У нас нет не только качественного механизма исполнения внешней политики, но нет и ее планирования. Соответственно, у России нет ни среднесрочной, ни долгосрочной внешнеполитической стратегии. Совершенно неясно, что будет в этой сфере через пять, десять и тем более через пятнадцать лет.
Все мы на уровне ощущения представляем, чего хочет от внешней политики Президент, но сформулировано это нигде не было. Это касается и больших проблем, и, условно говоря, проблем второго порядка.
Ситуацию хорошо иллюстрируют отношения России с Белоруссией - провал нашей политики. Или полное ее отсутствие. Возьмем массовые нарушения прав русских и русскоязычного населения в постсоветских государствах. Отсутствие реакции на подобные нарушения - не только мина под российскую политику на данном конкретном направлении, но и, в еще большей степени, мина под авторитет и надежность России как государства вообще.
Мы, конечно, хотим чувствовать себя частью того, что в мире называется Западом или Севером. Полагаю, это стремление нужно развивать и поддерживать. Но нельзя забывать, что значительная часть нашей страны находится на юге и большая часть населения ментально принадлежит к Югу. Тогда как к Западу - меньшая, хотя и наиболее развитая часть России. До недавнего времени я считал, что на Западе ментально находится и руководство страны, но некоторые события последнего времени показали, что для него вопрос этот совершенно не решен. Наше руководство воспринимает дрейф в сторону Запада как эксперимент, который неизвестно чем кончится.
Считается некорректным говорить о том, что средства для развития можно получить только извне. Однако капитал, который нам сейчас нужен, может прийти отовсюду - в глобальной экономике вообще нет разделения между деньгами внешними и внутренними, это бессмысленное противопоставление. Внешние деньги придут вследствие активности внутренних импульсов развития. Если такие импульсы зададут нормальное развитие, то придут деньги и внешние и внутренние, а если не будет никаких побудительных мотивов для инвесторов в нашей экономике, то не будет и денег. Тоже - никаких. Пока же они, как известно, не приходят, за исключением последних нескольких месяцев, когда появились некоторые признаки оживления промышленности и перерабатывающих отраслей. А инвестиции остаются на ничтожно низком уровне.
Не забудем, что мир стал более нестабильным с военной точки зрения, причем нестабильным по-новому. В современном мире военная сила значит гораздо больше, чем значила в прошлые два-три десятилетия. Военная сила оказывается как никогда эффективным инструментом внешней политики в самом широком понимании последней. В этой ситуации одним из основных источников нашей новой политической мощи (а за последние 2 -3 года Россия явно выросла в своем влиянии) стало представление внешнего мира о том, что мы по-прежнему являемся эффективной с военной точки зрения державой. Поэтому нужно еще и еще раз ставить вопрос о необходимости эффективных вооруженных сил. Нестабильность и непредсказуемость международных отношений вновь временно повышает значимость ядерного оружия.
В ближайшее десятилетие, учитывая наше отставание, учитывая культурно-политическое состояние нашей элиты, России нужно цепляться всеми внешнеполитическими, военно-политическими и иными якорями за западный берег.
Мне кажется, что интуитивно наша внешняя политика приблизительно на это и нацелена. Но она нигде не сформулирована и поэтому, соответственно, не понята до конца. В результате - метания по вектору движения, потеря темпа и качества развития. Вот почему, казалось бы, теоретическая разработка государственного курса приобретает сейчас сугубо практическое и жизненно важное значение.
Сергей Караганов,
заместитель директора Института Европы РАН,
член Аналитического совета Фонда "Единство во имя России"
