуждения отозвался незнанием. А наутро выяснилось, что решено объявить мобилизацию в двух военных округах (Киевском и Варшавском) - ввиду малочисленности пехоты, сосредоточенной вблизи границы с Австрией, причем, по словам государя, "военный министр предполагал распорядиться еще вчера, но я предложил ему обождать один день".17
Опешивший Коковцов стал объяснять, что объявление мобилизации равносильно началу войны, причем, не только с Австрией, но и с Германией, так как две страны связаны военным договором. Россия к войне не готова. Рассчитывать на союзную Францию нельзя, так как договор обязывает предупреждать союзника о таких акциях или он освобождается от своих обязательств.
Доводы премьера были столь элементарными, что все с ним согласились, включая Сухомлинова. Закрывая совещание, государь любезно сказал премьеру: ""Вы можете быть совсем довольны таким решением, а я им больше вашего"". И Сухомлинову: ""И вы должны быть очень благодарны Владимиру Николаевичу, так как можете спокойно ехать заграницу"". 18
Дальше Коковцов продолжает: "Эти последние слова озадачили нас всех. Мы пошли завтракать наверх... и я спросил Сухомлинова, о каком его отъезде упомянул государь? Каково же было наше удивление, когда Сухомлинов самым спокойным тоном ответил нам: "Моя жена заграницей, на Ривьере, и я еду на несколько дней навестить ее". На мое недоумение, каким же образом, предполагая мобилизацию, мог он решиться на отъезд, этот легкомысленнейший в мире господин, без всякого смущения и совершенно убежденно, ответил: "Что за беда, мобилизацию производит не лично военный министр, и пока все распоряжения приводятся в исполнение, я всегда успел бы вернуться вовремя. Я не предполагал отсутствовать более 2-3 недель"". 19
Армия теряла боеспособность, а тактика военного министра сводилась к нападкам на скаредного министра финансов. Претензии Сухомлинов прямо Коковцову не предъявлял, а приберегал их к личным докладам государю, так что премьер не мог их парировать. Когда же с опозданием ему становилось о них известно, он, почти со слезами на глазах и с цифрами в руках, объяснял, что никогда в кредитах военному министерству не отказывал, но тех работ и заказов, под которые отпускались деньги в прошлые годы, не проводится. Сотни миллионов рублей остаются неосвоенными - при общем годовом бюджете в два с небольшим миллиарда это были астрономические суммы! Государь все это выслушивал и - продолжал конспирировать с Сухомлиновым против премьера. А армия оставалась дезорганизованной, недовооруженной и недоукомплектованной. Зато за Сухомлинова стоял "наш друг" - старец Распутин.
Дело Бейлиса принесло министру юстиции Щегловитову скандальную известность. В глазах всего общества его имя было покрыто позором, зато из "высших сфер" на Щегловитова и всех других чинов, причастных к позорищу, пролился благодатный дождь наград, чинов, высоких назначений. Я не нашел прямых указаний на то, что такую линию поддерживал старец, но и против нее он не возражал. Чувствуя себя прочно, Щегловитов возглавил группу противников Коковцова в Совете министров, намереваясь занять его место.
Вместе с более умеренными министрами Коковцов рассчитывал на поддержку Государственной Думы, но не тут-то было. После столыпинского переворота 1907 года Дума стала послушной. Наибольшее число мест в ней принадлежало созданной "под Столыпина" и возглавлявшейся А. И. Гучковым партии "Союз 17 октября" (правильнее ее было бы называть "Союзом профанации 17 октября"). В 1912 году срок полномочий Третьей Думы истек, и состоялись выборы в Четвертую. Благодаря столыпинской избирательной системе и секретным денежным вливаниям в избирательную кампанию, 20 состав Думы изменился мало. Казалось бы, правительство и дальше могло рассчитывать на ее поддержку. Но камнем преткновения стал Распутин. Против "темных сил", окружающих престол и губящих государство, выступил с думской трибуны лидер октябристов Гучков!
Продолжение следует.
--------------------------------------------------------------------------------
*Продолжение. Начало см. "Вестник" #8(293), 2002 г.
1 А.А. Вырубова. Страницы из моей жизни. Париж-Нью-Йорк, 1923.
2 См. С.П. Белецкий. Григорий Распутин. В кн. Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Том первый, Москва, Терра, 1997, стр.129.
3 Князь Н.Д. Жевахов. Воспоминания. Цит. по кн.: "Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. Том первый, стр. 542. Кроме этих воспоминаний князь Живахов в эмиграции издал со своим предисловием "Протоколов сионских мудрецов".
4 Татьяна Миронова, доктор филологических наук. Игорий Распутин: оболганная жизнь, оболганная смерть. Доклад на конференции "Исторические мифы и реальность" (Москва, 4 октября, 2002 года), "Русский вестник", # 38-39, компьютерная распечатка, стр. 7.
5 Там же, стр. 4.
6 Там же, стр. 7.
7 Там же, стр. 7.
8 Арон Симанович. Распутин и евреи. Воспоминания личного секретаря Григория Распутина. "Историческая библиотека", Рига, 1991.
9 См., например, работу православного священника С.И. Гусева-Оренбургского "Багровая книга. Погромы 1919-1920 гг. на Украине". Ладога, Нью-Йорк, 1983. Число жертв погромов этого периода автор оценивает минимум в двести тысяч.
10 Симанович. Распутин и евреи, стр. 106.
11 С.П. Белецкий. Григорий Распутин. В кн.: Григорий Распутин. Сборник исторических материалов, том первый, Москва, Терра, 1997, стр. 194.
12 В.Л.Бурцев. "Протоколы сионских мудрецов" _ доказанный подлог. Paris, 1938, стр. 44.
13 Белецкий. Ук. соч., стр. 195-198 и др.
14 С.Ю. Витте. Воспоминания, Таллинн-Москва, 1994, т. III, стр. 523. В главе, посвященной развенчанию мифа о Столыпине, я намеренно не цитировал Витте: при его ревнивом отношении к Столыпину, я предпочитал полагаться на наиболее объективные источники. Здесь я ссылаюсь на Витте потому, что приводимая им характеристика относится не столько к Столыпину, сколько к Щегловитову, и, кроме того, она подтверждается из многих других источников, имеющих и не имеющих отношения к делу Бейлиса.
15 О деле Бейлиса см. в главе "Кровавый навет" ("Вестник", 2002, 15 мая, # 10, стр. 35-40), а более подробно _ в моей документальной повести "Убийство Ющинского и дело Бейлиса" ("Вестник", 2000, # 24 - 2001, # 1), или в моей книге: "Растление ненавистью. Кровавый навет в России", Москва-Иерусалим, Даат/Знание, 2001, стр. 121-164.
16 А. Протопопов. Господину председателю Чрезвычайной следственной Комиссии. Дополнительные показания. Цит по: "Гибель монархии", Москва, Фонд Сергея Дубова, 2000, стр. 410.
17 Коковцов, Ук. соч., т. 2, стр. 123.
18 Там же, стр. 126.
19 Там же, стр. 126-127.
20 См. предыдущую главу.
http://www.vestnik.com/issues/2002/1016/win/reznik.htm
Док. 517059
Перв. публик.: 08.11.02
Последн. ред.: 08.11.08
Число обращений: 239
О нем...
|
