План действий, предложенный президентом России в ежегодном послании Федеральному Собранию в мае 2003?го, оказался куда более впечатляющим, чем представляли себе эксперты. Его масштаб и размах объясняются простым, очевидным и печальным обстоятельством: основные задачи, не первый год стоящие перед страной, мягко говоря, ещё очень далеки от решения.
Базовый элемент
Неспешный ход реформ в нашем хозяйстве объясняют разными причинами. Говорят, например, что быстрые действия затруднены большими размерами страны. Однако самостоятельная хозяйственная деятельность каждого субъекта экономики нынче не только разрешена, но даже приветствуется. Следовательно, инерция всей страны вряд ли способна слишком уж помешать отдельному субъекту работать. Значит, это объяснение несостоятельно. Ссылаются также на особенности климата, требующие повышенных производственных расходов. Но вся Россия расходует на отопление примерно столько же энергии, сколько тратит всего один американский штат - Калифорния - на одно только кондиционирование.
Кроме этих - и аналогичных им - оправданий, существует ещё два, правое и левое, типичных объяснения нашей медлительности. Вариант "справа" объясняет все трудности тем, что наши реформы ещё не завершены. Мол, причина "долгостроя" - сопротивление левых политиков, "красных директоров", руководящих этими политиками, и чиновников, объективно солидарных и с теми, и с другими. Ответ же "слева" объявляет главной проблемой сами реформы, разрушившие стройную систему плановой экономики.
Однако куда более очевидное объяснение упомянутой медлительности можно найти в истории человечества. С древнейших времён известно: главная причина безразличного отношения индивида к труду и его результатам - практическая невозможность изменить свою жизнь, своё материальное благополучие собственными активными действиями. Не ощущая последствий своей деятельности, не видя в ней непосредственной реальной пользы, человек не находит смысла в работе. В этой ситуации самым эффективным ему представляется принцип экономии сил: он выбирает пассивность, попросту бездеятельность. Поскольку темп действий всего общества определяется именно индивидуальной активностью каждого его члена, предопределён и результат развития страны.
Как только результаты труда перестают зависеть от его качества и количества, человек перестаёт интересоваться ими. За деревом, чьи плоды гниют независимо от того, сколько его поливают, никто не будет ухаживать. Так из эпохи социализма вырос застой. Важная деталь: скромный - обеспечивающий жизнь на некотором невысоком уровне - доход при социализме был гарантирован. Доходы же более высокие обществом не приветствовались: обратить их в непосредственные материальные блага было крайне затруднительно. Этих жёстких "тормозов" вполне достаточно, чтобы остановить сколь угодно мощную хозяйственную машину.
В России сегодняшней, пореформенной, положение практически не изменилось - если говорить не о надеждах и обещаниях, а именно о деле. Бюджетники разного уровня - в том числе и чиновники, принимающие решения, цена которых может быть исключительно высока - по-прежнему получают твёрдые оклады, никак не зависящие от результатов их деятельности. Доходы же бизнеса в среднем более чем наполовину зависят от факторов, влиять на которые бизнес не может: тарифов естественных монополий, стандартов, ведомственных инструкций, налогов, пошлин. Следствие вновь отделяется от причины.
Итак, из концепции, определяющей возможности и пути построения свободного рынка, удаляется базовый элемент: благополучие каждого человека должно непосредственно и ощутимо зависеть от его собственных действий. Отсутствие такой зависимости делает бессмысленным поиск новых возможностей и наилучших решений. Рынок должен поощрять инициативу: эффективная, толковая деятельность каждого должна приводить к повышению уровня жизни. У каждого человека должен быть стимул сделать шаг вперёд в своей собственной работе. Тогда сделает шаг вперёд и вся страна.
По следам Эрхарда
Рынок не требует обязательно глобальных подходов. Можно всего лишь призвать каждого покупателя перед любой покупкой сравнивать цены на схожие товары, сопоставлять цены на один и тот же товар в разных местах. И делать выбор в свою пользу. Именно так поступил Людвиг Эрхард[1], творец германского "экономического чуда" конца 1940?х-1950?х годов. Результат - заметное повышение производительности труда в стране. Причина понятна: благодаря такой массовой проверке резко увеличивается оборот у промышленников и торговцев, способных предложить рынку наилучшее соотношение цены и качества. Остальным приходится, засучив рукава, работать эффективнее, чтобы не быть вытесненными с рынка.
