Владимир Пантелеев: Тайна поэмы `Двенадцать`, или Ленин не мог быть другимНазад
Владимир Пантелеев: Тайна поэмы `Двенадцать`, или Ленин не мог быть другим
7 августа исполняется 80 лет со дня смерти Александра Блока. Александр Александрович Блок шагнул из дореволюционного серебряного века русской литературы в литературу советскую и стал, без всякого сомнения, самым значительным русским поэтом ушедшего столетия. Классиком он стал еще при жизни благодаря поэме "Двенадцать".
О"Двенадцати" написано много, очень много. И будет написана еще не одна гора книг. Слишком многогранно и сложно для понимания это произведение. В последние же годы наметилась тенденция к замалчиванию поэмы. Ее перестали включать в новейшие учебники-хрестоматии по русской литературе для общеобразовательной школы. Всегда самым спорным местом в "Двенадцати" было появление в ее финале Иисуса Христа. В советские времена блоковедам мешали найти стройное объяснение такой концовке идеологические шоры. Но и современная эпоха на этот счет не безгрешна. Вот что мы, например, читаем в учебнике для общеобразовательных учреждений "Русская литература XX века" под редакцией В. В. Агеносова (1997): "Главное... заключается в том, что образ Христа позволяет поэту оправдать революцию с точки зрения высшей справедливости".
С таким подходом нельзя согласиться. Блоку не нужно было "оправдывать" революцию. Он решал принципиально иные задачи. Какие? Об этом наш рассказ. За весь 1917 год Александр Блок не написал ни одного стихотворения, ни одной статьи. Февральскую революцию он встретил, находясь в действующей армии. Затем стал работать в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, участвовал в различных культурно-просветительных мероприятиях. Однако как поэт и публицист он молчал. Молчание было вынужденное. Как поэт и гражданин, он не мог писать лирические стихи в условиях, когда в России разворачивалась революция, ломались судьбы многих и многих людей. Блоку важно было определиться, с кем он, с революцией, с большевиками или нет.
Очень любопытна последняя его запись в дневнике 1917 года, датируемая 19 октября: "Вчера в Совете рабочих и солдатских депутатов произошел крупный раскол среди большевиков. Зиновьев, Троцкий и пр. считали, что выступление 20-го нужно, каковы бы ни были его результаты, и смотрели на эти результаты пессимистически. Один только Ленин верит, что захват власти демократией действительно ликвидирует войну и наладит все в стране".
Последнюю мысль Александр Блок изложил и в разговоре с Михаилом Бабенчиковым, состоявшемся в сентябре или октябре 1917 года: "Наше несчастие в неверии. Один Ленин верит, и если его вера победит, мир снова выйдет на широкую дорогу. Один только Ленин". Воспоминания, как известно, очень ненадежны в качестве исторического источника. Любой мемуарист имеет тягу к тому, чтобы что-нибудь присочинить и выдать желаемое за действительное. Поэтому, может быть, особо доверять Михаилу Бабенчикову в достоверности передаваемых слов Блока не стоит. Важно другое. В предоктябрьские и, очевидно, послеоктябрьские дни Александр Блок, размышляя о судьбах России, неизбежно подходил к вопросу о роли Ленина в российской и мировой революции. Как отмечают современники, Блок был скрытным человеком, многое держал в себе. В июне 1921 года, предчувствуя грядущую смерть, Блок принялся уничтожать свои записные книжки. Не все, разумеется. Но свои записи за октябрь-декабрь 1917 года он предал огню. Они, эти записи, могли бы раскрыть тайну появления Иисуса Христа в поэме "Двенадцать". И Блок это понимал. Но свое последнее, самое для него святое он большевикам не отдал.
