"История социальной эволюции учит нас тому, что все фундаментальные и по-настоящему прогрессивные процессы суть результат развития знания, мира, солидарности, кооперации и любви, а не ненависти, зверства, сумасшедшей борьбы, неизбежно сопутствующих любой великой революции. Вот почему на революционный призыв я отвечу словами Христа из Евангелия: "Отче Мой! Да минует меня чаша сия!.."
Этот отрывок принадлежит перу Питирима Александровича Сорокина (1889-1968), выдающегося русского социолога и философа, которого чаша революционных испытаний, конечно, не миновала. Больше того: до своей высылки из Советской России (в 1922 году) Сорокин, кажется, испил ее до дна. Будучи с 1906 года деятельным членом партии эсеров, он неоднократно арестовывался в связи с революционной агитацией, а в 1917-м не только активно участвовал в деятельности Государственной Думы, Временного правительства, редактировал эсеровские газеты "Дело народа" и "Воля народа", являясь к тому же автором целой серии актуальных социально-политических памфлетов, но и некоторое время был личным секретарем А.Ф.Керенского... И лишь крах Учредительного собрания, депутатом которого Сорокин был избран, а также очередной арест (на этот раз - большевистским правительством) заставили Питирима Александровича окончательно разувериться в перспективах политической борьбы, отдав всю свою энергию научным занятиям.
Впрочем, личный революционный опыт стал для Сорокина неоценимым исследовательским материалом, послужив базой в том числе для его книги "Социология революции", отрывок из которой мы привели в начале и которая вышла в свет в 1925 году, когда автор был уже профессором Миннесотского университета в США.
Вообще говоря, если путь Сорокина "через революцию" вполне типичен для многих представителей русской мысли начала ХХ века (оказавшихся осенью 1922-го на борту "Обербургомистра Хагена"), - то его путь в науку не типичен вовсе. Уроженец села Турья Яренского уезда Вологодской губернии, сын ремесленника и зырянской крестьянки, с 10-летнего возраста оставшийся без родительского присмотра и вместе с братом Василием ведший жизнь бродячего мастерового, Питирим, казалось, шансов на этой стезе не имел. Гамская двухклассная школа (пусть и оконченная с отличием), Хреновская (Костромской губ.) трехклассная церковно-учительская школа, в "нагрузку" к которой было еще тюремное заключение в Кинешме (в 1906-1907 гг.) за нелегальную деятельность, - как далеко отсюда до звания декана факультета социологии Гарвардского университета (1930), президента Американской социологической ассоциации (1964) и выдающегося ученого ХХ века!..
Между тем с 1907-го намечается поворот. Сначала, правда, все развивается в прежней "стилистике": безденежная ("за чистку туалетов и вагонов") поездка в Петербург, репетиторство... Но затем - сдача экстерном гимназических экзаменов, поступление в столичный психоневрологический институт, перевод на юридический факультет университета, активная публикаторская деятельность в журналах "Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма" (!), "Вестник знания", "Заветы", связанная с популяризацией социологических идей и теорий. И, конечно, расширение круга знакомств в научном мире - в этот круг входили, прежде всего, непосредственные наставники Сорокина - М.Ковалевский, Е.Де-Роберти, Л.Петражицкий...
Итогом этого плодотворного периода стала монография Сорокина "Преступление и кара, подвиг и награда", в которой 24-летний ученый предпринял попытку построить собственную интегральную концепцию общественного поведения и морали. В предисловии к книге, опубликованной в 1914 году, профессор Ковалевский написал: "В будущей русской социологической библиотеке не один том будет принадлежать перу автора"... И оказался прав. С тем лишь нюансом, что библиотеки существуют порой отдельно от их читателей (а ведь даже имя Сорокина долгие десятилетия было исключено из советского научного оборота!); а чтобы родиться этой - сорокинской - библиотеке, автору пришлось пройти и большевистские аресты, и руководство кафедрой социологии Петроградского университета (1920), и страстные дискуссии вокруг изданного в 1920-м же двухтомника "Система социологии", - пока наконец "разгромная" рецензия на книгу Бухарина "Теория исторического материализма" (1922) не стала последним поводом к остракизму.
