Генрих Иоффе: А. И. Солженицын. Двести лет вместеНазад
Генрих Иоффе: А. И. Солженицын. Двести лет вместе
А. И. Солженицын. Двести лет вместе (1795-1995). М., Русский путь, 2001, 509 с.
Эта книга просто не может остаться незамеченной, хотя бы потому, что ее автор - А. Солженицын. Читатель знает Солженицына-литератора, художника, публициста. Здесь Солженицын - историк-исследователь. Как говорят историки, использована широкая, масштабная источниковая база. Исследовательский метод Солженицына - предоставление слова современникам событий, их участникам. Это приводит к обильному цитированию, что создает впечатление некоторой сыроватости книги и что, пожалуй, затрудняет чтение. Но для читателя, действительно стремящегося к пониманию проблемы, такой метод дает многое, т. к. погружает в саму эпоху.
К проблеме русско-еврейских отношений можно подойти двояко. Можно рассматривать их в сугубо религиозном аспекте. Но тогда мы окажемся в сфере мистики, которая, как пишет Солженицын, вряд ли обязательна для рассмотрения осязаемых, близких нам явлений. И он избирает иной подход к проблеме. В пределах нашего земного существования, - пишет он, - мы можем судить о русских, о евреях - земными мерками. А небесные оставим Богу. Солженицына интересуют исторические и политические реалии, практическая сторона жизни, быт. Здесь он усматривает ключ, дающий возможность открыть всю сложность, запутанность русско-еврейских отношений.
Чем продиктован выбор столь объемной, сложной и, прямо сказать, запутанной, противоречивой темы? Известно, что когда писатель надолго обосновался в США, его обвиняли в русском национализме, даже антисемитизме. Одним из оснований такого обвинения стало то, что, повествуя в Красном колесе об убийстве П. Столыпина, он назвал еврейскую национальность убийцы - Д. Богрова. Смешно, но факт: есть такой еврейский грех - о евреях или хорошо, или ничего. Но книга писалась Солженицыным, конечно, не для самооправдания. Обращаясь к истории, он старался посильно разглядеть для будущего взаимодейственные и добрые идеи русско-еврейских отношений. Эти отношения имеют перспективу и еще многое определяют. А если так, то не обойтись без поиска доброжелательных решений на будущее. Но ведь литература о русско-еврейских отношениях может составить целую библиотеку, что можно сказать нового? До сих пор, - полагает А. Солженицын, - не появился такой показ или освещение взаимной нашей истории, который встретил бы понимание с обеих сторон. И смею ожидать, что книга не будет встречена гневом крайних и непримиримых, а наоборот, послужит взаимному согласию. Я надеюсь найти доброжелательных собеседников и в евреях, и в русских. Для этого погружаюсь в события, а не в полемику. Стараюсь ПОКАЗАТЬ.
Кратко охарактеризовав еврейское присутствие на Руси до середины ХVIII в., Солженицын в центр своего исследования ставит последующий период, начиная с трех разделов Польши (1772, 1793 и 1795). Именно тогда в состав Российской империи вошли территории Белоруссии, Литвы, Подолии и Волыни с их компактным еврейским населением примерно 1 млн. человек. Произошло это при Екатерине II и отсюда и надо датировать первое значительное историческое скрещение еврейской и русской судьбы.
Солженицын - государственник. С этих позиций в рамки своего исследовательского перекреста Солженицын вводит три основных составляющих: еврейское население, заимствованное у Польши, российскую народную массу (преимущественно крестьянскую) и власть - самодержавие. Вот взаимодействие именно этих составляющих и определяло результат: реальность русско-еврейских отношений.
