Исполнилось 70 лет со дня рождения Юрия Алексеевича Гагарина - первопроходца Вселенной, человека, проторившего человечеству дорогу в околоземное пространство.
Вся жизнь простого смоленского паренька - наглядный пример того, что человек - сам кузнец своего счастья, только упорство и трудолюбие способны привести его к осуществлению мечты.
О некоторых страницах биографии Юрия Алексеевича Гагарина мы расскажем на страницах "Солдата Отечества" в преддверии знаменательного праздника - Дня космонавтики. Сегодня публикуется первая подборка материалов.
***
ХОТЕЛОСЬ ПОСКОРЕЕ ПОВЗРОСЛЕТЬ
- Семья, в которой я родился, самая обыкновенная, вспоминал Юрий Гагарин. - Мои родители - простые русские люди. Отец, Алексей Иванович, сын смоленского крестьянина-бедняка, окончивший два класса церковно-приходской школы. Всего он добился путем самообразования и трудолюбия. В селе Клушино около Гжатска слыл он мастером на все руки. Все умел делать в крестьянском хозяйстве, но больше всего плотничал и столярничал.
Мать, Анна Тимофеевна, как и отец, в молодости не смогла получить достаточного образования. Но она многое знала по жизни, на ней держалась семья, в которой было четверо детей: старший - Валентин, тремя годами моложе Зоя, затем Юрий и самый младший - Борис. Юрий родился 9 марта 1934 года. Родители с утра до ночи работали в колхозе. Отец плотничал, мать была дояркой, а затем заведующей молочно-товарной фермой. Семья жила в достатке, как и многие работящие люди Клушина. Дом был справный.
В семилетнем возрасте Юрия все время тянуло в школу. Хотелось так же, как брат и сестра, ходить на уроки, по вечерам делать домашние задания. Как всем мальчишкам, Юрию хотелось поскорее повзрослеть.
Воскресным днем 22 июня прозвучало страшное слово: "Война! ".
Все вокруг сразу потускнело: вчера был день, сегодня - ночь. Из райцентра Гжатска на фронт уходили машины и повозки с мобилизованными солдатами - вчерашними рабочими и колхозниками.
Можно понять настроение тогдашних подростков: им было трудно понять, что происходит. Но все-таки они, мальчишки и девчонки, в сентябре пошли в школу - все были уверены, что ни сегодня-завтра война закончится, фашисты дальше не пройдут.
... Едва первоклашки начали выводить первую букву алфавита, как рев самолетных двигателей огласил село. В этот день Юра вместе с другими стал свидетелем трагедии, разыгравшейся в небе. Над селом на низкой высоте пролетел краснозвездный истребитель и сразу же за околицей упал в болото. Пилот, молодой парень, сумел увести его от жилых домов и в последний момент выпрыгнул из кабины.
Ватага школьников, в числе которых был и Юра, что есть духу бросилась к месту происшествия. Они успели к самолету прежде, чем пилот успел осмотреться вокруг. Наперебой подсказывали летчику, как удобнее выбраться на твердую землю...
Неожиданно невдалеке приземлился второй самолет - Як. Летчик не оставил товарища в беде: "Сам погибай, а товарища выручай! ". Летчики были возбуждены и злы. Жестикулируя, они говорили, что дорого достался немцам этот исковерканный ЛаГГ.
Они расстегнули свои кожаные куртки, и на гимнастерках заблестели ордена. Мальчишки наперебой спрашивали:
- А это за что?
- А это какой?
- Красного Знамени. За финскую.
- Звездочка... Это орден Красной Звезды. За Испанию.
"Они, еще не остывшие от жаркой схватки в небе, и так выглядели в наших глазах самыми храбрыми и самыми красивыми людьми на свете, а тут мы и вовсе влюбились в них".
- Ну-ка, парень, давай я тебе самолет покажу, - сказал Юрию один из летчиков.
Тот побледнел от волнения, растерялся.
- Ага, - только и вымолвил.
