Начнется ли у нас в стране борьба с коррупцией?
- В нашем языке есть два разных понятия - мздоимство и лихоимство, - которые искусственно объединяют в непонятную ни для кого "коррупцию". В уголовном законе царской России составы этих правонарушений были разведены. Лихоимство (вымогательство взятки) предусматривало более жесткое наказание, чем мздоимство, это тот случай, когда, как в песне Булата Окуджавы, "каждый сам ему приносит и спасибо говорит". Сегодняшние присяжные заседатели, кстати, тоже хорошо понимают, что это разные составы преступлений, видимо, это разделение существует и в коллективных представлениях россиян.
Это еще один пример, хорошо проясняющий, к чему приводят попытки "калькирования" заемного термина. Конечно же, правоохранительным органам удобнее создавать видимость (дурить начальство) благополучия, им проще (и безопаснее) провести кампанию и выловить тысячу гаишников, чем схватить за руку одного высокопоставленного лихоимца. В результате правоохранительные органы занимаются не решением реальной социальной проблемы, а сражаются с культурным феноменом.
По опросам, большинство предпочитает "дать на лапу", скажем, гаишнику, на месте, чем таскаться в отделение милиции, по судам и банкам. Мздоимство - один из элементов древнейшего института "кормления", он остался в традиции и понятен: "мент" на зарплату семью не прокормит.
Люди нормально воспринимают мздоимство, уже сформировалось представление (и у дающего, и у берущего), сколько и за что положено "дать на лапу". Я думаю, мы сами можем прийти к согласию с теми (в том числе с сотрудниками милиции), кто "берет", установить пределы разумного.
2
Если Запад прекратит финансирование вашего центра, то как вы будете помогать зекам ?
- Я занимался общественной деятельностью еще в годы советской власти. В частности, участвовал в издании "Свободного московского журнала Поиски", за который меня и посадили. Это был легальный журнал: реальные имена членов редколлегии приводились на первой странице, в некоторых случаях - с нашими телефонами и
адресами. До моего ареста по этим адресам, а также по адресам сотрудников, авторов и читателей Поисков, ставших известными КГБ в результате "оперативных мероприятий", было проведено более пятидесяти обысков (после моего ареста обысков было вдвое больше), в ходе которых изымались: самиздат (к нему относилась, например, Библия, изданная официально Московской Патриархией) и тамиздат (почему-то с особенным усердием КГБ-шники изымали Библию и Евагелие, изданные на Западе), пишущие машинки (восемь штук), фотооборудование, пачки чистой бумаги и копирки и т.п. То, что было изъято до ареста (это я тщательно тогда подсчитывал) по минимуму стоило 12 тысяч рублей (в ценах 1979 года). Помимо протокола у нас изымали трусы, майки, носки, ночные сорочки, теплое мужское белье, полотенца, конверты, марки, шариковые ручки, конфеты и т.п. Дело в том, что большинство редакторов и сотрудников Поисков были волонтерами "Русского общественного фонда помощи заключенным и их семьям", созданного Солженицыным. Изымалось все, что могло быть отправлено в "зону". Не потертые "кальсоны", скажем, а имеющие "товарный вид". У меня была рабочая гипотеза, что эти "кальсоны" поступали в "фонд помощи бедствующим сотрудникам КГБ". Руководство нынешнего преемника КГБ (ФСБ) имеет возможность эту гипотезу опровергнуть: в их архивах наверняка есть документы, в которых эти "кальсоны" и их дальнейшее движение фиксировалось. Если моя гипотеза ошибочна, ФСБ хотя бы сейчас может отыскать и вернуть все изъятое (не только у "поисковцев", но и у других волонтеров фонда помощи), скажем, в солженицынский фонд - он сейчас официально зарегистрирован.
В ходе обысков по делу "Поисков" было также изъято 30 тысяч 700 рублей наличными, из них поисковских денег было 19 тысяч 200 рублей. За точность цифр (по деньгам) я отвечаю. Разбуди меня среди ночи - назову точную сумму (в отличие от сегодняшних трат Центра). Дело в том, что тогда мы отчитывались не перед "налоговыми органами", а по чести и совести. Сообщалось каждому жертвователю (естественно, не по факсу-почте-телефону) сразу же, как только деньги были истрачены: на что они пошли. Об "обыскных" потерях мы также сразу сообщали.
Пользуясь случаем, скажу о некоторых жертвователях нашего журнала, надеюсь, сейчас им это не повредит; всех жертвователей я, естественно, не знал, каждый сотрудник и редактор Поисков имел своих "спонсоров", и о них не принято было расспрашивать. Были деньги, которые мы называли "академическими" - это от членов Академии наук СССР, довольно значительный поток, их собирала Раиса Борисовна Лерт. Были деньги читательские - те, что передавались читателями журнала. Главным же моим жертвователем был Олег Чумаченко - лидер тогдашнего КСП. Олег собирал деньги на Поиски не только наличными, а самыми разными способами. Выводилась, скажем, группа КСП-шников на разгрузку вагонов. Участникам такого "субботника" сообщалось, что заработанные деньги пойдут на "благое дело", на "общее дело" и т.п. Я точно знаю, что при таких акциях поддержки Поисков ни одного возражения от участвующих в разгрузке вагонов не было.
Центр начинал свою деятельность на исключительно русские деньги. Нашими спонсорами стали бывшие узники совести, которые занялись бизнесом (их тогда называли кооператорами). В 1988#8722;1991 гг. основными нашими жертвователями были Алексей Кузнецов и Глеб Павловский, у них после закона о кооперативах появились большие для того времени деньги. Примерно 20 тысяч рублей достались мне по довольно странному стечению обстоятельств. В 1988 году мне впервые разрешили выехать за кордон - во Францию. Там в течение двух месяцев разные организации занимались моим здоровьем. Эксперты организации "Врачи против пыток", совершенно, кстати, неожиданно для вашего слуги покорного, признали меня жертвой пыток. По этому случаю сразу несколько международных организаций ("Врачи против пыток", "Международное общество прав человека", "Фонд помощи верующим СССР" и др.) выплатили мне компенсацию - в соответствии с их уставом - наличными. Тогда никаких официальных процедур оформления таких компенсаций в СССР не было, и мне пришлось провозить компенсационные деньги нелегально. Эти деньги было бы странным не вложить в только что появившуюся "Тюрьму и Волю" (так вначале назывался наш Центр). 10 тысяч рублей вложил в "Тюрьму и Волю" академик Сахаров. Андрей Дмитриевич просил их истратить на "тюремных детей", т.е. на несовершеннолетних заключенных, на детей, родившихся в неволе, на их мам и т.п. С тех пор эти группы тюремного населения стали главными объектами нашего внимания.
Сейчас отечественные пожертвования довольно сложно подсчитать. Скажем, деньги на акции "Рождество за решеткой", "Пасха за решеткой" собираются по чисто диссидентским технологиям. Мы объявляем через "Облака" адреса организаций, частных лиц, которые участвуют в этих акциях, или адреса конкретных заключенных. По этим адресам и высылаются посылки, бандероли, денежные переводы. По самой скромной оценке, средства, поступающие от слушателей "Облаков" на одну акцию (они проводятся два раза в год с 1993 года), составляют сумму около 20 тысяч долларов.
Примерно с 1995 года главным источником финансирования деятельности Центра стали западные и международные фонды (фонд Сороса, Европейская Комиссия по правам человека, фонд Форда, детский Фонд ООН и др.). Было и несколько крупных отечественных жертвователей: "Общественный Вердикт", "РОСБАНК", Свердловский фонд "Каждый ребенок"...
На нашем сайте (www.prison.org) есть подробный финансовый отчёт за 2001 год, примерно такими же были доходы и расходы Центра в около лежащие годы.
