Бросила пить и сменила квартиру
- Я думаю, он ее выпустит одновременно с "Обитаемым островом" Бондарчука, к концу года. Но конкуренции не будет - совершенно разноплановые истории. Она не чистый мюзикл, с разговорами - пятидесятые, правильный мальчик влюбляется в неправильную, но прелестную меня, в конце у нас все хорошо, но вокруг не очень. Я даже пою.
- Слушай, а "Тиски" того же Тодоровского ты видела?
- Еще на "Кинотавре".
- И как?
- Абсолютно никак.
- А если он тебя спросит - ты ему прямо так и скажешь?
- Он не спросит, вот в чем дело. Во-первых, потому, что понимает: да, я так и скажу. Во-вторых, он сам это понимает. Тодоровский вообще все про себя понимает, в этом смысле он человек уникальный. А зачем он иногда сознательно делает не то может, он на своем примере разбирается с перспективами этого жанра. Потом, есть же легенда, что у мастеров удача через раз. Может, он нарочно жертвует. Я других не понимаю - они-то вполне серьезно относятся к тому, что делают. Например, "Двадцать сигарет" - это для меня самое типичное кино, увиденное за год. Люди намеренно, целенаправленно снимают плохо, фальшиво, мимо темы. Зачем? И самое ужасное, что это касается не только кино: это образ жизни - с установкой на жертву качества. Иногда я думаю, что бастуют не только тамошние, но и наши сценаристы. А иногда - что тот Сценарист, который вот это все пишет, он тоже бастует.
- Мы встречались год назад - что у тебя изменилось?
- Всё. Полное возрождение после полного краха. Вот говорят, дефолт очень экономике способствовал: катастрофа - она такой толчок. Меня толкнуло довольно сильно и вытолкнуло в чистый позитив. Не сказать чтобы я перестала любить подонков и ими интересоваться. Но как-то мне стало ясно, что среди приличных людей тоже бывают хорошие. Я бросила пить - начисто, абсолютно, причем пришлось менять весь круг общения, потому что непьющий человек в пьющей компании все равно испытывает все прелести пьянства и муки похмелья, проверено. У меня теперь совершенно разнокалиберные люди вокруг, но никого из прежней жизни. Я сменила квартиру, нашла в этом кайф, сейчас опять буду продавать и покупать другую. Я поступила учиться на искусствоведа.
- Господи, это-то зачем?
- У меня есть вкус, чутье, назови как хочешь - я отличаю настоящее от ненастоящего и приличное от неприличного, но сформулировать и объяснить это не могу совершенно. Может, меня там научат говорить вслух. Я в профессиональном общении беспомощна, мне нужны переводчики. Это примерно как с пением: слух есть, голоса нет.
- Но у Тодоровского ты поешь сама?
- У Тодоровского пою, но у меня там главная ария происходит после любовной сцены. Мы сбрасываем одежду, падаем в кровать, происходит любовь, а после любви, откинувшись на подушки, поем. Глядя на голую меня, зритель вряд ли обратит такое уж внимание на голос.
- Ты легко раздевалась перед камерой?
- Абсолютно. Да у Тодоровского все легко.
- Не приставал?
- У него молодая жена на площадке.
С тринадцати снималась, с пятнадцати уже был Шнур
- А в институте узнают?
- Узнают, но с этим же легко бороться. Более или менее уходишь в себя, закрываешься книжкой - все эти взгляды натыкаются на преграду и отскакивают. Да, меня стало можно увидеть с книжкой, тоже большая перемена. Вообще, я бы сказала, у меня сейчас счастливое детство, которого на самом деле не было. Я в свое время не закончила школу, хотя лет в шестнадцать у меня было просветление, была попытка туда ходить - они не оценили и доучиться не дали. Я только недавно получила аттестат, проучившись в результате двенадцать лет. Я с тринадцати снималась, с пятнадцати уже был Шнур
- И до Шнура, насколько я знаю, уже был постоянный бойфренд
- Был. Молодой дизайнер.
- Но началось не с него?
- Не с него.
- Господи, когда же?
- В двенадцать лет.
- Ого.
- Да, вот так. Вследствие портвейна "Анапа".
- И как?
- Портвейн "Анапа"? Мне тогда казалось, что очень вкусно. Остальное было хуже, только потом понравилось.
- Со Шнуром все окончательно?