Конечно, глобальный эффект оптимизации рынка проявляется, только если налицо его локальная предпосылка: каждый участник рынка действует на нём свободно. Любые способы ограничения инициативы на рынке недопустимы. В том числе недопустима и монополизация каких-либо видов деятельности любым путём - от картельных соглашений до экзаменов на право ведения розничной торговли. Именно такой точки зрения придерживался Эрхард.
То, что основой рынка является свобода - факт, подтверждённый всей экономической историей. Эрхард добавил к идее рыночной свободы понятие социальной рыночной экономики. Этот "ястреб социализма" полагал: именно - и только - свободный рынок позволяет найти решение любых социальных проблем. Развивающийся активный рынок, по мнению Эрхарда, самый эффективный источник средств для обеспечения социальных нужд.
Такую идеологию принято считать "правой". Эрхард - её классический представитель. С иной точки зрения, которую отстаивали германские социал-демократы, социальные проблемы следует решать независимо от состояния дел на рынке. На развитие рынка, по их мнению, должны направляться лишь те средства, которые останутся после решения социальных проблем.
Практика, как известно, критерий истины. Советский опыт показал: предложенная оппонентами Эрхарда расстановка приоритетов в экономике не слишком эффективна. Социальные проблемы действительно решаются распределением неких благ - но сначала эти блага должны быть произведены. Очевидно, о производстве следует заботиться в первую очередь. Эффективность же производства прямо зависит от эффективности рынка, и наоборот.
Реальная жизнь показывает: стихийный, никак не контролируемый рынок быстро сосредоточивает почти всё в руках немногих. Концентрация средств и товаров у избранных происходит по воле обстоятельств рынка, распределение же требует целенаправленного воздействия. Иначе плоды процветания оказываются недоступны для большой - а то и для большей - части общества. Разве не это происходит в сегодняшней России?
Как решали эту проблему Эрхард и его единомышленники? - Первоочередными получателями из общественных фондов должны быть именно те, кто не в состоянии зарабатывать самостоятельно. Активность рынка при этом обеспечивается снижением налогов. Итак, поощряется свободная рыночная инициатива каждого, - а это позволяет создавать блага такого качества и в таком количестве, чтобы удовлетворить потребности всего общества. Каждый работает для всех. Но и каждый не забыт и не брошен всеми.
Впрочем, целью Эрхарда не была забота только о малоимущих. Гораздо важнее для него было создать условия, когда в деятельности рынка смог бы самостоятельно участвовать каждый. Общество обязано обеспечить каждому человеку возможность участвовать в рыночном экономическом процессе - значит, быть свободным в выборе и принятии решений. Тогда общая экономическая тактика и стратегия формируется оптимальным - наилучшим - образом. Говоря в современных терминах, Эрхард увеличивал число независимых процессоров, параллельно решающих задачу оптимизации. С вычислительной точки зрения эта технология несравненно эффективнее, чем централизованное отраслевое планирование всей экономической деятельности.
Социализм должен быть либеральным
В стремлении обеспечить свободу всем и каждому Эрхард, двигаясь всё правее, вплотную подошёл к сторонникам левой идеологии. Известный итальянский социалист Карло Росселли ещё в конце 1920?х годов доказывал: именно социалисты должны быть самыми последовательными либералами. Ведь свобода невозможна без материальной опоры: подлинно свободен лишь тот, кто не зависит от чужой поддержки. Либеральный идеал всеобщей и равной свободы достижим - как убеждают социалистические каноны - только в том случае, когда каждому обеспечен некоторый минимум вещественных благ:
"Попытки слишком прямо увязать философию и практику бесплодны. Но если рассматривать в этом ключе теорию исторического материализма и его ревизионистские интерпретации, то приходишь не к идее социализма, а к самому явному либерализму. К либерализму реалистическому и конкретному, осознавшему суть рабочего движения и диалектику явлений, способному точно и реалистично определить действующие лица прогресса"[2].