Сейчас сбор средств у отечественных жертвователей (особенно после показа по ТВ "сюжета с камнем") на деятельность неправительственных организаций (НПО) стал делом более трудным, чем при коммунистах. Об этом вы можете подробнее узнать по результатам исследований, проведенных Пермским региональным центром по правам человека (ПРПЦ), они опубликованы на сайте http://www.prpc.ru. На Западе бизнесмен, пожертвовавший деньги на деятельность НПО, освобождается от уплаты налогов на сумму пожертвования. У нас тот же бизнесмен никаких поблажек не имеет. Более того, если он дает деньги на деятельность НПО, которая чем-то не угодила властям, его ждут большие неприятности. Самое малое - частые проверки (налоговые, пожарные и т.п.), исключение из списка зарегистрированных НПО, трудности с помещением. В худшем случае - тюрьма (за примерами далеко ходить не надо). Ну, а что это за НПО (тем более правозащитная), если она приятна властям?
Далее, любого жертвователя ожидают сложности с законным оформлением своего пожертвования. Представьте себе, вам предлагают сходить в банк заполнить кучу бумажек и т.п., при этом и ваше имя указать - это почти единственный законный способ оформления пожертвования. А если вы христианин и хотите, чтобы ваше имя ("рука дающего") осталось неизвестным? Тогда прощайтесь со своими принципами... Бухгалтер нашего Центра столкнулся c большими сложностями, когда мы захотели, чтобы нам разрешили во время демонстрации выставки "Человек и тюрьма" поставить ящик, опечатанный "семью печатями", в который посетители выставки могли бы бросать "деньги на арестантов" - "от сердца".
Я, однако, подозреваю, что данный вопрос посетителя сайта связан с версией, которая идет от "сюжета с камнем": правозащитники финансируются западными спецслужбами. Подразумевается, что мы наживаемся через эти службы от правозащитной деятельности, выполняем некий политический заказ, типа: "продаем родину". Если это так, предлагаю этому посетителю приехать ко мне, например. Я готов пригласить его к себе и даже оплатить дорожные расходы (в пределах территории европейской части России), связанные с этим визитом. Пусть посмотрит "в натуре", как я "жирую". Должен предупредить, однако, что болен такой формой туберкулеза ("лагерная чахотка"), которая не поддается лечению обычными препаратами. За других правозащитников, в чьих домах бываю, не обещаю, должен прежде спросить. Но мне, правда, неловко становится, когда к ним захожу. Первое впечатление, что ты попал в "пещеру". Западного корра здесь не будут принимать - неловко как-то, зато для "человека из тюрьмы" (как и для любого другого бедствующего) двери, как правило, всегда открыты, и он-то в "пещере" чувствует себя как дома.
Сейчас высшее руководство страны объявило о поддержке "институтов гражданского общества". Загляните на сайт, где размещены требования к оформлению заявок на получение грантов. Ни один уважающий себя западный фонд столько сведений (и, соответственно, бумаг) не требует. По моей оценке, количество страниц, которые необходимо подать на получение государственного гранта, в десять раз (минимальная оценка) превышает объём того, что требует "средний" западный фонд. Представляете, сколько же казенных людей надо держать на зарплате, чтобы внимательно прочитать этот "вагон с маленькой тележкой". Причем речь идет о первом этапе конкурса. Вот и спрашивали бы с тех, кто прошел этот этап, про всякие подробности... Среди бумаг, которые надо было обязательно приложить, есть "справка из налогового органа о наличии задолженности по платежам в федеральный, региональный и местный бюджеты по состоянию на последнюю отчетную дату". Получить эту справку из "налогового органа" практически невозможно. Я провел небольшой опрос среди сотрудников нескольких НПО, которые попали в список уже зарегистрированных заявок. Цена за "справку из налогового органа..." не выходила за пределы мздоимства - от 300 до 600 долларов.
Сейчас, если для НПО все западные каналы перекроют, они вполне могут воспользоваться диссидентским опытом. Центр точно не пропадет: среди богатых людей бывших арестантов довольно много...
Может быть, дурацкий вопрос: если где-либо в зоне доступ в интернет? Если не у сидящих, то хотя бы у охраняющих? Есть ли у них шанс прочитать на сайте "Эксперта" ваше интервью?
- Говорить о российских тюрьмах вообще, так же некорректно, как, скажем, о тюрьмах американских. Мне приходилось бывать в американских тюрьмах, там переезжаешь границу штата и попадаешь просто в другое государство. В каждом штате своя уголовная политика, в штате Миннесота, например, где-то 120 заключенных на 100 тысяч общего населения, а не 700, как в среднем по США. В штате Техас этот показатель в два с половиной раза выше национального. Тюрьмы Миннеаполиса гораздо человечнее, чем тюрьмы округа Колумбия или Нью-Йорка.
И у нас в разных регионах зоны сильно разнятся. Более человечными я бы назвал пенитенциарные учреждения Красноярского и Краснодарского края, Орловской и Иркутской области, - там зоны совершенно открытые. И, естественно - нет никаких массовых акций протеста заключенных. Конфликтные ситуации и там, конечно, бывают, но руководство этих регионального ФСИН, немедленно выезжает в конфликтную колонию в сопровождении местных правозащитников и разбирается в причинах конфликта: если претензии арестантов справедливы, наказывает, скажем, провинившихся сотрудников и т.п.
По закону, электронная почта и мобильники в зоне запрещены. Да и обычная связь есть не везде. Но в тех колониях, где она работает нормально, заключенные имеют возможность позвонить домой один раз в месяц (или в полгода, это зависит от типа учреждения). Мобильники попадают в зону через охранников, за деньги или за другой "товар", который в цене на черном рынке "нового ГУЛАГа".
Практически во всех колониях есть компьютер, есть даже компьютерные классы (в основном в детских колониях). Но в Интернет напрямую не пускают. Заключенный, скажем, набирает текст сообщения, его смотрит цензор, и только после этого его могут отправить адресату. Но у "криминальных лидеров" и у богатых людей, конечно, есть возможность обойтись без цензора. Я, например, получал по электронной почте письма от Ходорковского из Матросской Тишины.
Лично я считаю, что мобильник и доступ к электронной почте должны быть в каждой зоне, и любой арестант должен иметь реальную, круглосуточную возможность этими средствами связи воспользоваться. Мобильник или компьютер должны стоять в доступном для всех заключенных помещении. Там же должен висеть на стене список телефонов и электронных адресов государственных (уполномоченные, члены советов по правам человека) и независимых правозащитников. В этой комнате скорой правовой помощи должен сидеть независимый от администрации человек. Это может быть сотрудник штата регионального уполномоченного по правам человека, член региональной наблюдательной комиссии или волонтер НПО. Я не представляю, какую бы такую государственную тайну мог передать по сотовому телефону прибежавший среди ночи арестант. Номер телефона, по которому он звонил "тачкуется", и арестант (если он не сумасшедший) должен это понимать. Мейловские сообщения также остаются в памяти компьютера. Ну, а дальше, если арестант, предположим, сообщил что-то о своих преступных замыслах, пусть этим "замыслом" занимаются местные "опера".
Вот тогда мы сможем реально предотвращать массовые акции протеста и бунты. Я думаю, что деньги, которые потребуются на эту инновацию будут меньше сумм ущерба от сегодняшних и грядущих лагерных бунтов.
Посетителям сайта Эксперта, у которых родственники уже в тюрьме, или, не приведи Господи, им самим светит зона, я бы рекомендовал зайти и на сайт http://arestant.msk.ru, и на другие источники информации в Интернете, которые можно найти в "полезных ссылках" на сайте "Тюрьма и воля".
Официальный сайт ФСИН - http://www.fsin.su. Гораздо более интересен неофициальный сайт сотрудников ФСИН (www.fsin.ru), там, похоже, устроен "ежедневный плебисцит", который, возможно приведет к становлению культурного профессионального сообщества тюремщиков (жалко было бы ошибиться).