В состав России еврейское население вошло со своей укоренившейся талмудистской традицией. Ее определяли религиозно-культурная изолированность, общинная замкнутость под кагально-раввинистским управлением, хозяйственная деятельность, ограниченная преимущественно торгово-финансовыми операциями. Сами евреи, по утверждению кагальных властей того времени, сверх нынешних их упражнений, никаких других способов, служащих к их продовольствованию, не предвидят и не имеют в том надобности, а желают остаться в прежнем положении. Но как раз это желание и наталкивалось на значительные трудности в новом для большинства евреев государственном бытии. Если польские власти, и в еще большей степени польские помещики, поддерживали и даже покровительствовали евреям, рассматривая их как привычных посредников в получении доходов (за аренду и т. п.), то власти в России с неодобрением смотрели на еврейскую экономическую экспансию и опасались ее. Местная администрация жаловалась, что евреи дачею крестьянам водки в долг и проч. приводят их к пьянству, безделию и нищете.
Ставились препятствия для проживания евреев в деревнях, а в декабре 1791 г. был издан высочайший указ о недозволении евреям записываться в купечество внутренних губерний. Считается, что он-то и положил начало черте оседлости, легшей мрачною тенью на еврейское существование в России почти до самой революции. На протяжении ХIХ в. русское правительство создавало несколько специальных комитетов по благоустроению евреев, но деятельность этих бюрократических организаций шла в, основном, на холостом ходу. Одна из главных задач заключалась в том, чтобы расширить сферу еврейской хозяйственной деятельности включением в нее хлебопашества. Предполагалось (и практиковалось), в частности, переселение еврейских семей на юг, где имелись свободные сельскохозяйственные земли, а более широко - приобщить к общей государственной жизни.
Автор приводит любопытные данные, свидетельствующие, что кагальные власти противились этим начинаниям. Существовали обоснованные опасения потерять духовный и экономический контроль над еврейской массой. Историческая традиция, которую еврейство рассматривало как залог своего тысячелетнего существования, наталкивалось на традицию самодержавия, стремившегося определить, на каком основании удобнее и полезнее было бы учредить пребывание евреев в государстве. Решение нашли в черте оседлости.
Со временем в еврейскую замкнутость все более и более врывались русские влияния. Философ и историк М. Гершензон называл это солнцем над мглою. Если до Крымской войны, до падения крепостничества евреи не жили, а проживали в России, то после них еврейское просветительство начало развиваться под сильным влиянием русской культуры. Солженицын цитирует Ю. Гессена, который писал, что в еврействе возникла новая общественная сила, которая не замедлила вступить в борьбу с союзом... капитала и синагоги. Но это же вызывало в некоторых еврейских кругах опасение возможной потери национальной идентичности. В результате развивался процесс отчуждения части русифицирующейся еврейской интеллигенции от основной еврейской массы. К тем трем составляющим, которые до сих пор определяли еврейский вопрос в России, добавилась еще и четвертая. Она была порождена так называемым освободительным движением в его основных проявлениях: либеральном и революционном. Могла ли еврейская молодежь остаться вне его? К уже старому взгляду на евреев как на элемент, угрожающий положению массы христианского населения, прибавилась точка зрения, согласно которой евреи являют собой одно из бродильных начал этого государственного движения. Экономические аргументы уходили теперь на второй план, т. к. отмена крепостничества дала мощный толчок формированию русской национальной буржуазии, способной потягаться с еврейскими торговцами и предпринимателями. Отныне антиеврейские настроения в правящих кругах стали поддерживаться главным образом политическими соображениями. С особой силой это стало проявляться в 80-х гг., после того, как народовольцы убили царя-освободителя. Тогда по западным и южным губерниям впервые прокатилась волна погромов. Бытует мнение, будто инициаторами погромов являлись сами власти. Солженицын отвергает этот взгляд. Это, конечно, не противоречит тому, что отдельные лица в коридорах власти в душе могли сочувствовать погромщикам. Так, например, командующий Одесским военным округом генерал Каульбарс, подавлявший погром в Одессе, разъяснял подчиненным: Нужно признаться, что все мы в душе сочувствуем этому погрому. Но мы не должны переносить злобу... в нашу служебную деятельность. На нас лежит обязанность, по долгу присяги, поддерживать порядок и защищать от погромов и убийств.