Известно, что Лев Троцкий предлагал ему переписать конец поэмы, поставить вместо Христа Ленина. Блок отказал. "А все-таки Христа я никому не отдам", - говорил он. Троцкий ответил ему в 1923 году в книге "Литература и революция". "Конечно, Блок не наш, - писал Троцкий. - Но он рванулся к нам. Рванувшись, надорвался. Но плодом его порыва стало самое значительное произведение нашей эпохи. Поэма "Двенадцать" останется навсегда". В августе 1918 года Александр Блок поведал Самуилу Алянскому, первому издателю "Двенадцати" в виде отдельной книги, как Иисус Христос появился в поэме: "Я люблю ходить по улицам города в такие ночи, когда природа буйствует. Вот в одну такую на редкость вьюжную зимнюю ночь мне и привиделось светлое пятно; оно росло, становилось огромным. Оно волновало и влекло. За этим огромным мне мыслилось: Двенадцать и Христос".
Появление Христа в финале поэмы не устраивало Блока. В феврале 1918 года, когда поэма уже была написана, но еще не опубликована, он вновь и вновь обращался к этому образу. В записной книжке за 18 февраля Блок написал: "Что Христос идет перед ними - несомненно. Дело не в том, "достойны ли они его", а страшно то, что он опять с ними и другого пока нет, а надо Другого?" Через день в дневнике Блок запишет: "Страшная мысль этих дней: не в том дело, что красногвардейцы "не достойны" Иисуса, который идет с ними сейчас, а в том, что именно Он идет с ними, а надо, чтобы шел Другой".
Другим мог быть только Ленин. Но он был жив. К тому же для Блока эта фигура была все же мелковата. Октябрь-декабрь 1917 года были для Блока временем осмысления судеб российской революции. Он прекрасно понимал, что свершилось нечто очень значительное. Большевики тогда трубили о мировой революции, и Блок, пожалуй, склонялся к тому, что такая перспектива реальна. Он прекрасно видел, что светлое будущее, рисуемое большевистскими идеологами, делается довольно грязными руками. В ноябре 1917 года ему пришло известие, что разграблено и конфисковано в пользу государства имение Бекетовых в подмосковном Шахматове. Однако по свидетельствам современников, на соболезнования по поводу потери Шахматова Блок неизменно отвечал: "Так надо. Поэт ничего не должен иметь".
Но безоговорочно поддерживать большевиков Блок не мог. В поэме "Двенадцать" он отнюдь не идеализирует шагающих по завьюженному Петрограду красногвардейцев, символизирующих "новый мир". Убита красногвардейцем Петрухой Катька-проститутка. И вообще они "идут без имени святого". Образы "старого мира" в лице попа, буржуя и прочих его представителей, включая "пса безродного", так же нелицеприятны. Давно замечено: если поэт, писатель или публицист принимает какое-то судьбоносное решение, то он, как правило, берется за перо. Александр Блок сделал это 30 декабря 1917 года, начав писать программную статью "Интеллигенция и революция". Статья была закончена 9 января 1918 года, а 19 января опубликована в левоэсеровской газете "Знамя труда", с которой Александр Блок тогда активно сотрудничал. Квинтэссенция статьи была оглашена Блоком 18 января в интервью газете "Петроградское эхо": "Может ли интеллигенция работать с большевиками? - Может и обязана".
Разгон в ночь с 5 на 6 января Учредительного собрания означал, что пути революции определились. Большевики тогда еще в союзе с левыми эсерами решились править Россией самостоятельно. Видимо, эта поворотная ночь, логически завершившая дело, начатое в ночь с 25 на 26 октября 1917 года, стала исходной для того, чтобы Александр Блок начал писать "Двенадцать". 6 января он делает в своей записной книжке пометку: "К вечеру -циклон. - Слухи о том, что Учредительное собрание разогнали в 5 часов утра".
7 января в ней появляется лаконичная запись: "Vie de Iesus". Значит, в этот день он читал очень почитаемую им книгу Эрнста Ренана "Жизнь Иисуса". В своем дневнике за это же число Блок набрасывает план задуманной пьесы про Иисуса Христа. В нем присутствует любопытная фраза: "У Иуды - лоб, нос и перья бороды, как у Троцкого". Днем позже, 8 января, Александр Блок приступает к сочинению поэмы "Двенадцать". В его записной книжке так и записано: "Весь день - "Двенадцать".