Скажите, пожалуйста, почему бунтуют зеки. И раньше, и сейчас, в "Крестах"? Что им (и вообще) не так?
- Во-первых, массовые акции протеста начались в феврале 2004 года. Начались они в "Крестах", это была мощная акция протеста, когда несколько тысяч заключенных объявили голодовку, и это привлекло внимание СМИ. Что интересно, колония ("Четверка") участия в голодовке не принимала - настолько там люди были запуганы. В этой колонии потом жили уполномоченные по правам человека, они провели большую работу, они беседовали с родствениками заключенных, с самими заключенными, и результаты этого исследования обсуждались у Лукина, в них принимало участие руководство ФСИН, а также правозащитки и сотрудники органов. В частности, уполномоченные говорили им о порядках, которые существуют в колониях. Всех избивают, ну и для того, чтобы можно было ходить в туалет не по расписанию, а когда захочешь, надо было платить сто долларов, а за то, чтобы не трогали, - двести. И это не в месяц, а за две недели.У представителей службы исполнения наказаний была одна версия: во всем виноваты криминальные авторитеты. Это они подбили всех заключенных на голодовку и руководство ФСИН конкретно. Юрий Калинин там участвовал. Он допускал нарушения со стороны отдельных сотрудников. Все другие версии он рассмотреть отказался. Мы тогде же объяснили опасность ситуации. И что непринятие реальных мер приведет к таким же акциям протеста в других регионах. Когда есть образец героического поведения, а сейчас он благодаря СМИ появляется быстро, ему последуют и другие колонии, где есть напряженность. И с мая эта волна покатила.
Хроника событий есть на сайте.
В Парносово есть самодеятельные организации осужденных, среди которых есть секции дисциплины и порядка, и их руками и творились все черные дела, и сотрудники охраны, по сути, ни за что не отвечали. И все остальные массовые акции протеста (а их больше 60, за 2006#8722;2007 годы их было 39), и их количество растет. И через год примерно последовала самая известная акция протеста - Льговская колония в Курской области. Там одновременно вскрыли себе вены, порезали животы несколько сотен заключенных, есть расхождения в официальных и правозащитных цифрах, но звучала цифра 250 человек.
Если коротко, то уже в 2006 году волнения заключенных приобрели немирный характер, характер бунтов и кровавых разборок. В сентябре 2006 года в СИЗО Чагино заключенные захватили в заложники охранников и работниц. К счастью, все закончилось благополучно. Их не поддержали другие, но, я думаю, потому, что они выдвигали частные требования. Если бы они отстаивали какие-то общие интересы всей братвы, то их, безусловно, поддержали бы. Сейчас и в СИЗО, и в колонии можно пронести все, что угодно, - и оружие, и наркотики, и уж тем более мобильные телефоны. И в случае, если бы этот захват закончился удачно для захватчиков, можно представить, что было бы - пострадали бы мирные люди. Проблема сейчас стала настолько острой, что она угрожает безопасности мирных людей.
И в этом году подобных вооруженных столкновений было уже много, с жертвами, с трупами. Причем, что характерно, в некоторых колониях бывает так, что забастовку подавят, а она начинается снова. По сути, потеряно управление. Ну и, наконец, о недавней акции в Кировограде писали, когда погиб сотрудник колонии и несколько заключенных. Я хотел сказать о реальных причинах бунтов: рост социальной напряженности начинался чуть раньше, в 2003#8722;м, и, по моему мнению, он был связан с проводимой пенитенциарной политикой. Это политика, которая должна привести к появлению нового ГУЛАГа чернорыночного образца. То есть теневая экономика ГУЛАГа приобретает огромный размер, и вся жизнь держится именно на ней. По существу, произошла приватизация заключенных, и для того, чтобы держать их в полном повиновении и подчинении, нужна особая технология, которая подавляет человека полностью. Эти технологии известны с нацистских лагерей, применялись при Сталине, те же самые применяются и сейчас. Это и есть реальные причины.
Как действует ГУЛАГ сегодня: при Сталине все результаты рабского труда шли в доход государства, а служителям доставались крохи - золотые зубы заключенных, украшения, одежда, - а сейчас все поступает в доход тюремщиков. Так и работает теневая экономика лагерей сейчас. Не только доходы от официального и неофициального труда, но и все бюджетные средства и даже средства от западных и международных фондов (а это немалые деньги, сейчас получили три миллиона евро на новые наручники-браслеты) идут им. Доят до посинения и самих заключенных, и их родственников, и есть вполне официальные способы, к которым не подкопаешься. Например, переводы от родственников, пенсии, пособия задерживаются, в банках тормозятся, и куда потом идут проценты, можно только догадываться. Также, например, ограничивается сумма, которую заключенные могут тратить в ларьке, - иногда до 100 рублей. У правозащитников есть все основания полагать, что в колониях совершаются преступления против человечества. С нашей точки зрения, прокурорский и ведомственный контроль неэффективен, а общественный законодательно не введен. Что касается правозащитных организаций, то тех, кто серьезно занимается тюремными делами, не пускают под разными предлогами. Например, в этом году в сентябре правозащитник Бабушкин попросил разрешения посетить колонию в Калужской области, где неоднократно проходили голодовки. Первый заместитель директора ФСИН официально ответил, что эту колонию уже посетили работники прокуратуры и уполномоченный по правам человека Зеркальникова, и вашу поездку считаем нецелесообразной, поскольку это отвлечет работников колонии. Была создана рабочая группа от Президентского совета, мы хотели посетить одно учреждение в Мордовии, но нам отказывали. Один раз сообщили, что учреждение уже посетили из Кембриджского университета и международной тюремной организации. Но я знаю, что они посещали женское учреждение, а мы туда не хотели.
На высшем уровне этот вопрос поднимался, министр юстиции с нами встречался и сказал, что это безобразие. Отдал приказ немедленно нас пустить. Но нас так никуда не пустили, и мы не можем добиться уже больше года возможности посетить московские СИЗО.
Уже очень много было сказано про эти бунты, это тема номер один сейчас. Правозащитники предпримут конкретные шаги. Мы создадим общественный трибунал по расследованию преступлений против человечества (этот термин, напомню, появился после Нюрнберга) и призовем западные фонды ограничить финансирование российских тюрем, в том числе строительство новых, чтобы не создавался новый ГУЛАГ. Я против потому, что, чем больше будет тюрем - тем больше будут людей сажать. Но тюремщики с нами согласились, и с 1999 года число заключенных стало сокращаться.
5
1. Начиная с 2005 года, согласно данным Федеральной службы исполнения наказаний (http://www.fsin.su/pics/gr-09#8722;2007.jpg), численность лиц, находящихся в местах лишения свободы, вновь стала расти: к настоящему времени по сравнению с данными 2004 года, численность сидельцев в России выросла более чем на сто тысяч человек в год. Чем вы это объясняете?
2. Из статистики, опубликованной Судебным департаментом при Верховном суде РФ (http://www.cdep.ru/material.asp?material_id=199), следует, что в 2006 году доля оправданных российскими судами первой инстанции составила менее процента (0,77%) среди всех лиц, обвиняемых по уголовным делам, по которым вынесены судебные постановления по существу дела (10,7 тыс. оправданных из 1 млн 398 тыс. человек, представших перед судом). Не кажется ли вам, что устойчиво низкий процент оправдательных приговоров в России обусловлен положениями Конституции страны, согласно которой президент как глава государства назначает всех судей вплоть до районного уровня включительно, что на деле приводит к тенденциозному подбору судей чиновниками президентской администрации?
- С 1999 года начало сокращаться, однако с 2003 года опять начался рост. Я объясняю это жестокой судебной практикой. Парадокс: поток заключенных падает, но растет средний срок наказания. Судебная прктика сейчас такая, что в значительном количестве случаев судья назначает предельно возможный по данной статье срок.