Каждая семья в селе, конечно же, хотела, чтобы летчики, "свалившиеся с небес", переночевали именно в их доме. Но те остались у своего Яка. Мальчишки тоже не спали, всю ночь находились рядом, не спуская с них глаз, и грезили о небе. Им хотелось летать, быть такими же сильными и мужественными, как эти двое...
События развивались стремительно. Враг напирал. Через село шли колонны грузовиков, торопливо провозили раненых. Все заговорили об эвакуации. Собиралась это сделать и семья Гагариных, да не успела: в Клушино неожиданно ворвались немецкие автоматчики.
Пошла несусветная кутерьма: фашисты зверствовали, забирали у селян вещи, живность!
"Нашу семью выгнали из дома, который заняли немецкие солдаты. Пришлось выкопать землянку, в ней и ютились. Жутко было ночами, когда в небе заунывно гудели моторы фашистских самолетов, идущих в сторону Москвы.
Отец и мать ходили темнее тучи. Их волновала не только судьба семьи, но и судьба колхоза, всего нашего народа. Отец не спал по ночам, все прислушивался, не загремят ли советские пушки, не наступают ли наши войска. Он беспокойно шептался с матерью о появившихся поблизости белорусских партизанах, тревожились о детях, особенно о Валентине и Зое - они старшие, их в любой момент могли угнать в Германию.
Ни радио, ни газет, ни писем - никаких известий о том, что делается в стране, в село к нам не поступало. Но вскоре наши почувствовали: немцам крепко наломали бока. Через село повезли раненых и обмороженных гитлеровских солдат. И с каждым днем все больше и больше".
Но в глубинке фашисты продолжали зверствовать. Как-то младший брат Юры Борис подошел к немецкому солдату Альберту, который занимался зарядкой аккумуляторов. Так тот схватил его за шарфик, повязанный вокруг шеи, и на этом шарфике подвесил на яблоневый сук. И заржал, как жеребец...
Но и мальчишки не сидели сложа руки. Потихоньку, как могли, вредили немцам. Разбрасывали по дороге гвозди и битые бутылки, прокалывали шины машин...
Шло время. Фронт медленно возвращался на Смоленщину. Скоро передовая оказалась совсем рядом с Гжатском. По фашистам наши теперь палили из пушек и бомбили с самолетов. В особенности досаждали вражеским частям легкие ночные бомбардировщики По-2. Они бесшумно подлетали к местам расположения частей и с малой высоты сбрасывали бомбы.
Ничто не проходило мимо детских любопытных глаз. И особенно все, что касалось наших войск. В один из дней над селом пролетели шесть краснозвездных истребителей. Затем послышался гул бомбежки. Прошло еще некоторое время, самолеты возвращаются назад - уже только пять. Куда делся еще один? А тут и он. Горит, но летит над самой улицей, забитой войсками, и бьет по ним из пушки. Пацаны гадают: долетит до своих или нет? А летчик круто развернулся и вновь на колонну. Потом в самую гущу фашистов врезался. И самолет, и летчик сгорели...
Но перелом уже наступил - это чувствовали все от мала до велика. В один из дней донеслась весть о разгроме гитлеровцев под Сталинградом. Фашисты стали спешно покидать Смоленщину. Уходя, они угоняли наших юношей и девушек на запад, в Германию. Не избежали этой участи старший брат Юрия Валентин и сестра Зоя. Впоследствии стало известно, что они оба смогли сбежать от фашистов и стали служить в Советской Армии - Зоя - ветеринаром в кавалерийской части, Валентин - башенным стрелком в танке. Юрий, как и все остальные домашние, искренне радовался за них: семья вновь в полном составе, и двое бьют фашистов, от которых столько натерпелись.
Вскоре после освобождения Смоленщины Алексей Иванович Гагарин был призван в армию, а Юра пошел в школу. На четыре класса в Клушино была одна учительница - Ксения Герасимовна. Учились в одной комнате сразу первый и третий классы, а когда у них заканчивались уроки, их сменяли второй и четвертый. Не было ни чернил, ни карандашей, ни тетрадей. Писать учились на старых газетах или случайно раздобытой оберточной бумаге.