Увы, в нашем отечестве Росселли практически не известен. Для советской идеологии и сопутствующей ей политической технологии мысль о единстве и взаимозависимости свободы и благосостояния была неприемлема принципиально. Скованное льдом догматизма зимнее мышление "попов марксистского прихода" не выносило весеннего ветра представлений нетривиального политического мыслителя. Главный труд Росселли "Либеральный социализм", созданный в 1929?м, издан на русском языке только в 1989?м. Кстати, марксист Росселли не побоялся поправить своего учителя:
"Капитализму... удалось выйти из безвыходного положения, к которому его приговорили. Рабочее движение, социальное законодательство, разнообразные формы вмешательства общества положили в наиболее развитых странах конец самым серьёзным издержкам капитализма. В ходе совершенствования производства и капиталистического мышления стало очевидно, что для роста прибылей требовались рабочие более квалифицированные, лучше оплачиваемые, поскольку они должны были не только производить, но и потреблять растущую массу продуктов, наводняющих рынок; появление акционерных обществ в известной степени демократизировало капитал и объединения капиталистов начали осознавать недостатки системы производства, зависящей от прихотей выгоды и личных критериев. Постепенно свершился переход от самоустранения государства от экономических проблем к растущему интенсивному в них вмешательству; государственный контроль над железными дорогами, почтой, банками, страхованием и т. д., контроль над ценами (свет, хлеб, вода, жильё и т. д.), над рынком, профессиональными объединениями, внешней торговлей; премии и субсидии, национализация в пользу общественных интересов. Общественные работы, обязательный контроль над заработной платой и условиями труда... явили расцвет инициативы общественных организаций, о которых не имеется у Маркса соответствующего представления..."[3]
Итак, обновлённый и усовершенствованный марксизм, по-прежнему опираясь на диалектику, делает вывод: свобода и социальное обеспечение образуют единство противоположностей. Вывод неудивителен, поскольку идеал равенства реализуется теперь именно в форме социального обеспечения.
Диалектические взаимоотношения свободы и равенства подтверждаются и сегодня. Используя образ, предложенный ещё Гегелем, современные исследователи указывают: "Категории "свобода" и "равенство", подобно двум зеркалам, многократно отражаются друг в друге". Естественно, "абсолютная свобода" содержит в себе и принцип равенства, а значит и "равенство возможностей". Положив в основу принцип социального равенства, можно вывести из него и идею свободы, понимаемую прежде всего как "свобода от эксплуатации"[4].
От того, сколь удачно и гибко взаимодействуют свобода и равенство, зависит эффективность других пар противоположностей: в экономической деятельности - производства и потребления, в политической - консерватизма и прогресса. И, конечно, их воплощений в разных классах общества, - недаром тот же Росселли подчёркивал, что тезис и антитезис равны по значению и немыслимы друг без друга.
НЭП - это серьёзно
Взглянем на наш, отечественный, опыт. Чуть ли не самые высокие за всю российскую историю темпы экономического развития были достигнуты в эпоху новой экономической политики. Именно тогда прямое вмешательство государства в экономическую жизнь было наименьшим за всю историю страны. "Командные высоты", вроде железных дорог и тяжёлой промышленности, власть оставила за собой, в остальном же ограничила своё влияние на экономику сбором довольно скромных налогов. Даже от дореволюционной, бюрократически мелочной регламентации ремёсел и производств государство отказалось: зачем вмешиваться в то, что рынок сделает быстро и эффективно?
Известный экономист Николай Шмелёв пишет: "Факт остаётся фактом: никогда, ни до, ни после НЭПа Россия не знала таких высоких темпов роста ВНП, которые в тот период, по разным современным оценкам, составляли среднегодовую величину порядка 13-14%. За 4-5 лет страна сумела создать высокодинамичную, эффективную, конкурентоспособную экономику с приемлемой степенью социальной дифференциации населения"[5].
Правда, отчётные данные по многим показателям завышались и при НЭПе: не удивительно - это давние традиции отечественной статистики! Оценивая перспективы этой политики, нужно внести и серьёзную поправку на условия восстановительного периода. Как известно, после кризиса - и тем более разрухи - производство всегда восстанавливается более быстрыми темпами, чем при стабильном длительном развитии. И всё же - даже с учётом всех этих факторов - результаты НЭПа впечатляют.