Есть гипотеза: если не давать максимальный срок, то люди будут меньше бояться, а следовательно, будут меньше давать взятки. Кроме того, судейское сообщество изгоняет из своих рядов тех судей, которые ведут себя независмо от председателя соответствующего суда и дают слишком мягкие сроки.
Что же до порядка назначения судей президентом, то с этим не связано. Эта практика принята во всех цивилизованных странах: для того, чтобы судья был независимым, он должен назначаться президентом.
Кроме того, сократилось число условно-досрочно освобожденных. Не работает институт помилования. С судами у нас ничего не получится, пока не будет сформировано культурное судейское сообщество. К культурным профессиональным сообществам можно отнести медиков (это сообщество сложилось к середине девятнадцатого века). Культурным сообществом было армейское до шестидесятых годов прошлого века, потом оно явно деградировало.
Гражданские культурные сообщества представлены диссидентами (шестидесятых-семидесятых годов) и, как я уже упоминал, арестантами. Проблемы становления правозащитного сообщества в России начали обсуждаться лет десять назад.
Как вы относитесь к мораторию на смертную казнь? К идее Европы постепенно от моратория перейти к запрету смертной казни?
Что, разве за убийство ребенка, например, казнь - не единственное адекватное наказание?
- Во всех странах, по опросам населения, подавляющее большинство (60#8722;80 процентов) выступают за введение смертной казни. Но тем не менее такие вопросы не решаются на плебисците, если власть будет прислушиваться к голосу толпы, то ничего хорошего в этой стране не будет. Поэтому в цивилизованых странах смертная казнь все-таки отменена. Причины отмены разные. Одна из них - это судебные ошибки. Я думаю, что в условиях нецивилизованного правосудия, как в нашей стране, их было бы еще больше. Когда в 1996 году готовился законопроект о моратории на смертную казнь, я был в группе, которая над ним работала. Для того чтобы исследовать ситуацию, ученые изучили все смертные приговоры с 1991 года, и от 30 до 40 процентов приговоров были ошибочными, были случаи, что казнили невиновных. А сейчас этот процент мог быть и выше.
И если мы хотим, чтобы не пострадали наши дети в будущем, мы должны понимать, что угроза несправедливого применения смертной казни очень велика. В Турции несправедливо осужденным оказывается каждый третий. Смертная казнь - это очень простой способ увести от наказания реального преступника, если, скажем, есть большие деньги. Это бльшая опасность того, что большее количество невиновных людей будет расстреляно.
В восьмидесятые годы я проводил исследование среди самих смертников об отношении к смертной казни. И где-то 87 процентов были против ее отмены. Кроме того, они считали, что приговор должен приводить в исполнение тот судья, кто его вынес. А еще посидел некоторое время со смертниками в камере. И они считали, что тогда это будет справедливо. Процедура смертной казни была такая, мне довелось об этом узнать: при смертной казни присутствует прокурор, начальник тюрьмы, врач и палач. Сначала к делу приступает врач, и, если человек нездоров, исполнение приговора откладывается. Потом прокурор спрашивает, если вам что добавить по вашему делу. И вот мой сокамерник так сдал своего подельника. И тогда прокурор отложил исполнение приговора, и смертника посадили в нормальную камеру. После чего дали восемь лет лишения свободы. Палач мне рассказывал, что смертнику стреляли в лоб, глаза при этом не завязывая. Потом врач вскрывал вены и констатировал смерть (если кровь не течет). Потом труп погружали в кожаный мешок и отправляли в морг при Институте имени Склифосовского, потом кремировали. При исполнении наказания присутствовали обычно два палача, если одному станет плохо. За каждого расстрелянного палачу присуждали премию, по тем временам достаточно большую.
Как бы ни относиться к смертной казни, в нынешних условиях это огромное количество безвинно осужденных.
7
Как вы полагаете, можно ли говорить о прогрессе в, так сказать, тюремной культуре?
- Точный термин - тюремная субкультура. Надо сказать, что по нашим исследованиям арестантское сообщество можно считать культурным, потому что в его основе лежат ценности традиционной российской культуры. Эта субкультура сложилась в шестидесятых годах. Только не надо ее путать с культурой сталинских ГУЛАГов, о которой пишут Шаламов и Солженицын.
В докладе термин культура (К.) используется в значении, близком к социологическому смыслу этого слова, отличающемуся от используемого в повседневной речи (культурный уровень, культура обслуживания и так далее). К. служит инструментом поддержания мира и согласия, порядка в обществе, решения конфликтных ситуаций ненасильственным путем, обеспечения минимального уровня социальной напряженности и массовых отклонений от принятых норм поведения.
Одновременно К. - это основной и самый эффективный механизм социализации человека; постепенного (с рождения) включения его в общество, способ передачи накопленного веками социального опыта: норм, правил и образцов поведения, образцов жизни и деятельности, а главное, духовной основы К. - идеалов ("боль и мудрость поколений"), которые современная социология называет ценностями.
Все национальные культуры имеют один и тот же набор ценностей, главное их отличие - в иерархии, в порядке расположения ценностей. Если для западных культур ценности идут примерно в том же порядке, что и лозунги Великой Французской революции - Свобода, Равенство и Братство, - то для России порядок будет обратный: Братство, Равенство и только потом - Свобода.
Главная особенность российской тюремной субкультуры - в ее основе лежат базовые ценности традиционной культуры. Возможно, именно поэтому она и вольным миром воспринимается как нечто родное и близкое. То есть не народ у нас криминален, а криминал (точнее, арестантское сообщество) народен (культурен). Такая тюремная субкультура не имеет аналогов, это феномен, обладающий огромной устойчивостью, способный к самовоспроизведению и регенерации. Есть основания полагать, что до сего времени она не претерпела существенных изменений.
Трансформация тюремной субкультуры произошла в шестидесятых годах прошлого века, когда после "золотого века" ГУЛАГа, начавшегося в первые годы "хрущевской оттепели", произошло ужесточение пенитенциарной политики и практики, когда появились технологии управления "спецконтингентом", связанные с попыткой слома личности людей, оказавшихся за решеткой. Судя по результатам наших исследований, сформировавшаяся к семидесятым годам субкультура содержит механизмы защиты личности от произвола (при условии, что личность эта не поддается развращающему влиянию беспредела, не служит администрации, выполняет требования тюремного закона и вообще придерживается правильных понятий, способна их отстаивать и воплощать в жизнь).
Как мне представляется, в последние годы в пенитенциарной политике России наметились опасные тенденции, предпринимаются попытки силового подавления носителей тюремной субкультуры (они проводятся под лозунгом борьбы "с воровскими традициями" и "криминальными авторитетами").
Уничтожить живую традиционную культуру можно только одним способом: "сократить" количество ее носителей до 500#8722;1000 человек. Когда традиционную культуру ставят на грань уничтожения, она использует все имеющиеся резервы, обращается к архетипам, самым глубинным слоям в душах своих носителей, даже к пракультурному уровню. Носители традиционной культуры будут бросаться под танки и амбразуры, подрывать себя вместе со своими преследователями (и не только преследователями, а вовсе безвинными людьми, включая женщин, детей и младенцев) обрушивать захваченные самолеты на небоскрёбы, захватывать школы и тому подобное.
Проводимая сейчас в России пенитенциарная политика угрожает безопасности местного населения, поэтому власти субъектов РФ, местные органы самоуправления обязаны осуществлять полноценный контроль за ситуацией в пенитенциарных учреждениях, привлекая для оценки ситуации (уровня опасности) в том или ином СИЗО (ИУ) экспертов из различных областей знания (в том числе в области культурных феноменов), а также для оценки проводимой в данном регионе пенитенциарной политики. Никто не даст гарантии, что очередная акция протеста заключенных или захват заложников (как в Чагинском СИЗО) не приведут к жертвам среди гражданского населения.