Солженицын считает, что в погромах экономически стесненная масса искала, на кого излить свой гнев, и в качестве подходящего объекта находила евреев из-за бесправия. Однако, снимая вину с власти, Солженицын, кажется, готов переложить ее на революционеров, в частности, на народовольцев. Стремясь раскачать антиправительственное движение в массах, они будто бы не чуждались провоцировать погромы. Пошло против евреев - так не отстать от народа! Движение из недр масс - как же не использовать? В книге цитируются некоторые народовольческие листовки, где содержались призывы, которые можно при желании истолковать, как антисемитские. Но и в них погромы трактовались не как борьба с евреями, а исключительно как борьба с эксплуататорами. Впрочем, руководство Народной воли осуждало и это.
Когда в мае 1881 г. депутация евреев посетила Александра III для выражения беспредельной благодарности за те меры, которые приняты к ограждению еврейского населения, царь сказал, что в преступных беспорядках на юге России евреи служат только предлогом и что это дело рук анархистов. В устах царя это вполне понятно: он мог рассчитывать на то, чтобы отвратить евреев от революционного движения. Но антисемитские проявления в крайне левых кругах никак не были равны антисемитизму крайне правых. Другое дело, что все политические силы готовы были использовать (и использовали) еврейский вопрос в своих партийных интересах. В полной мере Солженицын справедливо относит это и к либеральному движению, которое партийно оформилось в начале 90-х гг. С либералами Солженицын свел счеты еще в своем Красном колесе, жестоко обвинив их в бездумном раскачивании государственной лодки, которая в конце концов в феврале 1917 г. перевернулась. Либералы начертали лозунг еврейского равноправия на своем знамени. Вот как пишет А. Солженицын об этом: Как народовольцы в 1881 г. сообразили выгоду спорить на еврейском вопросе... так, спустя время, российские либерально-радикальные круги, левое крыло общества сметило и усвоило надолго - выгоду использовать еврейский вопрос как весомую политическую карту в борьбе с самодержавием: всячески растравлять, что равноправия евреев в России нельзя добиться никаким другим путем, кроме полного свержения самодержавия. В этой борьбе со стороны либерально-радикальных, а тем более революционных кругов был жадно желаем любой факт (или выдумка), кладущий пятно на правительство.... Борющиеся силы действовали по правилам реальной политики - преследовали свои интересы. Общероссийское революционное и либеральное движение являлось той силой, которая втягивала в себя еврейскую интеллигенцию. Но без какого-либо сопротивления с ее стороны. Общий накал российского революционного движения, - считает А. Солженицын, - несомненно усиливался от накала еврейских революционеров. В реальности не имел большого значения тот факт, что, вливаясь в российское оппозиционное движение, эти евреи как правило напрочь порывали с еврейской национальной и религиозной традицией. А в крайне правых кругах еврейство рассматривалось чуть ли не как сила, которая прибрала к рукам политическую жизнь страны (В. Шульгин). В левых же, напротив, по законам политической борьбы, культивировалась юдофилия. В то время писали, что в кругу передовой интеллигенции евреев превратили в какое-то запретное табу, на которое даже самой безобидной критики нельзя навести. Складывалось странное положение некой неприкасаемости евреев из-за опасения навешивания ярлыка антисемита. Да и по сей день мы нередко сталкиваемся с этим.