"Главное, - говорит тот же Шмелёв, - это умелое, прагматичное сочетание рыночных институтов с государственным вмешательством в экономику. Вспомним: тогда отпустили цены в секторе государственной промышленности, и они, подобно сегодняшним "естественным монополистам", обалдев от свободы, взлетели сверхвысоко, искусственно создав кризис сбыта. И большевики не постеснялись послать главного чекиста Дзержинского, который фактически сломал эту систему завышенных до безумия монопольных цен...
Развязав руки рыночной инициативе, предпринимательству, частной собственности, власти добились того, что люди расшевелились, забегали, насытился рынок. Это шло в комплексе с активизацией торговли и ремесленного производства, заменой продразвёрстки на продналог, развитием кооперативов. Наконец... создали замечательную, жизнеспособную денежную систему, ядром которой был золотой червонец.
Если бы НЭП в стране к 1928?му году не свернули, как могли бы развернуться события? У нас была бы нормальная, разумно организованная страна, быть может, немного с повышенным влиянием государства, но с высочайшими темпами развития. Потому что таких темпов роста, как при НЭПе, мы не достигали никогда"[6].
Такая впечатлительность не была характерна для экономистов (а тем более политиков) того времени, когда НЭП только разворачивался. Не способствовало положительным эмоциям и крайне неустойчивое положение политического руководства страны. По мнению известного аналитика В.Ф. Криворотова, для тогдашнего политического "истеблишмента" НЭП представлял собой "просто облапошивание буржуев: ошибочка вышла, перестарались, почти всех перестреляли раньше времени, кормить народ стало некому, - значит, надо было буржуев временно отпустить напоследок порезвиться, чтобы они ещё немножко поработали, а потом у них всё это отобрать"[7]. По мере восстановления основ хозяйства страны темпы экономического роста снижаются неизбежно. Политики немедленно истолковали это замедление как признак несостоятельности НЭПа...
Противоречий всякого рода в тот период было более чем достаточно. Достаточно назвать главное из них - идею полной изоляции большей части экономики от всякой политической власти. Нет сомнений, что полное политическое господство над экономикой не сулит обществу ничего хорошего. Диктат производителей над потребителями мы уже "проходили" - жили в условиях государственного распределения и всеобщего дефицита. Но и противоположная крайность не лучше. Производители во времена НЭПа вовсе лишились возможности сообщать даже о самых насущных своих нуждах. Препятствия, возникающие перед производством, неизбежно и закономерно возрастали.
Серьёзнейшим препятствием оказался натуральный характер хозяйства большей - крестьянской - части населения страны. Между тем спрос на товары определяется платёжеспособностью населения. И промышленность довольно скоро остановилась перед шлагбаумом с надписью "Нам не на что покупать!"
Различные способы стимулирования спроса к тому времени уже изучались и разрабатывались. Но не в России. Рекламу большевики считали идеологически неприемлемой, хотя в этой сфере трудились такие пламенные, талантливые и коммунистически настроенные "рекламные агенты", как Маяковский и Родченко. Снижение же цен было постоянной заботой председателя Высшего совета народного хозяйства - и по совместительству главы ОГПУ - Дзержинского. Однако возможности снижения ограничивала существующая производственная база - устаревшая и основательно изношенная.
Может быть, следовало просто дождаться, пока крестьянство само вырастет и "созреет", чтобы обеспечивать спрос на промышленную продукцию? Но для структур, правящих именем пролетариата, такое ожидание было неприемлемо. В первую очередь - по причинам идеологическим. Вдобавок никто не мог предсказать, сколько придётся ждать этого "созревания". Так что коллективизация и отказ от НЭПа - не просто эксцесс ортодоксальных большевиков. Возврат к технологии военного коммунизма в управлении хозяйством и обществом имел и вполне объективные экономические причины.
На "качелях ускорения"
Впрочем, ускорения не получилось. Хотя именно его ожидали разработчики первого пятилетнего плана. К тому времени компетентные экономисты уже рассчитали, каковы будут темпы роста экономики при условии сохранения НЭПа, - но политики, как это часто бывает, сочли расчётный рост неприемлемо малым.
Первую пятилетку объявили выполненной в четыре года "по основным показателям" - для того, чтобы не сравнивать плановые показатели с фактическими. Экономическая реальность оказалась куда хуже самых скромных НЭПовских прогнозов. Даже абсолютный рост оказался заметен далеко не во всех намеченных сферах. Удельные же показатели и вовсе почти не поднялись. Один из авторитетнейших исследователей российской и мировой экономики Сергей Прокопович показал: средняя себестоимость промышленной продукции упала не на 35%, а на 4,8%; производительность труда в промышленности вместо плановых 110% выросла, по его подсчётам, всего на 5,3%, а с учётом падения качества продукции и вовсе снизилась на 7,4%[8]!