8
1. Почему, на ваш взгляд, в РФ так мало дают за убийство? Это связано с общим отношением жизни в культуре ("жизнь - копейка") или с чем-то другим?
2. Могут ли частные тюрьмы по образцу американских решить какие-то проблемы нашей пенитенциарной системы? Какие?
1. Посмотрите УК РФ - предельные сроки наказания за убийство от 20 до 30 лет, а то и пожизненное заключение. Этого мало? Убийство убийству рознь, все зависит от обстоятельств, которые ему предшествовали, оно по-разному оценивается.
2. Частные тюрьмы есть во всех странах. Но что такое частная тюрьма - это та тюрьма, которая одновременно осбслуживается государством и частной фирмой. Если говорить про западный опыт, то его хорошо описали американские исследователи в знаменитой книге "Тюремный бизнес". Там система тендеров на поставку продовольствия и так далее. Опять-таки, при том уровне лихоимства, котрый существует в нашей стране, никакие вещи такого рода ситуацию не улучшат. Мне кажется, такие эксперименты пока были бы вредными. Хотя для исследования опыт тех же английских частных тюрем достаточно интересен.
9
Насколько сейчас на "зоне" распространен самосуд? И как с этим было раньше, во времена СССР?
Уточните, за какие преступления осужденные наиболее недолюбливают своих "собратьев"? И правда ли, что севшие за изнасилование живыми из тюрьмы не выходят?
- Наличие секций дисциплины и порядка (а их, по нашим сведениям, огромное количество). Самосуда много - активисты этих секций убивают простых заключенных. Заключенных, по нашим сведениям, так же часто убивают и охранники, заключенные погибают при этапировании. Что касается тех учреждений, где работает "тюремный закон" (свод неформальных правил, процедур), то самосуд невозможен. При тюремной разборке действуют нормы общинного правосудия.
Вот для примера история о тюремной разборке:
Весной 81#8722;го поднимается к нам в зону Леша, парень лет двадцати из Москвы - земляк, значит. Такой добродушный парень, спокойный, улыбчивый. Его посадили за автодорожное происшествие. Вез Алексей своего приятеля по работе после какой-то служебной пирушки. Приятель был в доску пьян, Алексей тоже принял, но чуть-чуть: все-таки за рулем. На Большой Академической неожиданно со встречной полосы сорвалась прямо на них грузовая машина. Алексей, пытаясь предотвратить столкновение, взял резко вправо и врезался в столб. Сам Алексей получил несколько синяков, но приятель погиб. И, хотя в ходе следствия непонятно было, отчего тот пассажир помер: то ли от удара в столб, то ли из-за смертельной дозы алкоголя, которую обнаружила потом экспертиза, признали Алексея виновным - был выпивши. Дали ему восемь лет. До суда Леша ходил под подпиской, арестовали его в зале суда. После суда Алексея пустили каким-то экспериментальным этапом, и он уже через три дня был в зоне. Так вышло, что ни одной пересылки Леша не проходил и ничего о тюремной жизни не знал.
После карантинки Алексея определили в барак, в бригаду сеточников. И где-то на третий день, в ожидании выхода на работу (у него была ночная смена), Леша решил попить чайку. Но пайковой сахар должны были принести часа через два. Леша открывает тумбочку (а тумбочка в зоне на четверых) и видит там полную банку сахара - соседскую. Леша по неведению решил: "Ничего страшного не будет, если я пару ложек сейчас позаимствую у соседа, а потом, когда мой пайковой сахар принесут, с избытком верну". Но на зоне брать чужое без спросу совершенно непозволительно, там это "крысятничеством" называется. За подобные вещи наказывают нещадно. Могут в каких-то случаях и "опустить", т. е. изнасиловать или какой-нибудь замещающий обряд совершить, например фаллосом по губам провести... После этого на всю свою арестантскую жизнь человек попадает в самую низшую касту, касту изгоев - опущенных. В зоне, правда, обычно никто человека не насилует, никаких там ритуалов не делает, а просто матрас "крысы" закидывают в "петушиный" угол, где спит эта изгойская каста. И все - заключенный уже попадает в касту изгоев. Худшей доли лютому врагу не пожелаешь, по мне - лучше сразу повеситься.
На беду Алексея, все происшедшее заметил шнырь по кличке Кабан. Шнырь - это что-то вроде дневального в армии. Он наблюдает за порядком в бараке. Не только за чистотой, но и за тем, чтобы соблюдались все правила арестантского общежития: чтобы ни у кого ничего не украли, чтобы кто-то не сделал того, что ему по статусу (положению) делать "неположняк".
Шнырь, естественно, Алексею ничего не сказал. Нет у шныря (он отчасти считается красным, козлом) такого права - делать какое-то замечание мужику или блатному. Да и потом, кто знает: может быть, Алексей заранее со своим соседом про сахар договорился. Но хозяину сахара (погонялово - Бурый) шнырь обязан был про случившееся рассказать. Бурый должен был вернуться с работы через пару часов. Но "угловому" (кличка - Резаный) шнырь доложил о происшедшем немедленно. В каждой комнате есть такой старший из блатных. Он называется "угловым", потому что чаще всего спит в углу - самом престижном месте.
Потом Кабан сбегал к одному авторитетному москвичу - Петровичу, и тоже ему все рассказал. Делать этого шнырь был вовсе не обязан. Но с другой стороны, Кабану было бы вовсе не в кайф, если случится самосуд, а это было вполне вероятно: москвичей и питерцев в тюрьме не очень-то жалуют. Так что опустить Алексея могли без всяких разборок. Тех, кто это сделал, могли бы потом и наказать: считается, что все такие конфликты должны решать авторитетные люди. Но вот судьбу Леши было бы уже не поправить.
Петрович сразу Алексея из барака вытянул и отвел в соседний барак - к землякам, сказал: "Сиди здесь и никуда не рыпайся". Сказал правильно, прийти в чужой отряд, в чужой барак и заниматься там разбирательством Бурый со своими семейниками не мог. Это запрещено тюремным законом.
То есть Петрович организовал Леше как бы "укрывище". В общинном правосудии имелись аналогичные институты. Вы, наверное, знаете, что были такие "святилища", куда человек мог на время спрятаться до начала процедуры разбирательства или примирения. Из укрывища нарушителя норм никто не мог вытащить или там же его наказать.
Пока Леша сидел под присмотром земляков, мы с Петровичем занялись устройством его судьбы. Сами устроить разборку мы не могли, поэтому, прихватив пару пачек чая, пошли к одному из наших знакомых угловых. Его звали Кузьминком. За чаем мы Кузьминку все рассказали, объяснили, что Леша совсем не в курсах, так как в тюрьме никогда раньше не был, и все пересылки из-за какого-то дурацкого экспериментального этапа пропустил. Кузьминок был из другого блока и сам тоже не мог назначить разборку. Прихватив вторую пачку чая, Кузьминок сходил к "смотрящему" нашего блока (куда входил и Лешин барак). В таком блоке живут, бывает 300#8722;400 человек. И уже вот этот "смотрящий" (по кличке Татарин) вызвал шныря и приказал, чтобы тот привел Бурого, когда тот придет с работы, и попросил зайти к Татарину "углового" из Лешиной секции (Резаного). Когда Резаный пришел, Татарин ему сказал: "На хрена нам нужен еще один кипиш".
Совсем недавно был примерно такой же случай, который закончился самосудом. Смотрящему, когда какой-то самосуд (беспредел) случается, в авторитет не идет, он и поставлен для того, чтобы все было по понятиям, то есть по правилам, по тюремному закону.
Заметим, что в общинном праве западных стран процедуры разбирательства конфликта (примирения) начинаются в основном по инициативе пострадавшей стороны (истца). У нас, насколько мне известно, разбирательство может начинаться и по инициативе человека авторитетного.
