Из стенограммы обсуждения
Лилия ШЕВЦОВА (ведущий исследователь Московского Центра Карнеги, проект "Российская внутренняя политика и политические институты"): "Демократический проект может стать успешным при наличии трех факторов: протеста снизу, давления извне, со стороны западного сообщества и понимания среди части верхов, что система не работает"
Признаюсь, я пока не в состоянии ответить на все вопросы, которые поставлены на этом ситуационном анализе. Любопытно, кто сейчас рискнет и предложит ответы, которые бы удовлетворили основную массу аудитории, придерживающуюся либерально-демократических принципов?!
Несколько слов по поводу выступления Дмитрия Орешкина. Он предположил, что мечтой Владимира Путина, его повесткой дня на будущее является империя. Возможно, президент действительно втайне мечтает об империи. Нам не дано проникнуть в тайны мыслительного процесса, тем более что логика российских лидеров и политиков очень часто ошарашивает. Но то, что президент Путин делает на практике во внешней политике, говорит о том, что он вряд ли убежденный сторонник имперской концепции.
Путин - первый российский лидер, который продвинулся дальше своих предшественников - Горбачева и Ельцина - в попытке разрешить конфликт либо по крайней мере примирить российские державнические амбиции и ограниченные ресурсы государства. Путинская внешняя политика до сих пор являла собой постоянную демонстрацию прагматизма и реализма и находила отражение в отступлении России от своих традиционалистских принципов там, где она не могла их защитить без угрозы ввергнуть мир в серьезное противостояние. Перечислим лишь наиболее знаменательные проявление путинского прагматизма: отказ Москвы конфликта с Западом по поводу второго расширения НАТО и расширения ЕС, отказ от вмешательства в ход революции в Грузии и помощь Тбилиси в разрешении кризиса власти в Аджарии, отказ от плана Козака по урегулированию проблемы Приднестровья, который мог бы породить конфликт России с ЕС и ОБСЕ, отказ от конфронтационной линии в вопросе Калининграда.
Я могу этот список продолжать и привести другие примеры, когда президент Путин нередко после некоторых риторических упражнений, нацеленных на российскую аудиторию, находил компромисс с Западом, отказываясь от политики своих предшественников и традиционных мифов российского политического класса. Словом, до сих пор президент Путин производил впечатление человека, не просто мыслящего реалистически, но понимающего необходимость для России сотрудничества с Западом.
Но вот сегодня в кремлевской политике имперские настроения действительно начинают проявляться более резко. Тому есть как субъективные, так и объективные причины. Среди первых, сохранение не только у членов правящей команды и ее советников, но, видимо, и у самого президента подозрительности в отношении Запада, внезапно усилившейся веры в то, что экономическая стабилизация позволяет Росси вновь претендовать на статус если не мировой, то региональной сверхдержавы. Но еще более важны системные обстоятельства. Дело в том, что усилив авторитарный крен и ослабив либерально-демократическое, прозападное меньшинство, Путин тем самым ликвидировал и те весьма слабые сдержки и противовесы, которые существовали на политическом поле. Отныне традиционализму основной части политического класса уже ничто не противостоит и под его напором и под влиянием самой логики системы, построенной на чуждых либерализму принципах президента-прагматика несет в одну сторону - в сторону противопоставления западному сообществу.
Однако России весьма сложно конфронтировать с Западом в сфере экономики, ядерной безопасности. Политической ареной, где российский политический класс ощущает себя уверенно, является бывшее советское пространство. Именно это пространство является сферой приложения и одновременно фактором вдохновения для российского державничества, которое все чаще начинает использоваться, как платформа для внутренней консолидации российской нации. И чем больше Путин пытается искать механизм сплочения общества и укрепления государства в мобилизационной риторике, поиске внешних и внутренних врагов, тем больше территория бывшего СССР превращается в поле соперничества между Россией и Западом. Державничество, экспансионизм всегда были оборотной стороной российского авторитаризма.
Принцип "давить и не пущать" внутри страны всегда оборачивался той же реакцией в отношении окружающего Россию пространства, отсюда такая болезненная реакция Москвы на события в Грузии и Украине, в которых Кремлю не удалось повлиять на формирование лояльных себе режимов. Грузия и особенно Украина заставили и Путина, и нашу политическую элиту искать свою самоидентификацию в откровенном имперстве. Внезапно выяснилось, насколько российская элита и ее лидеры остаются в прошлом, насколько они так и не смогли найти и для себя, и для общества новые цели, новую миссию, новую форму упорядочивания. Возможно, крен в сторону державничества произошел так резко и очевидно потому, что Запад создавал впечатление, что Москва может считать бывшую территорию СССР своим полигоном, сферой влияния, в рамках которой она вольна проводить свою "доктрину Монро". В этой ситуации жесткое противодействие Запада попыткам Кремля продавить своего кандидата в президенты в Украине оказалось холодным душем для Кремля. Это противодействие лишь усилило оборонительную реакцию российских державников.