Общее же благосостояние явно ухудшилось. Причём не только в разорённой деревне, но и в городе, ради которого вроде бы всё и затевалось. Уровень жизни упал настолько низко, что впоследствии каждое - даже крошечное - его повышение воспринималось как великая победа.
Конечно, в конце концов суммарное повышение стало вполне ощутимым. А главное - прежде всего были выстроены системы общественного жизнеобеспечения: всеобщее просвещение, обширная система культурных учреждений (от библиотек и клубов до крупнейшей в мире сети репертуарных театров с постоянными труппами), всеохватывающее здравоохранение... Запад всегда был способен потратить на все эти нужды заметно больше - и тем не менее ощутимо отставал от СССР. Сравнительно близорукие экономические "рыцари" в данном случае явно проигрывали сражение с идеологическими "мельницами", которые мелют медленно, но многое и многих способны перемолоть.
Как бы то ни было, предупреждение Эрхарда - распределять можно только то, что уже заработано - услышано не было. Очередное противоречие возникло между почти беспредельным размахом социальной политики и ограниченными возможностями экономики. Крылатые мечты столкнулись с суровой реальностью. Пришлось возвращаться к экономическим свободам - на сей раз уже в 1960?е, в косыгинских реформах.
К сожалению, жизнь этих реформ оказалась недолгой. Препятствие возникло на их пути почти сразу, поскольку был забыт урок НЭПа: экономические свободы трудно осуществить без политических. Вольная политика так же плохо совмещается с партийной монополией, как вольная экономика - с монополией хозяйственной. Даже скромные чехословацкие призывы к "социализму с человеческим лицом" были восприняты как угроза. И танки Варшавского договора на перекрёстках Праги стали недвусмысленным предупреждением всем поборникам свободы. Когда диктует идеология, в тексте нет слова "свобода". Следовательно, нет и эффективной экономики.
Радикальная экономическая хирургия была показана больной экономике. Но только показана, после чего её начали сворачивать ввиду идеологической неприемлемости. Реформы оказывали сопротивление - здоровый ребёнок хочет бегать на воле, а не сидеть взаперти в тёмной комнате и читать сочинения революционных вождей. Но тут команде главного идеолога Суслова "повезло": на почве очередной арабо-израильской войны случилось нефтяное эмбарго, цены на энергоносители взлетели до небес. Теперь реформы можно было не просто останавливать, а заменять скорыми и эффективными мерами по восстановлению дореформенного состояния. На радостях - "мы снова вернулись к старым, пусть и неразрешимым проблемам!" - Косыгина оттеснили от реальной власти. Любой шаг в сторону от официальной идеологии вновь стал считаться побегом. Идейно опасными признали даже мельчайшие формы хозяйственной самостоятельности вроде кустарных мастерских или надомных зубных техников. Правда, опыт и самого СССР, и других социалистических "солагерников" давно доказал совместимость такой экономической практики с социализмом. Но теперь даже ссылки на этот опыт не допускались.
В результате страна фактически перестала зарабатывать самостоятельно. Нефтедолларовый наркоз парализовал всякую активность - но не сопровождался хозяйственной хирургией. Методично и упорно развивалась разве что оборонка: тут у нас был мощный катализатор - США.
Естественно, при первом же серьёзном спаде сырьевого рынка отечественная экономика стала рассыпаться. Операцию, необходимую по жизненным показателям, пришлось вести уже без наркоза.
Лаборатория абсурда
Целью операции было восстановление экономической свободы. В пылу борьбы как-то забылось: по той же диалектике, свобода - хотя и осознанная, но всё же необходимость. Поэтому рынок быстро вышел за разумные рамки и дошёл до анархического абсурда. Разбушевавшаяся рыночная стихия куда больше напугала граждан, чем вовлекла их в свой круговорот. И не просто напугала, но и оттеснила от реальных выгод рынка. Сколько бы ни было тех, кто успешно вовлечён в новую хозяйственную жизнь и процветает, голодное и нищее окружение не даёт им наслаждаться новыми возможностями. А это - в полном соответствии с предостережениями Эрхарда - снижает эффективность всей экономики.