Между тем в своем дневнике сразу после отъезда Сорокин пишет: "Что бы ни приключилось в будущем, я твердо знаю, что извлек три урока... Жизнь, даже если она трудна, самое прекрасное, чудесное и восхитительное сокровище мира. Следовать долгу столь же прекрасно, ибо жизнь становится счастливой, душа же обретает неколебимую силу отстаивать идеалы, - вот мой второй урок. А третий - насилие, ненависть и несправедливость никогда не смогут сотворить ни умственного, ни нравственного и ни даже материального царства на земле".
Полный размышлений о судьбах России, оказавшийся на чужбине Сорокин начинает с "Социологии революции" (1925) - с неожиданно верной фразы: "Не потомки, а современники - лучшие судьи и наблюдатели истории"; и продолжает отрезвляюще горько: "Революции скорее не социализируют людей, а биологизируют; не увеличивают, а сокращают все базовые свободы... Чего бы <революция> ни добивалась, достигается это чудовищной и непропорционально высокой ценой". Поэтому "действительная природа революции существенно разнится от романтических представлений ее апологетов". Между тем "кроме революционных экспериментов существуют и другие способы улучшения и реконструкции социальной организации". Такими принципиальными канонами, по Сорокину, являются:
1.Реформы не должны попирать человеческую природу и противоречить ее базовым инстинктам;
2.Тщательное научное исследование конкретных социальных условий должно предшествовать любой практической реализации их реформирования;
3.Каждый реконструкционный эксперимент вначале следует тестировать на малом социальном масштабе. И лишь если он продемонстрирует позитивные результаты, масштабы реформ могут быть увеличены;
4.Реформы должны проводиться в жизнь правовыми и конституционными средствами...
Революции, констатирует Сорокин, презирают все эти ограничения. Попрание же этих канонов делает каждую попытку социальной реконструкции тщетной.
Нет сомнений, выведенная по следам событий русской революции, сорокинская формула социальной реконструкции сохранила актуальность и по сей день. Не приходится сомневаться, что она хорошо известна и современной российской политике, которая, однако, всегда ограничивалась лишь "декларациями о намерениях" применить эту формулу на практике. Причем делала это, скажем так, рассеянно и с легкой досадой. Неудивительно поэтому, что предсказанная Сорокиным же "двухступенчатость" революционного процесса (включающего также и контрреволюцию!), воплощаясь ныне, по невниманию его торопливых читателей воспринимается как некое термидорианство, лежащее вне логики социально-политического развития, и вызывает испуг и даже осторожный "либерально-демократический" протест. Между тем подобный ход событий прямо прогнозируется, например, в трагичной и одновременно оптимистичной концовке "Социологии революции", - с ее утверждением о неслучайности социального порядка и гимном возрождению прошедшего голгофу революционных испытаний общества, возвращающегося к самому себе.
С книгой Сорокина можно спорить - прежде всего по поводу того, что он считает причинами большинства социальных революций. В самом деле, вряд ли тема подавления базовых инстинктов населения исчерпывает весь комплекс оснований для социального взрыва. Хуже того, в разговоре об инстинктах всплывает парадокс революции, при которой социальные инстинкты временно вообще атрофируются, "на смену социуму на волю выпускается "бестия", - а, следовательно, попытка революционного решения проблем приводит к проблемам неизмеримо худшим. Странно, но Сорокин почти не касается в своей книге вопросов социальной психологии, - которые, очевидно, все-таки являются первостепенными для понимания "революционной темы". Отойдя от политической борьбы, Питирим Александрович необъяснимо "забыл" и тему политической пропаганды, манипулирования массовым сознанием, тему массовых коммуникаций и PR в широком смысле слова, - хотя именно этим "плодам цивилизации" мы обязаны тремя революциями ХХ века - в том числе и последней, "демократической" революцией 1993 года. Теперь, на излете ХХ века, безусловно ясно, что общественное сознание формируемо; социальный аффект может быть намеренно создан и стимулирован; современная политика не гнушается никаких технологий и методик; а то обстоятельство, что рано или поздно перед глазами исступленного народа все-таки возникает финальная сцена из пушкинского "Годунова", вряд ли может служить здесь утешением.