А что же правительство? Как когда-то в черте оседлости власти видели ограждение от экономической экспансии евреев, так теперь они держатся за эту черту, видя в ней препону политическому давлению еврейства. И правительство в России считали причиной чуть ли не всех бед, в том числе, конечно, и того, что российское еврейство оказалось загнанным в неравенство и нищету. Такого рода характеристика настолько упрочилась, что остается живучей и по сей день. Солженицын отвергает ее не только как тенденциозно-политическую, но и как упрощенную. Утвердилось говорить, - пишет он, - ПРЕСЛЕДОВАНИЕ евреев в России. Однако - слово не то. Это было не ПРЕСЛЕДОВАНИЕ, это была череда стеснений, ограничений, - да, досадных, болезненных, даже и вопиющих. Но правовые ограничения евреев в России никогда не были расовыми. А что же черта оседлости? Уже к началу ХХ в., - считает А. Солженицын, - черта оседлости себя изжила. Она не помешала евреям занять прочные позиции в самых жизненно важных областях народной жизни, от экономики и финансов до интеллектуального слоя. Черта уже не имела практического значения, провалилась и экономическая, и политическая ее цели. Зато она напитала евреев горечью противоправительственных чувств, много поддавая пламени к общественному расколу, - и ставила клеймо на российское правительство в глазах Запада.
Солженицын отнюдь не апологет царского правительства. В петербургских верхах, пишет он, все же поддались соблазнительно простому объяснению, что Россия ничем органически не больна, что вся революция, от начала и целиком, есть злобная еврейская затея и часть мирового иудо-масонского заговора. Впрочем, надо подчеркнуть, что главный документ-свидетельство существования такого заговора - Протоколы сионских мудрецов - не получили доверия ни у царя, ни тем более в правительстве. Кстати, нельзя пройти мимо интересных, но малоизвестных фактов, содержащихся в книге Солженицына. Оказывается, царское правительство еще в начале ХХ в. поддерживало сионистскую идею создания еврейского государства в Палестине. Т. Герцль добился приема у министра внутренних дел В. Плеве, который сказал: Образование еврейского государства, вмещающего несколько миллионов евреев, было бы для нас чрезвычайно желательно. Это, однако, не означает, что мы хотим потерять всех наших евреев. О беседе с Герцлем Плеве доложил царю и получил одобрение. Вскоре, однако, Плеве был убит эсером Е. Созоновым. Турция не проявила уступчивости, а англичане предложили сионистам вместо Палестины Уганду. Однако идеи сионизма не получили широкой поддержки в еврействе. Еврейская либеральная и революционная молодежь ожесточенно спорила с сионистами, настаивая на том, что решение еврейского вопроса - не в уходе из России, а в политической борьбе за равноправие. Резонно возникало опасение, что после создания еврейского государства евреев в еще большей степени будут подозревать в нелояльности и даже враждебности к стране их обитания.
Несмотря на все препятствия, непонимание, озлобление, предубеждения, нетерпимость и т. п., власти медленно шли к решению еврейского вопроса. Из Манифеста 17 октября 1905 г., вводившего в России гражданские свободы, неотклонимо вытекало уравнение евреев во всех правах. Такова и была позиция премьер-министра П. Столыпина. Он полагал, что это приведет к двум благоприятным для русского государства последствиям: привлечет еврейские капиталы для подъема российского хозяйства и оторвет нереволюционную часть еврейства от революционных партий. Ибо в этой части сознавали (даже вопреки антисемитизму правых), что наступившие после первой революции годы все благоприятнее и необратимо вели к равноправию. Солженицын цитирует выдающегося юриста Г. Слизберга: В российской государственности мы, евреи по национальности, не составляли чужеродного элемента, т. к. в России уживались многие национальности, объединенные в русской государственности без попыток поглощения всех прочих со стороны господствующей национальности. Солженицын не преминул напомнить, что среди семи авторов почитаемого им сборника Вехи, проповедовавшего мудрость не борьбы, а сотрудничества общества и власти, три автора были евреи: М. Гершензон, А. Изгоев-Ланде и С. Франк.
