Духовная одиссея Георгия Петровича Федотова (1886-1951) в общих чертах напоминает ту, что проделали в свое время многие русские философы. Испытав в молодые годы искушение марксизмом, он вскоре после первой русской революции покидает ряды РСДРП, а затем - через аресты, ссылки, высылку и даже бегство за границу - постепенно возвращается к научным и философским занятиям, сделав внутренним стержнем своей жизни приобщение к православной церкви. Глубокий интерес к богословию привел Федотова к убеждению в невозможности насильственного переустройства мира. Нравственную же основу для будущих перемен он видел как в распространении христианского мировоззрения, так и в основанном на нем нравственном преображении людей. Признавая важность политики, необходимость экономической свободы, равно как и свободы мысли, он сомневался в возможности строить новое общество - "Новый Град" - только на гражданских и правовых основах, без опоры на "идеи-силы" христианства. И не случайно уже в эмиграции Георгий Петрович вел активную работу по сближению христианских церквей и укреплению их социальной роли.
Февральскую революцию 1917 года Федотов принял без особых иллюзий, напротив, усмотрел в ней предвестие грядущей российской катастрофы. Коммунизм же считал явно деструктивным течением, родственным "новому черно-красному социализму" (фашизму), с которым ему пришлось столкнуться на Западе. Кстати, даже беглое знакомство с работами Федотова начала 1920-х годов (прежде всего - "Саrmen saeculare") позволяет судить о пристальном внимании мыслителя к политической проблематике, глубочайшем проникновении в социально-психологическую подоплеку современных ему идейных течений. Во всяком случае, предпринятый Федотовым анализ идей Муссолини не только отличается безукоризненной теоретической точностью, но отдает почти апокалиптическим провидением человеческих судеб в условиях тоталитарных режимов XX века (и во многом предваряет пронзительные откровения Оруэлла и Камю).
Следует заметить: несмотря на духовную и интеллектуальную эволюцию, Федотов не порвал с социализмом окончательно, однако возрождение социалистической идеи было возможно для него только на христианском пути. Впрочем, в творческом архиве философа (статья "Потерянный писатель", 1937) есть и горькие в своей трезвости строки: "Обратную сторону русского религиозного наследия составляет нечувствие к свободе и миру культурных гуманитарных ценностей"... Федотов покинул Россию в 1925 году (уже после печально знаменитого "изгнания философов") я до 1940-го преподавал в Православном богословском институте в Париже. Вторая мировая война заставила его покинуть Францию и после ряда злоключений перебраться в США, где он читал лекции в Православной академии, работал над книгами и статьями. Наиболее известной из них стала, пожалуй, "Россия и свобода" (1945) - с ее простым и чрезвычайно актуальным замечанием: "По мере убыли свободы прекращается и борьба за нее", а также удивительной в своей правде характеристикой людей новой - советской - формации. Рядом с которой (характеристикой) перестроечное "homo soveticus" выглядит неумным, плоским издевательством - не только над людьми, но и над понятием "русская общественная мысль" в целом. Недостаток общения с соотечественниками, обостренное переживание судеб Родины, усугубленное к тому же напряженной работой, видимо, и стали причиной тяжелой сердечной болезни, от которой Георгий Федотов скончался в Бэконе, Нью-Джерси, 1 сентября 1951 года. Статья "Будет ли существовать Россия?", опубликованная в 1929 году в парижском "Вестнике РСХД" (No 1-2), возможно, одна из самых противоречивых работ выдающегося русского мыслителя. Сторонник христианского социализма, приверженец демократического общественного устройства, Федотов всю жизнь пытался соединить два начала - "правду достоинства человеческой личности" и "смысл соборного дела культуры". Мотив "соборности" и является ведущим в статье, написанной автором в момент заметного духовного и интеллектуального кризиса, совпавшего к тому же с политическим кризисом демократического крыла русской эмиграции. Полемический и эмоциональный пафос заставил звучать ноты, которые приглушены в других, особенно поздних работах философа.
И здесь счастливый парадокс: оказалось, что упомянутому "кризису" мы обязаны чуть ли не единственной в русской философской традиции XX века апологией империи. Причем империи не просто как государственной формы, а как формы национального сознания, гнездящейся в психике и мироощущении, и лишь оттуда прорастающей в государственное... Даже более того - империи как естественной животворящей среды самоощущения человека, внушающей ему чувство той самой "соборности", связности, внутренней причастности - в том числе и к общественно-политическим, и к государственным институтам. То есть чувство защищенности и свободы.
У Федотова это звучит сильно и неожиданно верно. Верно тем более, что российская история 1990-х годов слишком явно присутствует в тексте: досадно сознавать, что случилось "по Федотову"; что занесенная в разряд "запретных слов" империя была подорвана изнутри, стала гибнуть внутри "освобожденных" народов и людей, а деформированное и усеченное до политики национальное сознание и мироощущение отозвалось социальными разрывами и общей бессвязицей. В результате действительно Россия находилась в шаге от превращения в "национальную пустыню", в "многообещающую область для основания государственных утопий".
Федотов еще в 1929-м увидел многое, обратив внимание, например, на "угрожающее значение сепаратизмов, раздирающих тело России". С горечью указав, что "подрастающие дети, усыновленные нами, не хотят знать вскормившей их школы и тянутся кто куда - к Западу и к Востоку, к Польше, Турции или к интернациональному геометрическому месту, то есть к духовному небытию". С сожалением отметив, что "национальная мысль стала монополией правых партий". Предупредив, наконец, что "момент падения коммунистической диктатуры, освобождая национальные силы России, в то же время является и моментом величайшей опасности"...
Начав издавать Федотова в 1990 году, мы ни одной из предсказанных им опасностей не избежали.
Критики Федотова, болезненно реагируя на то обстоятельство, что предлагаемая работа "любима" разного рода "патриотами" и "почвенниками", пишут о "заблуждениях" автора. Думается, Георгий Петрович заблуждался в другом: в гипертрофированном внимании к религиозной тематике, которую он "по инерции" считал естественной основой будущего российского возрождения, но которая сегодня лишь затемняет смысл и звучание многих его идей. Впрочем, есть заблуждения, побуждающие к раздумьям. Что же, не станем пренебрегать этим занятием...
