Когда-то литературное творчество Гришковца казалось симпатичной забавой театрального революционера; всеобщий любимец и диски записывал, и в кино снимался, ну пусть еще и книжки попишет. Сейчас уже очевидно, что его прозаическое творчество - нечто большее, чем литературные досуги дилетанта. Более того, отечественной литературе, похоже, Гришковец постепенно становится ничуть не менее важен, чем театру.
Впрочем, все-таки сперва его четвертая книжка вызывает некоторое недоумение: действительно, странно в XXI веке перепевать Довлатова с Лимоновым, описывая свою биографию через предметы и явления окружающего мира, с помощью портретов соседей и родственников обозначая границы своего внутреннего Я. К тому же Гришковец даже и не пытается достичь гротескной афористичности Довлатова или лимоновской трагической рефлексии: авторская личность здесь малоощутима, персонажи довольно-таки случайны. В самом деле - любой, пожалуй, человек с высшим образованием может вспомнить злодейского преподавателя вроде героя рассказа "Декан Данков"; у каждого найдутся соседи как минимум не менее интересные, чем развратный милиционер в квартире сверху, любитель украшать стены деревянными рейками Володя или добросердечный дальнобойщик Коля ("Над нами, под нами и за стенами"). Да и в остальных рассказах ничего причудливого: деревня как деревня, везде такие деревни, рабочие-шабашники тоже не вполне выдающиеся. Маловнятная, слегка забавная повседневность; но именно она является для Гришковца оптимальным объектом исследования и гальванизации. Гришковец как будто позволяет действительности оставаться посредственной, и она, уставшая от привычных нашей литературе насильственных с ней операций, в виде благодарности позволяет автору ее оживить. Тот же декан из бытового негодяя как-то сам собой превращается в зловещего, непознаваемого Другого; а из изображения пьяной, простой и трогательной деревни вышелушивается болезненный, печальный образ родины.