Попытка российской элиты сохранения своих позиций за счет новой имперскости, которая является одновременно и способом отвлечения внимания от реальных проблем, и способом оправдания собственных провалов, видимо, сегодня является основной проблемой для России. Сам Путин, думаю, в силу своих определенных качеств, в силу специфики своего лидерства, в силу наличия определенного трезвого взгляда и прагматичности вряд ли серьезно размышляет о восстановлении империи. Но он создает атмосферу, более того - систему и инструменты, при помощи которых следующий лидер и следующая правящая группировка могут пойти гораздо дальше в имперском направлении, коль скоро другой основы для консолидации власти в России пока нет.
А теперь несколько размышлений по поводу гражданского общества. У нас принято говорить, что в России его нет, либо оно есть исключительно слабое. Я категорически не согласна с таким выводом. В России в последние годы возникли тысячи, десятки тысяч гражданских инициатив различного типа - экологические группы, региональные и молодежные движения, ячейки самоуправления, движения правозащитников. Да, они слабы и разрозненны, им пока не хватает объединительного импульса и того "клея" в виде лидерства, идеологии и коллективных усилий, которые бы помогли превратить это броуновское движение в организованный поток. Но гражданственность вовсе не чужда российскому обществу.
Есть и другой вопрос: ждать ли полного оформления гражданского общества для того, чтобы начать строительство либеральной демократии или нет? Все кремлевские аналитики хором поют: "Россия-де не готова к демократии, нужно подождать, пока у нас возникнет гражданское общество и тогда строить независимые институты. Англия шла к демократии 400 лет!". Но все дело в том, что гражданское общество может формироваться только через новые политические процессы и участие в независимых институтах. Более того, мировой опыт показывает, что для развития либеральной демократии вовсе не нужно готовое гражданское общество.
Возьмем пример Юго-Восточной Азии - развитие этого региона показывает, что либеральная демократия может формироваться в странах, в которых нет даже элементов гражданского общества, нет западного понимания, что такое индивидуальные права и свобода индивида. Речь идет о Гонконге, Сингапуре, Южной Корее, Японии. Эти страны представляют собой образец цивилизации, в рамках которой восточная "матрица" - конфуцианство, объединение общества на основе патернализма и подчинения в рамках "семьи" в обыденной жизни прекрасно уживается с либеральной демократией на политическом уровне. Более того, как оказывается, принципы моральных табу, определенные ограничители конфуцианства облегчают функционирование общества в рамках либеральной демократии. Поэтому даже если и предположить, что российская матрица все же чужда матрице западного общества, вовсе не нужно ждать, пока наше общество приобретет, наконец, недостающие ему элементы гражданственности. Юго-Восточная Азия показывают, что демократия и демократическая модернизация возможны и в стране, где нет гражданского общества.
Но для того чтобы начать движение в этом направлении, нужны политическая воля, коллективные усилия организованной группы либералов и готовность части общества проявить активность. В российском обществе есть уже немало ячеек гражданской инициативы, которые ждут импульса либо которые хотели бы стать таким импульсом. У нас есть масса кусочков мозаики гражданского общества. Думаю, что не меньше, чем было в Польше, Венгрии, когда эти страны начали строить свою либеральную демократию. У нас на текущий момент проблема в другом: нет клея, который бы соединил эти элементы гражданского общества.
Теперь по поводу организационных импульсов, необходимых для того, чтобы начать демократическую модернизацию. Для толчка необходимы лидер, идеологическая платформа, группа либерального прорыва, наличие в правящей элите групп либо людей, которые бы понимали необходимость системного обновления. Опыт успешных мировых трансформаций показывает, что в большинстве стран, начинавших эти трансформации, не было в наличии всей этой совокупности факторов. Но был какой-то один фактор, который облегчал начало процесса.
Кстати, на Украине тоже нет полного набора "факторов трансформации", там тоже нет "склеенного" гражданского общества, нет жесткого и решительного лидера. Виктор Ющенко отнюдь не революционный лидер. Но в Украине были зачинщики прорыва, там появились динамические группы, заинтересованные в разрушении коррупционного, загнивающего статус кво. В первую очередь это молодежь, которая во всех революциях всегда играет роль движущей силы. Конечно, необходима и помощь СМИ, которые могут убедить общество в том, что дальше мириться с это властью просто нельзя. Словом, практика революций говорит о том, что вовсе не обязательно ждать созревания всех революционных предпосылок.