Вскоре Гагарин-старший попал в военный госпиталь в Гжатске, да так и остался там служить нестроевым, а позже его и вовсе оставили в райцентре - отстраивать разрушенный город. Он перевез туда из села старенький деревянный домишко и забрал семью.
У Юры теперь была другая школа, другая учительница - Нина Васильевна Лебедева. Его приняли в третий класс Гжатской базовой школы при педагогическом училище. Послевоенная действительность как-то по-особенному сдружила мальчишек и девчонок: у многих из них не было отцов - погибли на войне, были и круглые сироты. Каждый настрадался за войну, испытал муки голода и холода - все то, что невозможно ни забыть, ни простить. Дети взрослели не по годам...
***
"Я ТЕПЕРЬ РАБОЧИЙ ПАРЕНЬ... "
Окончив в Гжатске шесть классов, Юрий задумывался над своей дальнейшей судьбой. Конечно же, хотелось учиться дальше, но парень понимал: их в семье шестеро, отец с матерью не смогут дать ему высшее образование. Что оставалось делать? В те послевоенные годы многие стремились в первую очередь овладеть каким-либо ремеслом, работать и параллельно учиться.
После долгих раздумий Юрий поделился своими планами с домашними. "Зацепку" придумал, как ему казалось, неотразимую: в Москве живет брат отца, Савелий Иванович, работавший в строительной конторе, у него можно и остановиться на первое время.
Мать, услышав такое, заплакала: Юра для нее все еще оставался ребенком. А отец, подумав, сказал:
- На хорошее дело решился, Юрка. Езжай... В Москве еще никто не пропадал...
В подмосковных Люберцах, в местном ремесленном училище при заводе сельскохозяйственных машин, куда парня привезла двоюродная сестра, выяснилось: на слесарное и токарное отделения принимают с семилетним образованием.
- Не горюй, парень, - сказал директор, - возьмем тебя в литейщики.
Литейщик так литейщик, назад пути нет...
Через пару дней им выдали форменную одежду, распределили по учебным группам.
Жили ремесленники в общежитии, комната на пятнадцать человек. Вставали и ложились одновременно, вместе ходили в столовую, где их кормили бесплатно, вместе бегали в кино и на стадион.
Как и в гжатской школе, Юрий встретил здесь единомышленников, парней простых и увлеченных. Многие из них, так же как и он, были из небогатых семей, сполна познали лихолетье войны. Делали они свое будущее сами, без оглядки на чью-то поддержку со стороны. Вместе с тем каждый был романтиком, мечтал о возвышенном.
Подошла первая получка за работу в литейном цехе. Небольшая, всего несколько десятков рублей. Это были первые заработанные деньги. Половину из них Юрий выслал матери в Гжатск "на хозяйство".
Гагарин-младший мечтал окончить какой-нибудь техникум - он давал среднее образование, потом институт, стать инженером. Вместе с земляком Тимофеем Чугуновым и Александром Петушковым из Калужской области он поступил в седьмой класс люберецкой вечерней школы. Друзья помогали друг другу, всегда держались вместе. Трудно было и на заводе работать, и в ремесленном учиться, и в седьмом классе. Но, как говорится, взялся за гуж...
- Учителя, заметив, что я хочу учиться дальше, предложили поступить в Ленинградский физкультурный техникум. Ведь я среди рабочих завода зарекомендовал себя неплохим спортсменом - не раз занимал призовые места в соревнованиях. Прошел отборочные испытания. И тут мне сказали: можно поступить в Саратовский индустриальный техникум по своей литейной специальности.
Троица друзей отправилась к директору ремесленного училища. Тот откликнулся на просьбу ребят, распорядился выдать направления, бесплатные билеты на поезд.
В Саратове ребят разместили в общежитии на Мичуринской улице. Это совсем недалеко от Волги, а потому грех было не полюбоваться ее красотами.
"Мы долго стояли на пристани, любуясь быстротой течения Волги, ее необозримыми далями. Эта картина гармонировала с нашим приподнятым настроением, ведь мы входили в новую, неизведанную жизнь, становились студентами".
