Недовольство в стране не растет, но становится хроническим депрессивным состоянием "людей провинции". Столичные жители воспринимают действительность куда более оптимистично. В Москве гораздо ниже, чем в целом по России, показатели зависти и напряженности.
Социальная зависть в стране увеличивается параллельно росту благосостояния. Однако сильнее россияне завидуют не богатым и знаменитым, не олигархам и большим начальникам, которых большинство видит только по телевизору, а чуть более обеспеченным соседям. Об этой специфике социальных настроений в интервью "Газете.Ru-Комментарии" рассказывает директор Аналитического центра Юрия Левады Лев Гудков.
- Как воспринимают инфляцию ставшие более обеспеченными россияне?
- Беспокойство ростом цен и раньше было на первом месте. В 2005-2006 годах эту проблему как самую острую и тревожащую называли 70-71% опрошенных. В 2007 году показатель снижался до 64% (осенние месяцы), а затем подскочил. В этом году он держится на уровне 81% и лидирует в списке страхов и беспокойств. На втором месте тоже связанный с ростом цен страх обнищания. На третье место сегодня выходит беспокойство растущим социальным расслоением и несправедливым распределением доходов, иначе говоря, социальная зависть.
С 2005 года обеспокоенность расслоением выросла с 27% до 35%, опередив недовольство недоступностью медицинского обслуживания и дороговизной лекарств.
Но это очень неоднозначный показатель. Дело в том, что он усиливается на фоне роста общего довольства положением дел в стране. Это довольно любопытное сочетание. В конце восьмидесятых проблема социального расслоения мало кого беспокоила, поскольку никаких видимых признаков изменения социальной структуры еще не было, экономика оставалась государственной, иерархия доходов соответствовала иерархии социальных статусов и должностей. Но тогда люди были недовольны тем, что им платят (по их мнению) в 2-3 раза меньше, чем должны. Иначе говоря, социальный порядок воспринимался как неправильный, нарушающий представления о справедливости, в чем бы она ни заключалась.
Кризис-1998 сделал проблему неравенства неактуальной. Люди видели, что все внезапно обнищали и большинство живет плохо. Осталась только проблема общего физического выживания.
По мере стабилизации проблема расслоения стала все более значимой. Интересно, что она начала расти вместе с ощущением, что все в стране постепенно налаживается. У людей появилась надежда на рост доходов и благополучное будущее.
В 1998 году о надеждах (своих или окружающих людей) говорили только 13% респондентов, в большинстве молодых и высокообразованных, а в 2007 году - уже 41%. Общий тонус самочувствия населения явно повысился.
Это связано с ростом доходов у всех слоев населения, но в особенности с сокращением доли самых бедных, тех, кому не хватает денег даже на питание. Это группа действительно нуждающихся, с трудом выживающих людей сократилась с 2000 года в 2,5-3 раза (с 30-32% до 10-13%).
- Недовольство богатыми растет вместе с увеличением числа обеспеченных граждан. Каково оно сейчас?
- Пока недовольство носит локальный и ситуативный характер, то есть где-то оно аккумулируется и становится заметным, усиливается или спадает в зависимости от положения дел на местах, но в целом эти зоны или периоды недовольства не меняют общих, в целом позитивных оценок положения дел в стране. Все-таки доходы растут.
Усиливающееся расслоение пока воспринимается как некоторая аномалия на фоне относительно короткого периода роста благополучия.
Важно учитывать, что существенный рост благосостояния касается лишь относительно небольшой части населения. Рост доходов идет в верхнем слое, который можно оценить в 15%, максимум в 20%. На них и приходится 2/3 всего прироста. Основу этих групп составляют молодые высококвалифицированные профессионалы, успешные жители крупных городов, которые ощущают перемены в своей жизни и в стране в целом и ждут их развития, ориентированы на их продолжение.
Самым бедным достается что-то порядка 3-4%. Для аморфной и слабо структурированной середины улучшение материального положения в их семьях заметно, но оно не настолько значительно, чтобы при этом менялся образ жизни или тип потребления. Да, прибавляется что-то в доме из недоступных ранее предметов бытовой техники, стали несколько лучше питаться или одеваться, но сам уклад жизни принципиально остался тем же, что и в последние годы. Кроме того, и это следует учитывать в оценках степени удовлетворенности жизнью,
у людей начинают расти сами запросы, а это создает новый фон напряжения и зависти. Разрыв между теми доходами и заработками, что люди имеют сегодня, и тем, что они считают "нормальным" для себя, приличным, заслуженным, позволяющим уважать себя, составляет 2,5-3 раза.
И это отношение не меняется на протяжении уже 14-15 лет, если не считать кризисных периодов, когда соотношение реальных доходов и представлений о "норме" дохода достигает 4-5 раз.