Кстати, еще один "парадокс" в том, что Сорокин сказал и об этом, когда в одной из своих ранних статей ("О так называемых факторах социальной эволюции") повторил вслед за Де-Роберти: "Абстракция и социальное сохранение есть в строгом смысле синонимы".
Американский период творчества Сорокина по объему и интенсивности выполненной работы колоссален. Достаточно сказать, что вслед за "Социологией революции" следует не менее фундаментальная и новаторская "Социальная мобильность" (1927); через год - "Современные социологические теории" (1928); еще через год - "Основания городской и сельской социологии" (написанная в соавторстве с другом и коллегой - К.Циммерманом); и, наконец, трехтомная "Систематическая антология сельской социологии" (1930-1932). Причем все эти труды представляют собой многостраничные фолианты, ярко свидетельствующие не только о научном, но и о культурном потенциале автора - своего рода "Набокова от социологии", - с неменьшим талантом писавшего и на неродном языке.
Уже будучи деканом Гарварда, Сорокин получает колоссальный по тем временам университетский грант в размере 10 тысяч долларов и осуществляет свой главный труд: с 1937 по 1941 годы четырьмя томами выходит "Социальная и культурная динамика" - беспрецедентный по объему и эмпирическому охвату социологический труд, превзошедший в этом смысле даже "Капитал" Маркса и "Трактат по общей социологии" В.Парето.
Вообще, именно в 1930-1950-е годы Сорокин достигает вершины своего творчества, его труды приобретают мировую известность, а сам он - славу крупнейшего социолога столетия. Показательно, что в ряду гарвардских учеников и сотрудников Питирима Александровича в те годы были по меньшей мере два знаменитых впоследствии ученых - Роберт Мертон и Толкотт Парсонс (предложивший и разработавший теорию "социального тождества и равновесия", по простоте и логике сравнимую с законами Ньютона), - хотя Сорокину так и не удалось создать собственной социологической школы в Америке. По меткому выражению Л.Коузера, он постепенно превращался в "одинокого волка" от науки. Его идеи и труды приобретали порой эксцентричный характер, а публичные выступления становились все более критичными, - о чем во многом свидетельствуют и названия его работ: "Социальная философия в век кризиса" (1950), "Пути и власть любви" (1954), "Американская сексуальная революция" (1957), "Власть и нравственность" (1959).
Кстати, поздние провидения ученого многие его критики тоже пытались списать на эксцентричность - как, например, произошло с работой 1960 года "Взаимное сближение Соединенных Штатов и СССР к смешанному социокультурному типу". Между тем десятилетие спустя идеи конвергенции стали ведущими в политологии и общественной мысли, хотя мы-то привыкли связывать их возникновение с именем академика Сахарова...
Сорокин умер 11 февраля 1968 года в своем доме на Клифф-стрит в Винчестере, являясь кумиром радикально настроенной американской молодежи, - и в этом еще один парадокс. Впрочем... Стержень жизни мыслителя составляют его идеи; мысль же парадоксальна по природе, и пушкинское "гений - парадоксов друг" отнюдь не случайно.
Любопытно, что Питирим Александрович не чуждался парадоксов и логических игр и в своем творчестве - примером чему работа, предлагаемая вашему вниманию, - в которой, кстати говоря, слышна перекличка со знаменитыми апориями Зенона Элейского и хотя менее известной, но совершенно поразительной по аргументации, неожиданной и смешной "Троянской речью" Диона Хрисостома.
Между тем в этой работе (авторский заголовок - "Историческая необходимость") Сорокин далек от голой софистики - и, намечая подступы к своей социологической системе, делает ряд серьезных и далеко идущих выводов. Например, о вариативности истории, отвергающей fatum, а еще - о том, что история зерном сидит в каждом человеке. "Будущее человечества - обнаружение его свойств" - отсюда рукой подать до критики Энгельса (которой Сорокин никогда, кажется, специально не занимался), - критики, давшей в итоге неожиданно ясную формулу: "Свобода есть осознанная возможность"; а кроме того - до вершин бердяевского экзистенциализма. Словом, эта во многом подготовительная работа 1914-1916 годов, никогда не включавшаяся в прижизненные издания автора, - своего рода мост, который выводит подростка из Хреновской трехклассной школы в ряд выдающихся мыслителей современности.