Начались занятия в техникуме. Обстановка здесь была серьезнее, чем в школе и ремесленном училище. На первых порах знания давались с трудом, особенно бывшим фронтовикам.
"Мы, молодежь, присматривались, как ведут себя старшие, прислушивались к их мнению, старались подражать им. "Сам погибай, а товарища выручай", - говорили порой они. В этих словах было что-то уже знакомое, близкое мне. В каждом из них проступали черты тех двух летчиков, которых пришлось увидеть в первые дни войны в селе и которые так поразили тогда воображение широтой своих сердец. Техникум были для теня, и для всех комсомольцев не только школой знаний, но и значительной школой жизни".
Наступил последний год обучения в техникуме. На производственную практику Юрия послали в Москву - на завод имени Войкова, а затем в Ленинград - на завод "Вулкан". Побывав в одной и другой столице, повидав их красоты и достопримечательности, Гагарин и его однокурсники стали взрослее, духовно богаче. Вернувшись в Саратов, они долго вспоминали Москву и Ленинград, с восторгом рассказывали о своей поездке товарищам.
***
ЗДРАВСТВУЙ, НЕБО!
Занятия в техникуме шли своим чередом. Но стоило услышать гул пролетающего самолета, встретить летчика на улице, и как-то сразу становилось на душе теплее. Это была все та же, еще не осознанная тяга в небо.
"Я знал, что в Саратове есть аэроклуб. Среди ребят о нем шла добрая слава. Но чтобы поступить туда, надо было иметь среднее образование. Чувство, обуревавшее меня, волновало также и Виктора Порохню и Женю Стешина - тоже студентов нашего техникума. Как-то прибегает Виктор и возбужденно кричит:
- Ребята, отличная новость! В аэроклуб принимают четверокурсников техникумов... "
В тот же вечер втроем они отправились в аэроклуб, подали заявления, потом прошли все комиссии и начали заниматься. Сначала теория полета, знакомство с устройством самолета и авиационного двигателя. На первых порах ребят разочаровали эти скучные занятия.
"Думалось, сразу попадем на аэродром, станем летать. А тут все те же классы, задачи у доски да учебники. Дорога на аэродром, к самолетам, оказалась куда длиннее, чем мы представляли.
Работая над дипломом, я старался не пропускать занятий в аэроклубе. Там мы уже заканчивали изучение теории, сдавали экзамены. Уставали смертельно и, едва добравшись до коек, засыпали моментально, без сновидений. Очень хотелось поскорее начать учебные полеты. Ведь я до сих пор ни разу, даже в качестве пассажира, не поднимался в воздух. А вдруг забоюсь, закружится голова или станет тошнить? Старшие товарищи рассказывали всякое о полетах... "
Но прежде чем начать учебные полеты, полагалось совершить хотя бы один прыжок с парашютом.
- Посмотрим, смелые ли вы ребята, - с лукавой улыбкой говорил студентам летчик-инструктор Дмитрий Павлович Мартьянов.
"С детства я не любил ждать, особенно если знал, что впереди - трудность, опасность. Уж лучше смело идти ей навстречу, чем увиливать да оттягивать. Поэтому я обрадовался, когда после первого "пристрелочного " прыжка Дмитрий Павлович выкрикнул:
- Гагарин! К самолету...
У меня аж дух захватило! Как-никак это был мой первый полет, который надо было закончить прыжком с парашютом. Я уж не помню, как мы взлетели, как По-2 очутился на заданной высоте. Только вижу, инструктор показывает рукой: вылезай, мол, на крыло. Ну, выбрался я кое-как из кабины, встал на плоскость и крепко уцепился обеими руками за бортик кабины. А на землю и взглянуть страшно: она где-то внизу, далеко-далеко. Жутковато...