Вопрос о том, что конкретно необходимо сегодня делать либералам для меня остается открытым. Но вначале все же по поводу сценариев будущего. Да, Евгений Ясин прав, считая, что наиболее реален в его классификации так называемый "долгосрочный сценарий". Я его называю вариантом "стагнирующей стабилизации". Существует несколько факторов, которые в России подпитывают эту стабильность, я выделю три. Первый фактор - нефть, которая оказывается важнейшей предпосылкой российской стабильности, но вскоре может стать столь же решающим фактором ее обвала. Второй фактор - международный терроризм, который стал средством международной легитимации нынешнего режима власти и фактически нейтрализовал все попытки Запада подтолкнуть нас к демократии. И этот же фактор в самой России стал важным источником внутренней консолидации. И третий фактор - сохранение в России формулы выживания в одиночку, который пока что не исчерпан. Вот эти факторы могут служить фоном и основанием для стагнирующей стабильности.
В то же время факторов, которые разрушают эту стабильность, "факторов прорыва" гораздо больше. Попробуем их навскидку перечислить.
Первый фактор - назовем его условно "фактор Ходорковского". Он заключается в том, что под сомнение поставлена не просто приватизация, под вопросом оказался сам институт частной собственности, который сегодня уже не воспринимается, как совершенно незыблемый. Более того, дискредитирована судебная система и правосудие, которые превратились в институт передела собственности.
Второй фактор - Беслан. Люди перестают ощущать себя защищенными. Причем, череда террористических актов ведет к тому, что проблема незащищенности в российском обществе приобретает массовый масштаб, давно уже выйдя за пределы Северного Кавказа. Чувство незащищенности порождает недоверие к власти.
Третий фактор - нынешняя система власти держится на рейтинге лидера и его падение грозит обвалом всей конструкции.
Четвертый фактор - население поддерживает лидера в виду отсутствия альтернатив и сохранения надежд, но это весьма неустойчивая основа для лидерства.
Пятый фактор - в обществе могут неожиданно консолидироваться группы, недовольные ситуацией, которые способны взбудоражить, взорвать спокойствие и вызвать лавинный эффект, как это произошло в Грузии. Замечу, что в России эти группы прорывов, скорее всего, возникнут на левом или даже лево-националистическом фланге, где довольно активно работает Рогозин и тот факт, что он это делает с помощью центрального телевидения, дает основания делать вывод, что он является частью проекта Кремля. Суть этого проекта тоже довольно очевидна: оттянуть голоса у коммунистов и предотвратить появление самостоятельного патриотического движения, оппозиционного власти. Но где гарантия, что проект Рогозина удастся удержать в русле, лояльном Кремлю?
Шестой фактор, подрывающий стабильность, - это борьба за передел собственности. Когда начинается передел собственности, происходит раскол или фрагментация элиты. Группа путинцев, которая еще недавно выглядела столь спаяно, уже скоро передерется из-за собственности. Неизбежность борьбы за передел собственности и за контроль за преемственностью власти означает вероятность второго сценария развития, о котором писал Евгений Ясин.
Можно назвать и другие факторы, которые будут работать на расшатывание ситуации. В любом случае, нынешнее спокойствие весьма эфемерно и иллюзорно. Рано или поздно при такой системе упорядочивания общества начнутся центробежные процессы и нужно быть к этому готовым. К слову, экономический рост не является фактором стабилизации: экономика Украины росла намного быстрее российской, но это не помогло сдержать волну протеста.
Правда, отмечу попутно и то, что облегчило подъем "оранжевой революции" в Украине: присоединение к недовольству населения манипуляциями власти элемента национально-освободительной борьбы. Причем, возвращение этого элемента произошло благодаря вмешательству в украинский политический процесс Кремля и грубой деятельности российских технологов и аналитиков, которые у значительной части украинского населения вызвали стремление поддержать кандидата, который Москвой рассматривался, как оппозиционный России. В России нет почвы для объединения демократического и национально-освободительного настроений. Но в России можно размышлять о возможности объединения против авторитаризма власти демократов, коммунистов и цивилизованных патриотов.
В условиях, когда начинается недовольство, возможны две формы протеста. Первый - протестное движение общедемократического плана, против власти вообще, где демократы и либералы могут объединиться с коммунистами и с другими оппозиционными власти силами. Вторая форма протестного движения - это либералы плюс часть прагматической элиты внутри власти против черносотенного национал-популистского движения, и здесь либералы, с одной стороны и часть прагматиков из "Единой России" с другой (Боос, Жуков, генерал Васильев, а возможно, вместе с ними и сам Путин), будут выступать заодно. В этом контексте возможны две коалиции: антитоталитарная и антинационалистическая, антифашистская.