Потом смотрящий решил: "Давай прям через час соберемся, после проверки. Пусть Петрович этого москвича подтянет, а Кабан смотается за нашими угловыми (их трое было в этом блоке), Резаного пригласи. Ну и Бурый пусть приходит. Если хочет - с семейниками, его право. Но лучше б ему зайти одному. Да, политического (то есть меня) тоже пригласи. Петровича? Не, Петровича, пожалуй, не надо, он из другой локалки".
С чего началась разборка? Не поверите - с чая. Заваренный уже чифир занес в "самоваре" (поллитровая алюминиевая кружка) Кабан. Угловые, смотрящий и я пьем чифир, из одной чеплаги (кружки), по кругу, по два хапка в заход. Бурому и Леше приносил по стакану (с подстаканниками) купца (чаек пожиже, его можно пить в одиночку, с конфеткой). Бурого и Леху в круг пока принимать нельзя. Еще непонятно, кто и кем из них уйдет отсюда после разборки. Чай пили не торопясь, минут пятнадцать. О деле ни слова, простой базар о зоновских делах, о бабах... Меня чего-то "политическое" спросили. Видимо, из вежливости.
Дело в том, что мы более склонны, в отличие от западных народов, не к конкретному общению (сугубо по делу), а к диффузному. Это общение ради общения. И еще одна особенность человека нашей культуры - это вязкое мышление: медленно запрягаем, быстро едем, с трудом останавливаемся.
Помните, даже такой злобный персонаж русских сказках, как Баба Яга, соглашается с Иванушкой: сначала надо напоить, накормить, в баньку сводить, а потом и к делу переходить. То есть прежде, чем приступить к решению какой-то проблемы, нужна некоторая пауза, позволяющая лучше разглядеть друг друга, сделать атмосферу более душевной.
И еще можно сказать, что для западных людей более типичным является ценностно-рациональное целеполагание, ориентированное на достижение какого-то практического результата. Для нас более свойственно ценностно-ценностное целеполагание, то есть тут важно не просто обсудить, например, конкретный поступок человека, а попытаться понять его самого, в высоком смысле: по правде ли он живет и так далее.
Так и на разборке люди собрались, им надо приглядеться друг к другу, попасть в более душевную атмосферу, тогда мы начинаем испытывать доверие друг к другу (или, наоборот, недоверие).
Потом Кабан самовар с нифелями (это для шныря оставляют), чеплагу и стаканы вынес. Татарин закурил и спрашивает Бурого: "Ну, что там за канитель у вас случилась"?
- Пришли со смены, - говорит Бурый, - а мне шнырь выкладывает: москвич, что в вашем проходе лежит, залез в тумбочку, взял твой сахар, три ложки отсыпал, чай выпил, а потом к землякам в восьмой отряд ушел.
- Ну что, Леха, - спрашивает смотрящий, - так ли все было?
Мы Алексею перед разборкой посоветовали: рассказывай точно так, как было, не менжуйся. Леша и рассказывает: "Да, вот хотел попить чаю, а сахара пайкового еще не принесли, вот и решил взять взаймы. Но Бурого было не спросить, человек на работе был. Потом я бы ему из пайкового отдал.
- Да, - с какой-то тоской в голосе, подытожил Татарин.
И угловые погрустнели: явное нарушение правильных понятий. Тягостное такое молчание воцарилось, потому что ничего оправдывающего Леху с точки зрения правильных понятий не было.
И тут Кузьминок спрашивает: "Слушай, Резаный, а когда вот этот этапник пришел, ты ему хоть что-то разжевал: чего там у нас и как, какие порядки?"
- А чего я ему разжевывать, - отвечает Резаный, - они, все эти москвичи, умнее меня приходят. Еще и сами сказок понарассказывают.
- Хорошо, - говорит Кузьминок, - ты Леха, как поднялся в зону, откуда? В каком СИЗО сидел, какие пересылки проезжал?"
- Нет, - говорит Леша, - в СИЗО не сидел, пересылок не проезжал.
- Такого не бывает, - вскидывается Резаный.
- Был какой-то экспериментальный этап, - отвечает Леха, - за три дня из Москвы до Барнаула доехали
- А кто-нибудь еще в зону этим этапом пришел? - спрашивает Кузьминок.
- Да, человек шесть.
- И ты знаешь, кто они, в каких они отрядах?.
- Знаю, - говорит Алексей, - двое прямо в нашем: Бурлыкин и Ляхов. Можно их прям сейчас позвать.
- Нет, - говорит смотрящий, - звать мы их не будем, потому как правильный арестант за свои слова головой отвечает. Соврал - по полной ответишь. Это ты и на будущее запомни.
- А копия приговора у тебя сохранилась? - спрашивает на всякий случай Резаный.
- Сохранилась. Она у меня при себе, - достает Алексей копию из кармана.
- Заверни назад, - останавливает смотрящий, - я ж тебе сказал, что за базар головой ответишь, так что нечего время терять. И третий раз, Леха, я тебе про это напоминать не буду, а просто по ушам дам.
- Так, - подытоживает Кузьменок, - а ведь пассажиру впрямь никто ничего не разжевал. Значит, по-правильному, не с него спрашивать надо бы, а с тех, кто все это этапнику объяснять должен. - И даванул косяка на Резаного.
И тут все вроде немного повеселели, даже Резаный с Бурым. Стало понятно, что, вообще-то, никакого такого нарушения правильных понятий не было.
Дело еще и в том, что для принятия решения на сходняке необходим, как бы мы сказали, консенсус. Если хотя бы один из авторитетных, участвующих в разборке, с мнением других не согласен - все. Разборка на время прекращается. А Кузьминок был явно против того, чтобы признать, что Леша нарушил правильные понятия
Видимо, в нашем обычном праве принцип консенсуса присутствует. Я позволю себе привести одну цитату из Хомякова, потому что она будет здесь к месту: "Желательно, чтобы сход решал дела приговором единогласным, таков был издревле обычай славянский. Если уже нельзя получить решение единогласно, лучше передать дело посреднику излюбленному от всего схода. Совесть и разум человека, почтённого общим доверием, надежнее, чем игра в счет голосов".
Точно так же и в случае, когда на разборке согласного решения принять не удается, обращаются к человеку, который является признанным авторитетом для всех участников разборки, иной раз даже у конфликтующих сторон. Этот авторитетный человек может вообще сидеть в другой зоне, быть на воле. Тогда ему отправляется описание того, что произошло. Я сам был свидетелем таких решений.
Вообще вся процедура разборки ведется таким образом, чтобы примирить стороны и погасить конфликт. Чтобы они тоже с вынесенным вердиктом согласились, признали его справедливость. Ведь если люди не примирились, значит, источник конфликта останется. А в зоне и без конфликтов между собой тяжело жить
Статус того авторитета, который умеет добиваться общего согласия, постоянно повышается. Заметим, что авторитетный человек в тюремном сообществе не назначается и не выбирается. Это человек, который становится авторитетным по жизни. Какие механизмы тут действуют - отдельный разговор.
Возможно, и парламент у нас не работает потому, что такого механизма (игра в подсчет голосов, в меньшинство-большинство) нет в нашем общинном правосудии. Когда какой-то человек неизвестный нам избирается, пусть и большинством голосов, то для нас он не поймешь кто. Да еще и решение эти непонятные люди принимают не единогласно, а большинством голосов. Жулики (то есть блатные) такого себе не позволяют. Они добиваются консенсуса.
И еще заметим, что в отличие от казенного права, которое говорит, что незнание закона не освобождает от ответственности, в обычном праве считается наоборот: незнание нормы, правила, от ответственности освобождает. И нельзя судить человека, который не знал этой нормы.
Но вернемся к разборке. Решив первый вопрос (нарушения правильных понятий не было), стали решать второй.