Оттолкнулся от шершавого борта самолета, как учили, и ринулся вниз, словно в пропасть. Дернул за кольцо. А парашют не открывается. Хочу крикнуть и не могу: воздух дыхание забивает. И тут рука невольно потянулась к кольцу запасного парашюта. Где же оно? Где? И вдруг сильный рывок. И тишина. Плавно раскачиваюсь в небе под белым куполом основного парашюта. Он раскрылся, конечно, вовремя - это я уж слишком рано подумал о запасном. Так авиация преподала мне первый урок: находясь в воздухе, не сомневайся в технике, не принимай скоропалительных решений.
Проходит минута. Прислушиваюсь к себе - все в порядке, сердце работает нормально, и его стук ощущается не громче, чем тиканье часов на руке.
Когда прыжки кончились, Дмитрий Павлович спросил:
- Хочешь полетать со мной на Яке?
Как можно было не согласиться?! Сажусь в заднюю кабину, привязываюсь ремнями. Мартьянов советует, чтобы глядел на землю, ориентировался по ней, определял высоту полета. А как ее определять-то? Глаза разбегаются, дух захватывает, и не поймешь, что к чему. Но, как уже много раз бывало со мной, я быстро освоился в новой обстановке и залюбовался землей с высоты птичьего полета.
Прошли по кругу, потом Мартьянов повел машину в зону и стал показывать фигуры высшего пилотажа.
- Вот это вираж, - говорил он по самолетному переговорному устройству, - а это петля Нестерова...
И самолет сделал такую штуку, что мне сразу захотелось на землю. А Мартьянов продолжал свои узоры. Я не понимал, зачем он оглушает меня каскадом фигур. А ему это надо было для того, чтобы с одного раза решить, получится из меня летчик или нет. Вывод он сделал положительный, потому что, когда приземлились, его лицо выражало удовлетворение.
- Ну что же, завтра опять слетаем? - поинтересовался он и пытливо поглядел мне в глаза.
- Я готов летать хоть круглые сутки, - вырвалось у меня.
Через несколько дней в техникуме состоялась защита дипломов. Свою работу я выполнил и получил диплом об окончании Саратовского индустриального техникума с отличием. Государственная экзаменационная комиссия присвоила мне квалификацию техника-литейщика. Трудный жизненный рубеж был взят. Можно идти на производство, можно продолжать учение. Я стоял на распутье. Ничто меня не связывало. Родителям помогали старший брат и сестра, своей семьей я пока еще не обзавелся. Куда захотел, туда и поехал.
Товарищи уезжали, а я все никак не мог оторваться: крепкими корнями врос в землю саратовского аэродрома. Я не мог бросить начатое дело. И когда в аэроклубе сказали, что на днях курсанты отправятся в лагеря, я согласился ехать туда.
Почти каждый день - полеты, Дмитрий Павлович начал возить нашу группу по кругу, в зоны. Летали мы на Як-18 - добротной учебной машине, казавшейся нам истребителем. Это был маневренный, легкий в управлении самолет.
Мартьянов, несмотря на свою молодость, относился к нам строго и требовательно.
- Летное дело, - говорил он, - не прощает даже малейшей ошибки. За каждый промах в воздухе можно заплатить головой...
Он кропотливо, по крупице, прививал нам основы авиационной культуры, без которой немыслим современный летчик, требовал, чтобы каждое задание выполнялось с предельной точностью. Скорость мы должны были выдерживать до километра, заданную высоту полета - до метра, намеченный курс - до полградуса. Некоторым казалась излишней такая придирчивость инструктора. А он, конечно, был глубоко прав: авиационное дело зиждется на математических расчетах, не терпит пренебрежения "мелочами", рассеянности в воздухе.
- Летать надо красиво, - любил повторять Дмитрий Павлович, выговаривая курсантам за малейшее отклонение от задания, за каждую ошибку в управлении самолетом.