Дальше - суета. Блок снует по разным комиссиям, занимается всевозможными общественными делами. 25 января не выдерживает. В записной книжке появляется запись: "Думы, думы - и планы, столько, что мешает приняться за что-либо прочно. А свое бы писать (Иисус)".
На следующий день, 26 января, он отмечает в блокноте: "Декрет о новом календаре (с 1 февраля - 14)". Видимо, реформа календаря, предпринятая большевиками, подстегнула Блока. Он очень хотел закончить рукопись до наступления нового, григорианского стиля в российском летосчислении. 27 января Блок вновь садится за "Двенадцать", посвящает им весь следующий день. 29 января, в день окончания поэмы, черкает в записной книжке: "...Я понял Faust`а... Сегодня я - гений".
Фауст совершил безнравственный поступок. Заключил союз с дьяволом взамен на новые знания, богатство и мирские наслаждения. Александр Блок пошел на сделку не с дьяволом, но с большевиками. Заканчивая поэму, он понимал, что обратного хода уже не будет. Друзья и коллеги, не принявшие революцию, не могли ему простить этой измены. Он рубил концы. И мнил себя русским Фаустом.
По версии многих немецких авторов, разрабатывавших в своем творчестве легенду о Фаусте, их героя в конце концов ждало наказание за сговор с нечистой силой. Однако И. Гете дал принципиально иную трактовку фаустовского пути. Его Фауст сумел перехитрить Мефистофеля, творил и добрые дела, благодаря чему оказался после смерти в раю, а не в аду. Гетевского "Фауста" Александр Блок перечитывал неоднократно, как в русском переводе, так и в оригинале. И именно этот вариант фаустовского пути, заканчивая "Двенадцать", он выбирал для себя.
Конечно, такой подход не мог не сказаться на концовке поэмы. Иисус Христос, идущий "в белом венчике из роз" впереди двенадцати красногвардейцев-"апостолов", становился своеобразным гарантом для самого Блока на его пути в благополучное бессмертие. Однако не только чисто личностные мотивы побуждали Блока выдвигать на передний план именно Иисуса Христа. Пожалуй, главным позывом был мировоззренческий. Человеческое мышление по своей сути ассоциативно. Переживая тот или иной миг, мы всегда его соизмеряем с тем, что было когда-то. Так и Блок. Он искал аналогий переживаемой им эпохе и находил их в начале нашей эры. Совсем не случайно, закончив "Двенадцать", он берется за статью про Катилину. Причем называет Катилину, про "заговор" которого есть упоминания практически во всех учебниках по древней истории, ни много ни мало "римским большевиком".
Наиболее полно свои мировоззренческие позиции Александр Блок изложил в статье "Владимир Соловьев и наши дни", написанной в августе 1920 года и приуроченной к 20-летию со дня смерти этого философа. Поскольку Соловьев был "запрещенным" в советские времена, блоковеды той поры никогда не цитировали и не упоминали эту статью. А потому и русские школьники не могли разобраться, почему в финале поэмы "Двенадцать" появляется Иисус Христос. Эта статья во многом объясняет противоречивость поэмы "Двенадцать". "Наше время сравнивают со временем Великой французской революции", - пишет Александр Блок. Но это, по его мнению, не вся правда. "Все отчетливее сквозят в нашем времени черты не промежуточной эпохи, а новой эры, наше время напоминает не столько рубеж XVIII и XIX века, сколько первые столетия нашей эры". Тогда цивилизованный мир, представленный прежде всего местностями, входившими в Римскую империю, был расколот на две части: старую половину и новую. Постепенно римская цивилизация отступала под натиском варваров. Но вызревала и третья сила - христианство, ставшее "равнодействующей между двумя мирами". "Никаких намеков на существование подобной третьей силы европейский XVIII век нам еще не дает", - отмечает Блок. Революционные вихри начала XX века еще не полностью высветили начало новой эры, хотя и раскололи мир на две половины. "...Не все черты нового мира определились отчетливо, - замечает Блок, - ...музыка его еще заглушена, ...имени он еще не имеет, ...третья сила далеко еще не стала равнодействующей, и шествие ее далеко не опередило величественных шествий мира сего". Ленин не мог быть Христом.