Великий германский реформатор когда-то отменил все экономические ограничения, чтобы дать рынку жить и расти. Заметим, что введены они были ещё до Второй мировой войны - гитлеровские власти нарушали свободное течение экономики, подстраивая её под военные нужды. Затем и оккупационная администрация, чтобы эффективно использовать немногие уцелевшие ресурсы страны, тоже очень многое нормировала. Но оказалось достаточно устранить регламентацию (а заодно заморозить на несколько месяцев - а не обесценивать вовсе! - инфляционный навес старых райхсмарок), чтобы внутренний рынок воскрес! Механизм этого "чуда" нам уже известен - свобода хозяйствования для каждого. Но важнее то, что успешно развивающийся внутренний рынок становится мощнейшим локомотивом всей экономики страны.
Что же касается России, то, в сущности, у нас почти нет внутреннего рынка. Наш бизнес до сих пор убеждён в ограниченности внутрироссийского спроса, поэтому при малейшей возможности ориентируется "вовне". Между тем для устойчивого, нормального саморазвития, самодвижения хозяйства страны необходим внутренний "двигатель", связанный с прочими компонентами системы множеством производственных и торговых связей. Взаимодействие многочисленных партнёров по рынку, отлаженное и согласованное сотрудничество экономических цепочек - разве это не есть именно такой движитель экономики?
Может быть, для его создания достаточно одной только заботы о собственных нуждах - и самих бизнесменов, и всей страны? Именно такое убеждение проистекает из модного ныне представления о либерализме как полном невмешательстве политики в дела экономики. Многие популярные теоретики считают даже монетаризм Милтона Фридмана слишком жёстким принуждением. А ведь это всего лишь воздействие на экономику только крупномасштабными косвенными методами, вроде учётной ставки центрального банка!
Новый завлабовский догматизм оказался ничуть не лучше старого, сусловского. Очередной взмах российского политического маятника столь же разрушителен, как и все предыдущие. Но главное - этот его ход мешает использовать благоприятную внешнюю конъюнктуру сырьевого рынка. И в исключительно выгодной ситуации проведение действительно глубоких, согласованных и фундаментальных преобразований становится практически невозможным.
Коммунистические начётчики уничтожали авторитет собственной теории несколько десятилетий. Начётчики либеральные оказались заметно эффективнее: им понадобилось всего несколько лет. Слово "монетарист" давно уже пополнило список нецензурной лексики, на очереди слово "либерал".
Забыть Птолемея
В свое время Птолемей предложил весьма сложную систему взаимосвязанных круговых движений - эпициклов. Они должны были объяснить наблюдаемые движения планет Солнечной системы. Когда в наблюдаемой реальности обнаруживалось некое отклонение от системы Птолемея, он вводил дополнительный эпицикл - чтобы согласовать теорию и наблюдения.
Хозяйственная система современной России, как и в советские времена, весьма напоминает эпициклы Птолемея - и не просто зацепляющиеся, но мешающие друг другу. Скособоченный, переусложнённый, громоздкий механизм как-то шевелится, отдалённо напоминая подлинное движение - что светил, что экономики. Сходство и в том, что согласовать реальное движение экономики с теоретическими измышлениями, удержать страну от очередного срыва в пропасть, на край которой нас регулярно выносит, удаётся, только придумывая всё новые "эпициклы". А нужно всего лишь, как Ленин в 1921?м, перейти к коперниковой системе. Следует поставить в центр экономической политики потребности самой жизни - неразрывно связанные, взаимно обеспечивающие друг друга. Подобно шесту канатоходца, предпринимательские свободы и социальные гарантии создают необходимый баланс для движения общества.
Пока мы топчемся в нашем, избранном, особом тупике, настоящие реформы движутся мимо. Скажем, Китай последовательно и необратимо движется вперёд, реализуя современную версию косыгинских реформ. Направление? - То самое, которое знакомо нам ещё по опыту НЭПа.