Но все равно то, что доходы растут, ощущается всеми группами населения и создает общий позитивный фон ожиданий. Вместе с тем, поскольку наш человек очень недоверчив и лишен какого-то оптимизма, он даже к положительным переменам относится настороженно. Лишь примерно треть опрошенных россиян считают, что нынешние благоприятные тенденции сохранятся и в будущем. Чуть меньше половины опрошенных - то есть основная масса россиян - считают, что их образ жизни за последние годы не менялся. Для них появление богатых - это нечто вроде рекламной картинки.
Богатым - Абрамовичу, Батуриной, Дерипаске - мало кто завидует. Это некоторый фантом общественного мнения. Долларовые мультимиллионеры или миллиардеры составляют тончайшую пленку на поверхности общества, практически не видную без увеличительных стекол СМИ.
Но даже те доходные категории, которые условно могут считаться нашим средним классом (а это 4-7% населения), основной массой не воспринимаются как реально существующие социальные группы, так как они еще не выделись своим особым образом или стилем жизни, культурой, качеством жизни. Социальная морфология российского общества пока слишком неясна, границы между группами заданы скорее рутинными признаками принадлежности к номенклатуре, чем новыми знаками особости. Даже поселки новых богачей больше напоминают прежние изолированные от простого народа "госдачи", чем зоны новой жизни и архитектуры. Поэтому у бедных ненависть к богатым, конечно, существует, но она проявляется в несколько абстрактной форме. Все-таки две трети нашего населения живут в деревне, ПГТ или в малых городах, где фон жизни совсем другой. Там доминирует тональность выживания или сохранения привычного образа жизни. Судя по опросам нашего центра,
лишь четверть россиян говорят, что на собственной жизни ощущают экономический рост, идущий в стране. 67% никакого роста не замечают и не чувствуют.
Поэтому для большинства населения нет сильных стимулов для выражения недовольства идущим социальным расслоением. Богатство носит, скорее, телевизионный, гламурный характер. Люди чувствуют, что где-то заметно меняется жизнь. Такое ощущение вызывает смутное раздражение, диффузную, ни на кого специально не направленную зависть. Может быть, пока, но в любом случае это социальное недовольство никак нельзя сравнивать с негативным потенциалом русской ксенофобии. Расслоение не образует предмет острого и массового недовольства.
- В каких группах социальное расслоение воспринимается острее, можно ли выделить точки социального напряжения?
- Оно сосредоточено главным образом на переломах, на границах между близкими группами. Прежде всего, теми, кто считает себя такими, "как все" ("средними" по доходам, образованию, образу жизни - не надо только путать их с российским "средним классом", как это делают многие наши "социологи"), но боится ухудшения положения, потери статуса или достигнутого уровня потребления. Если определять в категориях западной системы стратификации, то
максимум недовольства и напряжения отмечается в группах, занимающих место между "средненизким" и "низшим" классами.
Между теми, кто сохраняет свое прежнее положение или поднялся до него, и теми, кто сегодня стоит на нижних ступеньках социальной лестнице (составляющих нижнюю треть). Напряжение связано со статусной неопределенностью или неустойчивостью социального положения: человек остро переживает свое социальное снижение или, что тоже очень характерно для зон напряженности, он даже реально поднимается наверх, но боится опять опуститься по лестнице социальной иерархии. Вот здесь - на стыке среднего и нижнего уровня статусов - и возникают наибольшее напряжение и наибольшая зависть. Те, кто ниже среднего, соотносят себя со средними и испытывают острый комплекс неполноценности от того, что они не могут достигнуть среднего уровня, быть по меньшей мере "как все". Причем напряжение равносильно, поднимается ли жизненный уровень этой группы или опускается. В социально-профессиональном плане, как правило, эти люди - бюджетники, специалисты с высоким уровнем образования и низкими доходами. Здесь фиксируется наибольший разрыв между самооценкой и действительностью, то есть тем, что им, по их представлениям, положено получать, и тем, что они имеют. Однако сегодня это напряжение не провоцирует протест или нечто похожее на массовое выражение социального недовольства.
Люди недовольны, но понимают, что сделать все равно ничего нельзя.
Раздражение концентрируется в социально слабых группах - у пенсионеров, у многодетных семей. Но именно эти группы обладают минимумом средств для его артикуляции и активной демонстрации.
Они не будут протестовать и потому, что состояние их бедности привычно, и потому, что они необразованны и не знают, что можно, а чего нельзя делать, и в силу просто привычки терпеть. Рост чужого (и дальнего) благосостояния вызывает, конечно, зависть, но она не накапливается, не концентрируется и не приводит к активным действиям.
- В связи с увеличивающимся расслоением возникает вопрос моральной компенсации для групп недовольных. В каких имущественных группах люди больше довольны успехами России в мире? Работает ли механизм компенсации и как?
- Новой ролью России в мире больше всего довольны молодые люди вне зависимости от уровня образования и места жительства. Они в наибольшей степени отождествляют себя именно с Путиным и с его правлением.
Новый миф о "встающей с колен" и утверждающей себя любыми возможными средствами России молодежи очень нравится, так как не требует от нее никаких усилий и специальных достижений. Такое довольство страной напоминает эйфорию футбольных фанатов, гордых успехами своей команды.