- Это совершенно окончательно, и вот какая милость судьбы: мы больше полугода не пересекаемся нигде, даже на улице. Нет общих знакомых, звонков, приветов - эту часть жизни отрезало, и я не предпринимала никаких усилий для этого: так сложилось само. Я все эти пять лет - а было всякое, от диких ссор до перспектив венчания - прикидывала: вот как это будет, когда - врозь и насовсем? Что это получится, какие, наверное, страсти будут А это произошло в один день, и я его отчетливо помню, день одного моего приезда из Москвы. Произошла передача ключей, и все. И здравствуй, новая жизнь. И я набрала двадцать килограммов (возник слух о беременности, пользуюсь случаем и опровергаю). После чего занялась собой и десять сбросила.
Я учусь замещать выпивку, это трудно не в смысле отвыкания - я никогда особенно не привыкаю ни к чему, - но в смысле трезвого взгляда на вещи, восприятия мира как он есть. Человеку, никогда много не пившему, не понять этого ощущения: что вот то, что ты видишь - оно и есть правда, все по-настоящему. Водка как-то смазывает трущиеся части, а здесь все это трение - напрямую. Надо искать другие отвлечения. Ну вот, в Китай я съездила с подругой, три недели валялась на солнышке на острове Хайнань.
- Как Китай?
- Очень странное ощущение. Так много народу, что человеческая жизнь не стоит ничего: отдельных людей нет. И это не со стороны кажется, а они так чувствуют: сбила машина человека на мотороллере - никто словно и не заметил. И работают так же - не помня себя. Довольно жутко на самом деле.
- Но двадцать килограммов после Шнура неужели все было так плохо?
- Это не было плохо. Это было прекрасно, ужасно, разнообразно, очень тесно переплетено, была огромная отдельная жизнь, которую мы действительно изжили полностью. После нее можно начинать другую, и я множество раз еще буду другая. Он мне страшно много дал, он гениальный, интеллигентный, невыносимый, замечательный, дай Бог ему здоровья, всё, больше никогда.
Меня никто особенно не любит
- Ты сейчас одна?
- Я бываю с кем-то, но живу одна. Мне нравится жить одной, ни под кого не подлаживаясь, я этого не боюсь совершенно. Я не готовлю, у меня в холодильнике, может, пяток древних яиц. Ем в кафе. Прихожу и ухожу, когда хочу.
- А есть еда, без которой ты совершенно не можешь?
- Есть. Помидоры. Обожаю в любом виде - сырые, жареные, сок
- Я тебе задам неприятный вопрос: не страшно ли тебе в самом деле быть актрисой? Смотри - сейчас эта профессия экстремальная, людей рвут на части, востребованность их доводит до срывов, ранних инсультов, личных драм
- Да, вот об этом я думаю. И додумываюсь вот до чего: сегодня артист - или шоумен, тут грань непринципиальная - вроде того, чем раньше был рок-н-ролльный герой. Тогда они занимались героической саморастратой, и все на них с любопытством глазели и делали с них жизнь, а теперь артисты - и тоже все глазеют. Причем игрой ты уже не ограничиваешься - надо обязательно участвовать в чудовищном проекте вроде этих всех танцев на льду, которые и сейчас показывают в том самом кафе, где мы сидим. И все глядят, и никому не противно, хотя это же невыносимо - видеть человека, занятого не своим и вдобавок рискованным делом. Они же там по-настоящему руки-ноги ломают.
- Тебе предлагали?
- Предлагали, но я - наотрез. Это уже фальшак стопроцентный по определению. Но люди хотят смотреть саморастрату. Вот мы об этом говорим - а только что погиб Бачинский. И это тоже знак такой страшный. Смерть стала входить в набор актерских обязанностей, вот что ужасно. Я стараюсь все-таки, чтобы моя жизнь шла не на арене, не превращалась в шоу. Но тут от меня мало что зависит. Спасает странная вещь: меня никто особенно не любит.
- Не ври.
- Правда не любит. Есть такая Акиньшина, она не особенно считается с чужим мнением и говорит то, что думает. Я бы сама, наверное, не очень такую любила. И то, что меня не слишком любят, как раз и гарантирует, что в конце концов не съедят.
Дмитрий Быков
21.01.2008
http://www.peoples.ru
Док. 514621
Перв. публик.: 21.01.08
Последн. ред.: 03.11.08
Число обращений: 127
Акиньшина Оксана Александровна
|