Мартьянов был хорошим летчиком-воспитателем. Но он не был на войне. А нас интересовало поведение летчика в бою. Мы уже прочитали книги Александра Покрышкина и Ивана Кожедуба, и нам хотелось стать не просто летчиками, а военными летчиками, и обязательно истребителями. Свою любовь и уважение к нашим первым наставникам в летном деле мы делили между Мартьяновым и командиром звена Героем Советского Союза Сергеем Ивановичем Сафроновым. В дни войны он сражался под Сталинградом, участвовал в знаменитой воздушной битве на Кубани, сбил несколько "юнкерсов"и "мессершмиттов" на Курской дуге. Будучи капитаном, в 1943 году был награжден Золотой Звездой. На примерах из биографий своих товарищей по эскадрилье и полку, с которыми крыло к крылу сражался против врага, он стремился показать нам, будущим пилотам, как формируется советский человек и настоящий летчик.
***
ПОЧЕРК ЛЕТЧИКА ДОЛЖЕН БЫТЬ ЧИСТЫМ
Как-то мы собрались в тени раскидистого дерева, и под шелест листвы Сергей Иванович сказал:
- Крепкие нервы важнее крепких мускулов... Сильная воля не врожденное качество человека, ее можно и надо воспитывать! Почерк летчика - чистота его полета.
Из всего сказанного Героем Советского Союза в тот день и из предыдущих бесед мы сделали для себя вывод: воля - это усилие, напряжение всех нравственных и физических сил человека, мобилизация энергии и упорства для достижения поставленной цели.
Наступал июль. Дни стояли знойные, вечера душные. В один из таких дней Дмитрий Павлович не сел, как обычно, со мной в машину, это была "шестерка желтая", а, стоя на земле, сказал:
- Пойдешь один. По кругу...
И хотя я уже с неделю ждал этих слов, сердце екнуло. Много раз за последнее время я самостоятельно взлетал и садился. Но ведь за спиной у меня находился человек, который своим вмешательством мог исправить допущенную ошибку. Теперь я должен был целиком положиться на себя.
- Не волнуйся, - подбодрил Дмитрий Павлович.
Я вырулил на линию старта, дал газ, поднял хвост машины, и она плавно оторвалась от земли. Меня охватило трудно передаваемое чувство небывалого восторга. Лечу! Лечу сам! Только авиаторам понятны мгновения первого самостоятельного полета. Ведь я управлял самолетом и прежде, но никогда не был уверен, что веду его сам, что мне не помогает инструктор. Я слился с самолетом, как, наверное, сливается всадник с конем во1 время бешеной скачки. Все его части стали передатчиками моей воли, машина повиновалась, делала то, что я хотел.
Сделал круг над аэродромом, рассчитал посадку и приземлил самолет возле посадочного знака. Сел точно. Настроение бодрое. Душа поет. Но не показываю виду, как будто ничего особенного не случилось. Зарулил, вылез из кабины, доложил Дмитрию Павловичу: задание выполнено.
- Молодец, - сказал инструктор, - поздравляю...
Незаметно подкралась тихая осень. Подошла пора выпускных экзаменов. Опять, в который раз, экзамены! Но и теперь я их выдержал: самолет Як-18 - "отлично ", мотор - "отлично ", самолетовождение - "отлично ", аэродинамика - "отлично ". Общая оценка выпускной комиссии - тоже "отлично".
Некоторые курсанты аэроклуба ушли в гражданскую авиацию. Я хотел стать военным летчиком-истребителем. Почему? Может быть, не давали покоя воспоминания о летчиках, которых довелось видеть во время войны в родном селе? Наверное, еще тогда они посеяли в моей душе семена любви к военной авиации. Мне нравилась военная дисциплина, нравилась военная форма. Мне хотелось быть защитником Родины.
Я получил направление в Оренбургское авиационное училище. Ехал туда не один, с товарищами. Все они были ловкие, смелые парни, способные на решительные поступки. Все самозабвенно полюбили авиацию, летное дело.
Грустно было расставаться с милым Саратовом, с красавицей Волгой, с прежней мечтой стать инженером-литейщиком, с таким добрым наставником, как Мартьянов. Но что делать! Поезд увозил меня к новой мечте - стать летчиком-истребителем".
("Солдат Отечества", N 20, 13 марта 2004 г.)
http://www.rtc.ru/
Док. 514577
Перв. публик.: 13.03.04
Последн. ред.: 03.11.08
Число обращений: 178
Гагарин Юрий Алексеевич
|