В любом случае, опыт всех предыдущих общественных трансформаций показал, что демократический проект может стать успешным при наличии трех факторов: протеста снизу, давления извне, со стороны западного сообщества и понимания среди части верхов, что система не работает. Пока у нас нет их в наличии. Возможно, у нас нет ни одного из этих факторов в относительно развитой форме, и в этой ситуации мы должны думать о повестке дня на период, когда общество готово к недовольству, но не готово к конструктивным переменам.
У меня нет четкого ответа на вопрос, какая тактика может быть успешной и есть ли у либералов возможности для маневра. По-видимому, нужно думать о двух формах деятельности. Первая - это общедемократический фронт, диалог и сотрудничество со всеми, кто не доволен углубляющимся авторитаризмом власти. Это те действия, которые начали осуществлять "Яблоко", коммунисты и Комитет-2004, подав иски в суд о фальсификации результатов выборов. Вторая форма - это консолидация либерально-демократической оппозиции, и, видимо, в первую очередь здесь нужно готовиться к консолидации либерально-демократической оппозиции. Именно эта оппозиция должна стать движущей силой в рамках общедемократического фронта.
Возникает следующий вопрос: что либералы должны сделать, чтобы консолидироваться? Здесь у меня нет готовых беспроигрышных рецептов. По крайней мере, ясно одно: предыдущее движение либералов и демократов показало неспособность объединиться либо даже координировать свои действия в новой ситуации. Слишком сильно бремя личных отношений, эмоций, взаимных счетов - не могут объединиться лидеры 1990-х годов. Следовательно, нужно искать пути объединения не вокруг лидеров, а на иной основе. Мне кажется, что нужно начинать с формирования общественного мнения о необходимости консолидации либерально-демократических сил, затем формировать платформу этой консолидации, наконец, искать тех людей, которые готовы на этой платформе объединиться. Конечно, формировать общественное мнение должны люди, сохранившие уважение общества и свою репутацию.
Кроме того, нам нужно учиться делать то, что умела в свое время ленинская партия: ходить от двери к двери, работать с массами, нам нужно искать людей, которые могут это делать, если мы сами не можем работать с населением. Словом, необходимо формировать общественное мнение всеми доступными нам средствами. Мы все еще не исчерпали ресурс СМИ и даже телевидения, пусть и ручного. И нужно искать мобилизаторов, в первую очередь молодежь, которая могла бы работать с обществом, могла бы делать то, что уже сейчас делают коммунисты и научились делать рогозинцы.
А теперь насчет женщин и молодежи. Мне кажется, это тот ресурс, который может оказаться исключительно эффективным. По крайней мере, во всех предыдущих демократических революциях женщины и молодежь сыграли решающую роль. Это подтверждают и события в Сербии, Грузии и Украине. Без включения в процесс этих социальных групп формирование общедемократического фронта бессмысленно. Проблема лишь в том, как сдержать их популистские замашки.
Лилия ШЕВЦОВА:
Суперпрезидентство всегда создает условия для персонифицированной власти, это уже доказали Латинская Америка и Юго-Восточная Азия. Но меня очень смущает способ перехода, о котором, видимо, думают в Кремле, от нашего суперпрезидентства к смешанной форме правления, в рамках которой ключевым игроком становится премьер-министр, а президент является декоративной фигурой. Впрочем, вся эта реформа мне кажется не только не продуманной, но и очень рискованной.
Я сама являюсь сторонницей президентско-премьерской республики, подобной той, которая существует во Франции. Мне представляется, что такая форма правления больше подходит к условиям российского многообразия и федеральному строению государства, чем чистая президентская республика. Но переход к новой форме правления должен стать итогом всенародного обсуждения и результатом демократического выбора. Наши манипуляторы, пытаясь найти для Путина роль после второго президентства, опять действуют в своем традиционном аппаратном стиле. Дело не только в том, что обществу может быть предложена комбинация, которая лишь вызовет непонимание: кто будет главным? Как объяснить населению, что отныне президент не главный, а власть в руках премьера?
Еще более серьезно то, что аппаратная смена модели власти может вызвать раскол элиты на две правящие группировки. А в результате к власти опять придет одна из этих двух группировок, но уже в рамках более жесткого тоталитаризма. В России, к сожалению, есть немалый опыт действий с обратными результатами: Хотели, как лучше...
Лилия ШЕВЦОВА:
Наши кремлевские кукловоды не понимают одной вещи: премьер-министр, на роль которого они прочат Путина после завершения его политического цикла, будет полностью зависеть от правящей элиты, которая свяжет его по рукам и ногам. Ведь его будет выбирать парламент. А президент, обладающий общенародной легитимностью, окажется единственным политиком, стоящим над всеми институтами и имеющим свободу рук. Они этого не понимают.
