Человек, занимающийся государственным управлением, в силу особенностей своего труда неизбежно оперирует общими понятиями, в том числе при написании вполне казенных, бюрократических бумаг. Общие понятия приходят как бы ниоткуда. Их привносит школа, вуз, СМИ, Интернет. На самом деле и СМИ, и Интернет, и учебные заведения чаще всего выступают в роли ретрансляторов. Новые понятия, а также новые смыслы для "старых" понятий рождаются чаще всего в головах людей на профессиональной, постоянной основе занимающихся осмыслением политического процесса. Только живут и творят эти люди чаще всего не в Москве, Санкт-Петербурге или Вологде, а в США или
Западной Европе. А российские политологи некритически используют чуждый продукт
в своих работах, поступающих на российский интеллектуальный, образовательный и информационный рынки
Объективно российская политология, не имеющая глубоких традиций, разрушаемая рыночной конъюнктурой, мечущаяся между апологетикой и нигилизмом, находится в очень сложной ситуации. В российской политологии есть организации, но нет профессионального сообщества со своим этическим кодексом и признанными лидерами, отличающимися в том числе и моральным авторитетом. Американка Энн Стюарт-Хилл, отвечавшая в 1996-1998 гг. за реализацию программ Фонда Форда в России, с изумлением отмечала, что "большинство российских ученых предпочитают публиковать статьи в западных журналах, а также делиться информацией с зарубежными коллегами, по отношению к своим русским сотоварищам они делают это весьма неохотно"[i]. Россияне не любят ни цитировать своих российских коллег, ни давать на них ссылки. Авторитеты для них имеются или за рубежом, или в лучшем случае, в дореволюционной России. Между тем, можно назвать как минимум одно имя человека масштаб познаний которого и глубина понимания политических процессов сделали бы его корифеем в любой из западных стран, включая США. Это Алексей Михайлович Салмин. До него Ф.М.Бурлацкий, А.А.Галкин закладывали основы политологии у нас в стране, но А.М.Салмин явился первым сугубо оригинальным, самостоятельным мыслителем в сфере теоретической политологии. Можно принимать или не принимать концепции Салмина, но нельзя заниматься политической наукой в России игнорируя его труды[ii].
Большинство российских политологов - глубоко зависимые люди, к тому же хорошо отдающие себе отчет по поводу своей зависимости. Они существуют абсолютно вне системы координат, которую еще в 1973 году определил советский (по географии проживания, но не по типу мышления) философ Мераб Мамардашвили, и которая кажется столь естественной. Мамардашвили говорил: "Мне кажется, что объективное знание как таковое неотделимо от достоинства и самосознания человеческого существа, неотделимо от сознания им своего места в мироздании, от сознания высшей личностной свободы и независимости"[iii].
В нашей стране политология по большей части антидемократична. Она не исходит из того, что политические науки должны быть обращены ко всем людям, служить интересам, прежде всего, большинства, помогать ему преодолевать отчуждение от политики. Только при реализации этого принципа станет возможным то, о чем неожиданно написал элитарный философ: "Всякая политика сводится к тому, чтобы сделать сносной жизнь возможно большему числу людей"[iv].
В современном мире доминирование в информационном пространстве приравнивается к интеллектуальному доминированию. И благодаря этой аберрации некоторые политологи считают, что их наука среди гуманитарных дисциплин стоит на первом месте. Что приводит к снисходительно-пренебрежительному отношению, например, к истории, без опоры на которую политологии грозит упрощенчество и использование ложных понятий.
К тому же история как наука, имеющая изначально экзистенциальное значение, может помочь политологии обрести ценностное измерение. История помогает жить и выживать и человеку, и обществу в целом. Она служит преодолению страха перед неизбежностью смерти тем, что говорит о возможности сохранения личности в зафиксированной памяти других людей. В советское время зарождавшаяся политология существовала в рамках исторической науки. Сейчас, превратившись в самостоятельную дисциплину, политология уже в новом качестве должна повернуться лицом к истории, чтобы обрести самостоятельность и научность.