Для пенсионеров или бедных жителей периферии успехи России в мире - очень отвлеченная категория, и их они не задевают. У них нет каких-либо сильных переживаний по этому поводу. Телевизионные восторги они воспринимают как привычную государственную пропаганду. Другое дело - жители крупных городов, зон интенсивного экономического развития, видимых изменений инфраструктуры, которые они отождествляют со своей жизнью. Для служащих, бюджетников, которые чрезвычайно чувствительны к росту неравенства, утверждение новой силы России становится компенсаций за ощущение ущербности собственного существования. В этих группах сильнее распространена и представлена внутренняя агрессия, переносимая на инородцев, на Запад, приезжих, олигархов.
- Каким образом оценивается "богатство Москвы" в самой Москве и в провинции?
- Объективно социальное расслоение идет очень быстро.
По официальным данным, доходы 10% самых бедных в 16 раз меньше доходов 10% самых богатых. По данным независимых экспертов и проводимых ими исследований, разрыв составляет 26-27 раз.
Давно зреет завистливое недовольство по отношению к Москве. На периферии распространены представления, что Москва обирает провинцию, высасывает из нее финансы, ресурсы. Отчасти это так, если судить по распределению собираемых налогов. Но поскольку население в основном неподвижно, консервативно, немобильно, то в массе оно не сталкивается непосредственно с образцами богатой жизни. Провинция редко попадает в Москву. Она видит ее по телевидению, а это совсем иной модус восприятия. Отношение к москвичам заметно отличается от отношения к жителям других городов. Оно не просто иное, а, я бы сказал, во многом носит мифологический и противоречивый характер.
Москвичи, если судить по нашим опросам, воспринимаются почти как нерусские. Их описывают в тех же словах, что и иностранцев: как жестких, скрытных, расчетливых, энергичных, умных, много работающих или, напротив, как праздно тусующихся.
Образ москвича совпадает с образом еврея или немца как агентов социальных изменений на ранних стадиях модернизации. Любопытно сравнение с Питером и питерцами. Для провинции Питер - это культурная столица России и место, более близкое по духу для русского человека. Москва же - это чужое место, западный город, холодный, рациональный. И, конечно, Москва противопоставляется остальной России - отзывчивой, теплой, открытой, гостеприимной.
Примечательно, что для основной массы населения изменения политэкономического уклада в стране, появление у людей денег не связываются в сознании с изменением институтов.
Богатство и благополучие в представлении граждан объясняются доступом к власти, злоупотреблениями чиновников, коррупцией, спекуляциями, но никак не модернизацией и ростом производства, эффективностью труда, инновациями.
В Москве, конечно, такого понимания идущих в стране трансформаций нет. Изменения оцениваются в основном позитивно, очень высок уровень терпимости к нарастающему расслоению. В Москве гораздо ниже, чем в целом по стране, и показатели зависти и напряженности. Для москвича социальное многообразие - привычная среда. Кроме того, Москва очень работающий город, причем в отличие от периферийных городов, не говоря уже о селе, с очень высоким уровнем квалификации и профессиональной специализации. 40% работающих в Москве имеют высшее образование. Соответственно, и доходы здесь намного выше. Поэтому расслоение не вызывает таких напряжений, как в других местах. Скорее, люди относятся к этому примерно так, что как работаешь, так и будешь получать.
- Изменилось ли место денег, богатства в системе ценностей?
- Традиционные ценности - доверие между людьми, благородство отношений, чувство чести, идеализм - резко девальвировались. Для тех, у кого денег нет, они стали негативным атрибутом всего происходящего.
Большинство россиян считают, что сегодня все можно купить - чиновника, судью, место на работе, возможность поступления в университет, диплом, ордена.%
Но такое понимание и есть выражение социальной зависти. Люди, становящиеся предметом завистливых чувств, наделяются негативными характеристиками, сами оказываются "виноватыми" в том, что им завидуют. Тем самым дисквалифицируются те мотивы и ценности, которые определили их успехи, которые связаны с новациями, с заработанным трудом или умом состоянием и благополучием. Но эти чувства и мнения присущи главным образом депрессивной периферии или группам ущемленных, социально бедных. А вот
в больших городах деньги стали мерой квалификации, трудолюбия. В нынешних условиях, когда нет общественных авторитетов, деньги как символ массовой культуры стали универсальным показателем успешности жизни, статуса, даже символом некоторой свободы.
Такое восприятие денег жителями мегаполисов резко отличается от того, что происходит в провинции, где деньги - вещь фантомная и оценивается негативно.
- Но недовольство там не усиливается?
- Недовольство не растет, скорее, оно даже рассасывается или остается хроническим депрессивным состоянием "людей провинции". Наша периферия (село, малые города, рабочие поселки с их фабрично-слободской средой) не развивается, более того, и не имеет собственных ресурсов для подъема. Поэтому там сохраняется застойное завистливое недовольство, апатия, безнадежность.