Правда, число степеней свободы в КНР пока ниже, чем у нас. Да и социальные блага в стране весьма ограничены. Но тамошнее движение не сопровождается ни зигзагами, ни тем более шагами вспять. Поэтому общество развивается заметно быстрее нашего. На недавнем съезде компартии Китая бизнесмены признаны равноправной частью не только общества в целом, но и самой партии. Неслыханное отступление от догмы! Но необходимое: партийный контроль на бытовом - а не официальном - уровне должен быть непрерывным и повседневным. Только такой контроль способен обеспечить оптимальный поток материальных благ от бизнеса к остальным слоям общества.
Птице для взлёта необходимы оба крыла. Очевидно, и российская партия власти должна найти гармоничное сочетание двух ключевых сторон экономического механизма. В хорошей патриархальной семье муж-добытчик зарабатывает, а рачительная хозяйка распределяет заработанное на благо всего дома. Государству тоже нужно единство этих фаз экономической деятельности. Распределять по-социалистически можно только то, что заработано по-капиталистически. Но и работать по-капиталистически, оказывается, можно только тогда, когда многое распределяется по-социалистически.
Причём добиться такой гармонии необходимо в кратчайшие сроки.
Говорить о катастрофе в экономике пока ещё не приходится. Но благоприятная для преобразований конъюнктура не бывает долгой. А главное - почти исчерпан запас общественного доверия. Народ дезориентирован: кто прав, кто виноват, что делать? Деформируется или вовсе стирается шкала нравственных ценностей. Желание жить и работать в России, на благо России, для её будущего, угасает. Массового бегства из страны не наблюдается, но не потому, что не хочется, а - некуда. Запад практически закрыл перед нами свои границы.
Налицо ситуация, когда человек уходит внутрь себя, отключается от жизни общества, замыкается в своём существовании, в повседневном "ужасе бытия". Такая атомизация социума приобретает массовый характер. Утрата связей между людьми, распад общества на "атомы" - крайне опасная тенденция. Вернуть человека из внутренней эмиграции не легче, чем из внешней. А как потом восстановить многочисленные и разнообразные человеческие контакты, воссоздать их сложнейшую "нейронную сеть", наладить функционирование единого мыслящего и чувствующего организма?
Последний PR наступает...
Обществу нужны чёткие и ясные ориентиры. Люди стремятся отчётливо сознавать, что происходит сейчас, что будет неизбежно сделано в будущем. Каждый гражданин должен понимать свой манёвр.
Одних только средств, предоставляемых политическими технологиями, для этой ориентировки явно недостаточно. Срок их годности уже исчерпан, хотя ещё лет пять назад казалось, что "впиарить" обществу можно что угодно и кого угодно. Впрочем, сами специалисты по этим методам всё ещё свято верят, что действуют на благо своих клиентов. А то и всего народа.
Между тем изобильные промывания мозгов - и в советское время, и в нынешних политических играх - воспитали поколения людей, нечувствительных к пиару. Их можно убедить только реальными делами - наглядными и непрерывными. Им нужны не мыльные сериалы и дамские романы, а передача "Умелые руки" и книга "Сделай сам". Только подлинная свобода деятельности и подлинная социальная защищённость могут вновь пробудить всеобщую активность.
Единство и борьба "Единой России"
В составе нынешней партии власти - "Единой России" - есть представители и производства, и потребления. В партию входят и влиятельные проповедники свободы предпринимательства, и талантливые сторонники социальной защиты. Что ещё нужно для власти и гармонии?
Ан нет - всё та же диалектика предупреждает: противоположности лишь в борьбе обретают единство своё. Пока основные тенденции не выявлены, не оформлены, их равновесие может достигаться лишь случайно. Значит, оно будет недолгим и ненадежным.
Не сегодня сказано: прежде, чем объединиться, следует размежеваться. Заявления типа "с одной стороны - оно конешно, а с другой - оно-то так..." пора заменить недвусмысленным и отчётливым фракционированием поборников свободы и организаторов распределения. Когда будет ясно "кто есть где", станет возможно установить ясные правила согласования этими фракциями общественных интересов. Только тогда можно надеяться на достижение баланса, сопоставимого с западноевропейским. А для этого именно традиции Европы - в том числе традицию социал-демократической балансировки свободы с безопасностью - мы должны усвоить наиболее полно и творчески.