Российская политология, базирующаяся в значительной степени на своеобразно понятых идеях либерализма, очень часто оперирует образом государства-ночного сторожа. Данный феномен предстает в виде государства, наделенного минимумом функций, сведенных к поддержанию порядка и защите страны от внешних угроз, и практически не вмешивающегося в социально-экономические процессы[v].
Исходя из того, что понятие должно соответствовать реалиям, отображаемой им действительности, предлагаем попристальнее вглядеться в ту эпоху, к которой традиционно относят формирование и начало функционирования государства в качестве ночного сторожа.
* *
*
Французское абсолютистское государство эпохи "старого режима" не было построено на либеральных принципах, но во второй половине ХVIII века, оно начало проводить вполне либеральные меры. Был разрешен в страну ввоз ситца, в 1769 г. ликвидирована монополия Компании двух Индий на торговлю с Вест- и Ост-Индией. Еще ранее, в 1764 г., была предпринята попытка разрешить свободную торговлю зерном. Королевский указ 1762 г. легализовал сельскую кустарную промышленность. Рассеянная мануфактура получила дополнительный стимул развития. Регламентация технических условий производства
во многих сферах становилась более гибкой. Благодаря физиократам, теоретикам экономического либерализма начал распространяться взгляд на внутреннюю торговлю как на средство сбалансирования потребностей и ресурсов общества. В период пребывания Тюрго на посту генерального контролера финансов был подписан королевский эдикт об отмене ограничений на торговлю зерном на всей территории Франции за исключением Парижа, были ликвидированы цеха (или как их называли во Франции корпорации), которые объединяли ремесленников и жестко регулировали их производственную и торговую деятельность. Правда реформы Тюрго были свернуты после его отставки.
Абсолютистское государство, исходя из своих целей военно-политической стратегии, колониальной экспансии, экономической борьбы с другими странами и не в последнюю очередь просто из соображений национального престижа, поощряло развитие промышленности. Государство выдавало концессии на разработку минеральных ресурсов, привилегии на открытие производств, субсидировало производства, вводившие технологические новшества, оплачивало переезд специалистов из-за рубежа, учреждало поощрительные премии с целью разработки и внедрения новых технологий. В собственности государства находились особенно крупные и нередко уникальные с технологической точки зрения мануфактуры, также ему принадлежали огромные массивы лесов, которые не были пущены на продажу и в период революции, несмотря на предпринятые усилия[vi]. С точки зрения юридического статуса в конце XVIII в. существовало три вида централизованных мануфактур: государственные (manufactures d"Etat); королевские по названию (manufactures royales)[vii], но частные фактически; частные, не имевшие определенного официального статуса и функционировавшие на основании простого разрешения полиции. К государственным мануфактурам относились знаменитые парижские предприятия Гобеленов, Савоннри, зеркальная мануфактура, Севрская фарфоровая мануфактура. Их непосредственным собственником считался король Франции, все они находились под прямым контролем дворцового ведомства (batiments du Roi). Рабочие государственных мануфактур находились в привилегированном положении: частично или полностью они освобождались от налогообложения, получали даровую казенную квартиру, если же у администрации не хватало помещений, им выдавались особые квартирные деньги[viii]. На этих предприятиях существовал особый порядок получения звания мастера. Согласно действовавшим и в конце XVIII в. постановлениям 1608 и 1667 гг. после шести лет ученичества и четырех лет работы в качестве подмастерья каждый работник становился мастером, не уплачивая специального взноса и не подвергаясь экзамену. Тот, кто приходил на мануфактуру, уже имея квалификацию, получал звание мастера после шести лет работы по рекомендации субинтенданта - члена администрации мануфактуры. Рабочие государственных мануфактур были неподсудны административным лицам ремесленных цехов[ix].
В некоторых сферах промышленного производства частная инициатива без государственной поддержки оказывалась бессильной; подчас обнаруживалась и определенная экономическая рутинность частных предпринимателей. Существовал предел риска, за который решалось переступать только государство. Начавшееся в конце XVIII в. серьезное техническое перевооружение французской промышленности (первые шаги промышленного переворота) субсидировалось в значительной степени королевской администрацией и местными властями.