Тут следует отметить примечательное обстоятельство, на которое обращает внимание А. Солженицын. Говоря о еврейской эмиграции конца ХIХ - начала ХХ в. (главным образом в США), он пишет: Заметно и отсутствие лиц образованного слоя евреев, казалось бы, наиболее угнетенных в России, они как раз не эмигрировали - от 1899 до 1907 гг. составляли чуть больше 1 процента. Еврейская интеллигенция - нисколько не склонялась к эмиграции, она осуждала ее как отклонение от задач и жребия России, где теперь-то и открывались пути активности. Вместе с тем Солженицын отмечает и некую двойственность в сознании части еврейской интеллигенции: влюбленность в ненавидимую среду. Он задает вопрос: Могли ли интересы государственной России в полном объеме и глубине - стать для них сердечно близки? По мнению Солженицына, еврейская интеллигенция не отреклась от своего национализма. В отличие от интеллигенции русской, которая в начале ХХ в. уже ощущала себя на высокой ступени всеземности, всечеловечности и одиноко шагнула в будущее...
Первая мировая война. По убеждению А. Солженицына, был смысл российским евреям... стремиться в этой войне к победе России. Но смысл этот был перевешен суматошным, безразборным и массовым выселением евреев из прифронтовой полосы весной 1915 г. Исходил этот приказ от военного командования (конкретно, начальника штаба генерала Янушкевича), по-видимому, стремившегося как-то объяснить свои неудачи еврейским шпионажем. Совет министров не сразу смог парализовать эту меру, ничего не принесшую военным усилиям страны, кроме дополнительных внутриполитических тягот и потери престижа за рубежом. А вместе с тем окончательно рухнула черта оседлости. Увы, рухнула она не законодательным актом царской власти, а в результате страданий еврейских переселенцев и беженцев, наводнивших внутренние губернии России. И все-таки, по мнению Солженицына, в 1916 г. уже серьезно готовился акт о еврейском равноправии и, возможно, он был бы объявлен на Пасху 1917 г.. Было ли так на самом деле? Документов, подтверждающих это, нет. А Пасха 1917 г. наступила уже при другой власти.
Из всего огромного материала, на основе которого в книге рассмотрены неразличимые обстоятельства, сопровождавшие 120-летнюю совместную жизнь русских и евреев в одном государстве, Солженицын делает вывод: Эволюционность развития определенно брала верх и обещала строительную основательность впереди. Но это не было суждено.
Что можно сказать, подводя итоги? Говоря о середине ХIХ в., Солженицын констатирует, что такая древняя, пророщенная и сложно-переплетенная проблема пришлась не по подготовке, не по уровню и прозорливости российских властей того времени. Но и приписывать российским правителям ярлык гонителей евреев - это искривление их намерений и преувеличение их способностей. Такую оценку можно, думается, распространить и на весь период, описываемый в 1-ой части книги.
А что евреи? Разве не прав Солженицын, задавая вопрос о трудностях сближения еврейских интеллигентов с Россией? Могли ли интересы государственной России в полном объеме и глубине стать для них сердечно близки? Солженицын напоминает мудрый совет пророка Иеремии иудеям, переселенным в Вавилон: И заботьтесь о благосостоянии города, в который Я переселил вас, и молитесь за него Господу; ибо при благосостоянии его и вам будет мир (Иеремия, 29-7). Да кто же слушает пророков? Однако объяснять это злокозненностью евреев, по мнению Солженицына, несерьезно. Наши русские слабости - и определили печальную нашу историю, под уклон... Сохранилась бы в нас духовная чистота и крепость... - не страшились бы никаких заговоров и раззаговоров. Нет, никак не сказать, что евреи устроили революцию пятого или 17-го годов.
В предисловии к книге А. Солженицын выразил надежду на то, что будет понят и евреями, и русскими. Увы, почти наверняка на обеих сторонах найдутся критики, которые опять сочтут, что писатель склоняется если не к оправданию, то к смягчению позиции одной из сторон. Одни скажут: он потакает евреям, другие: он - скрытый антисемит. Действительно какой-то каленый клин вбит в русско-еврейские отношения. Книга А. Солженицына - попытка выбить его. Удастся ли? Впереди 2-я часть, содержание которой в глазах многих выглядит еще более раскаленным клином.