Почему две стороны жизни общества не могут представлять разные партии? Ведь так чаще всего и бывает в мире. Однако в этом случае согласованию интересов партий мешает их борьба за избирателя. В России ещё нет культуры ведения такой борьбы, поэтому нам целесообразно вообще уйти от предвыборных мотивов. Тогда свобода и социальная защищённость становятся лозунгами двух фракций внутри единой партии. Давно забытое искусство партийного строительства и консолидации надо возродить и применить оптимальным образом.
Взаимное противостояние либеральных и социал-демократических партий во многих - как правило, наиболее развитых - странах работает как идеальный балансир. Впрочем, колебания двухпартийного "маятника" устойчивы только там, где основные политические бури давно улеглись. С ослаблением радикальных флангов основная борьба перемещается в центр - вокруг нюансов, почти незаметных для российского неискушённого глаза. Только в таких безмятежных обстоятельствах директор Лондонской школы экономики Энтони Гидденс мог написать: "Традиционные дебаты сторонников свободного рыночного капитализма и социализма неожиданно устарели. На передний план выходят новые вопросы, которые не вписываются и не решаются в рамках традиционных для политической теории позиций"[9]. Только на фоне такой "стабильности без проблем" воспринимаются идеи вроде знаменитого заявления Шрёдера и Блэра о "третьем пути развития".
Уточним: возможные "третьи пути" бесчисленны. Тот же Гидденс справедливо отмечает: "Теории социальной эволюции XIX века часто склонялись к однолинейности, утверждая существование единственной линии развития человеческого общества, от простого к более сложному. Предполагалось, что все общества, восходя по пути эволюции, должны проходить одни и те же стадии развития. В последние несколько десятилетий в социологии произошло своеобразное возрождение эволюционных теорий, однако акцент делается уже не на однолинейности, а на мультилинейности. Мультилинейные теории предполагают, что возможно существование различных путей развития, ведущих от одного типа общества к другому. Согласно этим взглядам, различные типы обществ могут быть классифицированы в зависимости от уровня их сложности и дифференциации, однако не существует единого пути, проходимого всеми обществами"[10].
Судьба России наглядно доказывает: точно воспроизвести траекторию, по которой двигались другие страны, невозможно. Хотя бы потому, что на картине политической жизни современного Запада отчётливо виден "замковый камень" тамошней системы - маргинализация флангов и стягивание общества к центру. Вся балансировка держится на этом плоде многовековой эволюции! Дайте России хотя бы пару веков безмятежного развития - и Россия тоже достигнет такого благостного состояния. Но есть ли у нас такое время?
Нам следует двигаться, спрямляя пути исторической эволюции. Значит, прокладывать путь перпендикулярно протоптанным тропам.
Либерализм и социализм, конечно, не перпендикулярны - каждая из этих тенденций влияет на другую. Но они и не противоположны - их эффективное взаимодействие возможно без явных противоречий. Эти две диалектически взаимосвязанные концепции задают конкретную плоскость - или даже объём - в многомерном пространстве исторических путей общества. Именно в этом пространстве и могут свободно, не мешая друг другу, размещаться многочисленные линии развития, отмечаемые Гидденсом.
Гармонизация либерального и социального - ведущая тенденция современной экономики. Мы должны не просто признать эту тенденцию (сколько ни говори "халва" - во рту слаще не станет), а использовать её в качестве вектора для собственного развития.
По России бродят сейчас целых два призрака- либерализма и социализма. И ни одному из них не удаётся пока обрести живую историческую сущность, плоть субъекта - а не объекта! - процессов общественной эволюции. Только если они не разминутся вновь, политическая жизнь страны может наконец стать осмысленной, последовательной и эффективной.
В нашей стране традиционно слишком сильны фланги, доводящие каждую из двух важнейших концепций современной политики до откровенного абсурда. Осознанному, непротиворечивому и плодотворному сотрудничеству этих концепций противопоставляется мощное центробежное поле радикальных идей и действий. Желающих всё "отнять и поделить" по-прежнему много. В таких условиях организовать самостоятельные политические движения, способные обеспечить эффективную балансировку важнейших политических идей, вряд ли удастся. Устойчивость и целенаправленность действий либералов и социалистов возможны только при объединении их в рамках одной партии.
Либералы и социалисты, объединяйтесь в "Единой России"!
ЛУЖКОВ Юрий Михайлович
Мэр Москвы, член Высшего Совета партии "Единая Россия"