- Леха, - говорит Татарин, - ты ведь признаешь, что сахар у человека без спросу взял. О том, что это плохо, ты и без правильных понятий должен знать. Тебя ведь, наверное, мама этому учила?
- Учила, - соглашается Алексей.
- Ну, раз учила, значит, Бурый может с тебя спросить?
- Может.
- Так, - говорит Татарин, - решено. Бурый, ты можешь с Лехи спросить.
Что значит на зоне "спросить"? Тот, кто прав, может своего обидчика даже зарезать. Что угодно может сделать, это теперь его право. Может и ничего не спросить - главное, что признали его правоту. Но при этом правый всегда помнит, что на зоне ему и дальше жить, и от того, насколько правильным будет его решение, в жизни его арестантской ох как много зависит.
Бурый решил так: банку сахара я отдаю "петухам", поскольку неизвестно, что это теперь за сахар... А поскольку мы с моими семейниками из-за этой канители столько пережили, пусть принесет две пачки чая, пачку сигарет... с фильтром. И шнырю, пачку чая и сигарет... можно без фильтра. Кабан он вообще шустрый, и в бараке у нас никогда ничего не пропадает.
Спрашивают Лешу: когда ты сможешь все это принести?
- Через час, - говорит Алексей.
Это мы ему так подсказали, поскольку приносить прямо сразу - это уже какое-то угодничество.
Вот и вся разборка.
А еще через час Петрович, Алексей и я пришли к Бурому и его семейникам с дополнительным чаем. Пригласили углового, выпили, покурили, поговорили.
У Алексея потом никаких проблем в отряде не было. Он довольно спокойно жил в той зоне, и через пять лет ушел на колонию-поселение.
10
Наши руководители страны нас не слышат.как заставить их слушать простых людей?
- Противоречия между обществом и государством существуют во всех странах. Временами эти противоречия становятся весьма острыми, приводят к демонстрациям, забастовкам и другим акциям протеста.
В нашей стране отношения между властью и населением не просто полны противоречий, они находятся в состоянии непрерывной конфронтации. Один заключенный в своем письме в Центр содействия реформе уголовного правосудия определил эти отношения следующим образом: "представители власти ведут себя, как оккупанты на захваченной территории... поэтому простым людям приходится вести с ними партизанскую войну".
Дело в том, что Россия находится на донациональном этапе развития, ни один народ, живущий на ее территории, пока не стал нацией и, соответственно, не может создать национального государства.
На этой стадии взаимосвязь людей, их способность к общему действию определяется кровнородственными или территориальными связями. Общие нравы, обычаи, обряды скрепляют эту общность. Людям достаточно "общинного правосудия", "обычного права". На определенном этапе развития этноса возникает необходимость в однозначном истолковании норм "общинного правосудия" и "обычного права" и частичной их формализации.
Это в нормальном случае и происходит при преобразовании народов в нации, после чего начинается период становления национальных государств. В большинстве стран Западной Европы этот процесс начался в восемнадцатом веке и к двадцатому веку завершился.
В нашей стране по разным причинам этого не произошло. Нам еще только предстоит выработать свои "языки" (государственный, политический, юридический и так далее), создать свое право, а пока это не сделано, власти и народу очень трудно понять друг друга, диалог между государством и обществом в нынешних условиях практически невозможен, мы говорим с властью на разных языках.
11
Насколько правдоподобен, на ваш взгляд, сериал "Зона"? Похожи ли тамошние реалии-сюжеты на то, что вы видели в местах лишения свободы? Полезно ли показывать такие сериалы по ТВ?
- Меня несколько расстроили отзывы на "Зону", которые пришли из Свердловской и Брянской областей, особенно от сотрудников наших тюрем и колоний, которые полагают, что "фильм искажает действительность, порочит честь людей, работающих с осужденными. Кроме того, способствует дальнейшей криминализации общества".
В сериале как раз довольно точно представлены самые главные проблемы сотрудников российской зоны. Не только те, что связаны с нищенскими условиями жизни и тому подобным, это все-таки проблемы, которые можно снять довольно быстро, при проведении более разумной социальной уголовной политики государства. Просто не отправлять так много людей за решетку, снижать средний срок пребывания арестантов в зоне. В большинстве цивилизованных стран мира количество заключенных соответствует материальным возможностям государства. Если средств (с учетом расходов на другие, не менее важные проблемы) на обеспечение нормальных условий содержания заключенных и достойных условий жизни пенитенциарных сотрудников не хватает, надо сократить численность тюремного населения до подъемного. Это, как показывает опыт европейских стран, при проведении разумной уголовной политики никак не влияет на ситуацию с преступностью.
"Народный сериал" довольно точно передает одну из главных проблем реальной зоны: это крайняя напряженность в отношениях между арестантским сообществом и администрацией, "ментами".
Конечно, отношения между узником и тюремщиком во все времена и во всех странах были далеко не безоблачными, но психологическая атмосфера конфронтации, сложившаяся в российской зоне, напоминает ситуацию с вынужденным проживанием на одной территории групп, придерживающихся непримиримых религиозных догм и фанатично их отстаивающих. Наиболее устойчиво в оценках друг друга администрация и заключенные используют слово "враг" или его эвфемизмы. Арестанты в своих ответах на вопрос про "хороших сотрудников" чаще всего используют тюремный фольклор: "хороший мент - это мертвый мент", "хорошие менты - в хороших гробах, плохие менты - в плохих...". Сотрудники на аналогичный вопрос о хороших заключенных либо явно уходили от ответа, либо давали те же самые фольклорные определения, заменяя "ментов" на "зеков" или "подлых зеков", "зычар". В конце восьмидесятых - начале девяностых годов довольно популярным был ответ: "зек - это враг, хуже американского солдата". Жизнь зоны - это непрерывная холодная война, временами переходящая в "горячую": бунты, массовые беспорядки, акции протеста заключенных.
Нет ничего странного в том, что создателям сериала арестант гораздо роднее, симпатичней, ближе и понятней, чем правоохранители, "менты". Не буду настаивать на том, что фильм отражает реальное положение вещей, но совершенно определенно могу сказать: "народный сериал" адекватно переводит на экранный язык представления, широко бытующие в народном сознании. В этом секрет популярности фильма "Зона". Кто бы стал смотреть "порожняк", где следователи-прокуроры-судьи не берут взяток, не фабрикуют дела на тех, кто попался "под фонарем", а "добрые", до слащавости, тюремщики занимаются "перековкой" арестантов, представляемых в фильме натуральными злодеями? Ну, может быть, сами сотрудники всяких правоохранительных и прочих органов (их родственники, друзья) не отрывались бы от "ящика"... Да только им-то самим что за выгода будет от такой экранной "положительности". Сомневаюсь, что "народ" будет смотреть столь откровенную халтуру. Но те, кого и удастся подтянуть-заманить профессионально поставленной чернухой, вряд ли смогут избавиться от привычки, завидев милиционера, переходить на другую сторону улицы и начнут относиться к профессии тюремщика как к профессии врача или хотя бы пожарника. По некоторым опросам, милиционеров боятся больше, чем бродячих собак или уличных хулиганов. Я с большой осторожностью отношусь ко всякого рода социологическим опросам, предполагая, что могу нарваться на непрофессионалов или продажных пиарщиков, которые дурачат публику и занимаются натуральным мошенничеством.
К слову сказать, фонд "Общественное мнение" (ФОМ) и Левада-Центр, результаты исследований которых публикуются на сайте "Зона", - это серьезные социологические службы, с давней и доброй репутацией. Не буду загромождать текст цифрами и подробными выкладками, кратко изложу основные выводы, которые можно сделать из экспертных заключений, по результатам исследований, проведенных в последние 12 лет серьезными социологическими службами, криминологами и так далее.
Результаты опросов, представленные на сайте "Зона", выявляют еще одну парадоксальную вещь: большинство опрошенных относятся к арестантам с сочувствием. Такого снисходительного отношения к узникам почти не встретишь в цивилизованных странах, переживших криминальный взрыв. Там в заключенных видят по большей части реальных злодеев, а условия, созданные для них в тюрьмах, считают чересчур либеральными. Вероятно, до позапрошлого века, мы не дотягиваем, но все-таки тех, кто считает улучшение условий для арестантов важной государственной задачей, у нас в четыре с лишним раза больше, чем тех, кто придерживается противоположной точки зрения. Лишь 29#8722;31% опрошенных полагают, что для приговоренных к лишению свободы "надо создавать жесткие условия содержания в местах заключения". Около половины (46#8722;50%) опрошенных придерживаются чисто "правовой" точки зрения и считают, что лишение свободы само по себе является тяжким наказанием, потому жесткие условия содержания в тюрьмах и колониях недопустимы. Я, правда, не думаю, что это результат правового просвещения населения. Среди новых пословиц, получивших распространение в городском фольклоре, есть и такая: "В тюрьму сейчас попадает только бедный и дурак". К тому и другому, как известно, у нас принято относиться милостивей, снисходительней.
К сожалению, в опросах обычно не выделяют тюремщиков, зачисляя их в общую группу правоохранителей-правоприменителей. Возможно, социология у нас, как и все другие сферы общественной жизни, не избежала призонизации - в тюремном языке слово "мент" это не только милиционер, как на воле, но и любой казенный человек, имеющий отношение к "тюремным делам": тюремщик, опер, следователь, прокурор. Создатели "народного сериала" для следователей и прокуроров (по крайней мере пока) не жалеют темных красок, а вот "отрицательные" и "положительные" тюремные сотрудники представлены примерно в той же пропорции, что и адвокаты: явных злодеев - примерно половина. Среди "незлодеев" - самые яркие образы, которые вызывают, я думаю, сочувствие и понимание у зрителя. Ситуацию, в которой они оказались, точнее всего передает старинное фольклорное определение: "хороший человек на плохом месте". И здесь, как мне кажется, сериал отражает не только представления, бытующие в общественном сознании, но и реальное положение вещей: "хороших людей на плохом месте" в последнее десятилетие в зоне заметно прибавилось. Сужу об этом по собственному опыту не только общения, но и совместной деятельности с сотрудниками уголовно-исполнительной системы. Это без малого тридцать лет. Перемены, которые происходят сейчас в самих сотрудниках, может быть, важнее законодательных и структурных реформ.
Теперь о "жесткости" и "малоприятности" зоны. В любой стране мира, во все времена, тюрьма не просто была малоприятным зрелищем, а шокирующим. Вспомните Федора Достоевского, Оскара Уайльда, Варлама Шаламова, Александра Солженицына... Главное, чего нельзя не заметить в текстах великих арестантов: суд человеческий ничего общего с правдой или справедливостью не имеет, тюрьма - это место, созданное для того, чтобы одни люди занимались там мучительством других, ничем их не лучше и не хуже. Это правда. Я шесть лет провел в советских тюрьмах и лагерях, уже пятнадцать лет посещаю тюрьмы разных стран мира. Полтора столетия прошло с выхода в свет записок Достоевского, но по сути своей тюрьма так и осталась Мертвым домом. Не верьте, что где-то есть хорошие тюрьмы. Везде это заведения, где одни люди мучают других.
Значит, мучить можно, а рассказывать (или показывать) нельзя?
Каждый нормальный человек, впервые попавший в зону, выходит из нее как из дантова ада (по крайней мере, из "круга первого"). Это я точно знаю, не только по тем годам, которые провел в "малоприятности". К каждому, кто осознанно решил в нашем центре работать, после первого посещения зоны (особенно женской и подростковой) мы относимся с особенной душевностью и бережностью. Как к малому ребенку, который впервые осознал бренность земного существования. Детские психологи знают (многие люди и сами помнят), что в определенном возрасте (четыре-шесть лет), ребенок проходит не просто через "малоприятное", а тяжелейшее испытание, он впервые начинает задумываться о проблемах жизни и смерти. И такой ужас перед смертным порогом на ребенка накатывает, что жизнь становится непереносимой до того, что легче сразу уйти. А бывает, дети и в самом деле "уходят", если рядом не оказалось взрослого, способного увидеть, понять и помочь.
Одна из удач фильма "Зона" - это точное слово, найденное для названия. Очень родное для нас слово. Сколько людей пострадало от зоны или через нее - не сосчитать, проще подсчитывать не затронутых, их гораздо меньше. По результатам социологических исследований, в России небывалое количество людей, интересующихся тюремными проблемами - 92#8722;95%, такого нет ни в одной стране.
Как член Президентского совета не могли бы вы сказать, обсуждаются ли проблемы наших пенитенциарных заведений на заседаниях этого совета? И знает ли об этих проблемах, например, президент?
- Президент знает. Президент был первым политическим лидером, который посетил тюрьму. Еще в бытность премьером он посетил "Кресты". И он пришел в ужас. Потому что в тех камерах, которые были раcсчитаны на одного человека, сидело по 25 человек. Посе этого он приказал созвать совещания по проблемам тюрем, и был принят целый ряд мер, которые облегчили страдания людей.
И он продолжает проявлять инетерс. На нашей встрече с президентом в январе тюремная тема поднималась очень активно.
Написано, что вы знаете, что происходит в наших колониях. Расскажите, пожалуйста, насколько они телефонизированы, т.е. какой процент заключенных имеет мобильные телефоны (в среднем по России), сколько телевизоров приходится на одного заключенного.
Известно что в армии, в начале 2000#8722;х годов бывали случаи, когда прапорщики предлагали платить солдатам примерно по тысяче (или две-три, не помню) рублей в месяц, для того чтобы они просто числились в части. Существует ли такая практика в тюрьмах?
Есть ли, и если есть, то какие, инициативы, ужесточающие наказание для наркодилеров, а также пресекающие их финансовые возможности для досрочного освобождения?
Наркодиллеры торгуют из мест не столь отдаленных, с использованием новейших средств связи. Конечно, нельзя обвинять в этом ни государство, ни руководство колонии. Но ведь можно, наверное, всех наркодилеров содержать в спецколониях, отдельно от других заключенных, где бы было повышенное внимание к их финансовой деятельности. В конце концов можно ведь разместить их где-нибудь за Полярным кругом, где нет тарелок сотовых операторов.
- Говорить о российских тюрьмах так же некорректно, как и о тюрьмах американских. Я бывал в американских тюрьмах, но там каждый штат - как другое государство. Я посещал тюрьму штата Миннесота и тюрьму в округе Колумбия. И даже у нас тюрьмы Красноярского края, Орловской области - это совершенно открытые учреждения, там нет акций протеста, а если есть проблемы, то они сразу решается.
По закону мобильники запрещены. Да и обычная связь есть не везде, но где есть, то заключенные имеют право ею пользоваться. А мобильники попадают через охранников, за деньги или за какие-то вещи. В чем опасность ситуации: раз есть мобильники, мы, правозащитники, получаем информацию. А другой связи нет. Лично я считаю, что мобильник в зоне должен быть, чтобы заключенный мог в любой момент позвонить из зоны. Иметь этот мобильный должен уполномоченный по правам человека. Если мы хотим решить проблемы в зонах, независимый наблюдатель с мобильным должен быть обязательно. И интернет должен стоять. Надо вывесить телефоны всех правозащитных государственных структур, независимых правозащитников. Вот тогда мы сможем предотвратить бунты. Я думаю, что деньги на это найти можно.
"Эксперт Online"
02.11.2007
http://www.expert.ru/interview/2007/11/02/abramkin_v/
Док. 504338
Перв. публик.: 02.11.07
Последн. ред.: 11.10.08
Число обращений: 103
Абрамкин Валерий Федорович
|