В то же время государство "старого порядка" так и не смогло создать налоговую систему, функционирующую в рамках государственной бюрократии, то есть подчиняющуюся нормам государственной дисциплины и иерархии и состоящую из чиновников, регулярно получающих зарплату от государства. Право на сбор основных налогов находилось в руках частных компаний генеральных откупщиков, неизменно допускавших огромные злоупотребления при сборе налогов, этот произвол позволял сколачивать огромные состояния. Несоответствие французского государства требованиям национального и мирового рынка, в условиях которых существовала экономика Франции, явилось одной из сущностных причин Великой революции конца ХVIII века.
Философы и политологи исходят из того, что либерализм получил исключительное развитие именно в эпоху "старого режима", именно тогда творили Монтескье и Вольтер, Кенэ и Тюрго. Но государство во Франции на принципах либерализма стала воздвигать только Великая революция.
* *
*
Великая французская революция освобождала личность. Все ее деятели от фейянов до якобинцев образца 1794 года трактовали нацию как совокупность свободных личностей. Власть для них выступала как эманация политической воли нации. Законодатели исходили из того, что никакие опосредствующие организации не должны вмешиваться в отношения гражданина и государства. В соответствии с этой логикой и философией Учредительное собрание в марте 1791 г. по докладу Далларда приняло закон, ликвидировавший корпорации и вводивший систему патентов, обязательных для всех владельцев промышленных и торговых заведений. Патент представлял собой документ, свидетельствующий об уплате налога за право заниматься определенной хозяйственной деятельностью. Он не имел ничего общего с метризой, документом "старого порядка", регулировавшим ремесленную деятельность, так как никоим образом не ограничивал сферу приложения капиталов и энергии его владельца. Патент являлся, прежде всего, инструментом налоговой политики государства[x].
Столь свойственная законодателям революции способность видеть социальные и экономические проблемы в национальном масштабе проявилась и в их отношении к рабочим выступлениям. Забастовки многократно запрещались и при "старом режиме", но Королевский совет обычно принимал постановление, запрещавшее создавать объединения, устраивать собрания и "коалиции", заводить общую кассу и т.п. рабочим какой-либо одной специальности и к тому же определенной местности[xi]. Вотированный 14 июня 1791 г. Учредительным собранием закон Ле Шапелье относился к рабочим всех профессий и всей Франции[xii].
Разрыв между принятой, но не исполнявшейся конституцией 1793 года и реальным устройством государства существовал не только в практической деятельности якобинцев. Робеспьеристов скорее можно заподозрить в революционном фанатизме, чем в цинизме. Робеспьер, Сен-Жюст, Кутон явно не могли последовательно и целеустремленно воздвигать здание революционной диктатуры, оставаясь в душе искренними демократами. Относясь фаталистически к своей собственной судьбе, Робеспьер к самому себе относился как к инструменту революции, а не как к высшей ценности в системе власти. Якобинская диктатура, наводившая страх на всю Европу, в качестве своей институциональной базы имела Конвент, то есть парламент, в котором сохранялись легальные возможности для деятельности оппозиции и для свободного обсуждения ключевых политических вопросов. К тому же парламентская система Конвента находилась в живом симбиозе с прямой демократией санкюлотов. Французский историк А.Собуль, характеризуя "прямую демократию" того времени, писал: "Для этой системы характерно, во-первых, лишение политических прав граждан, подозреваемых во враждебном отношении к революции, и удаление их из общих собраний секций с применением, в случае надобности силы.
Во-вторых, провозглашенное санкюлотами право контролировать деятельность их представителей и лишать их полномочий в случае потери ими доверия избирателей. Весьма показательны некоторые приемы... открытая подача голосов, выборы без голосования - простым выражением общего одобрения: тайную баллотировку санкюлоты считали признаком гражданской неблагонадежности и аристократизма. Эту политическую систему санкюлоты намерены были применить не только в коммунальном, но и в общенациональном масштабе."[xiii] Совершенно исключительные условия войны с европейскими монархиями, контрреволюционных мятежей на территории Франции, необходимость опоры на беднейшие слои населения и их политическое движение в лице санкюлотов заставили якобинцев прибегнуть к политике жесткого регулирования цен, и контроля над промышленным производством. Экономический либерализм оказался непригодным при решении чрезвычайных задач.
[i] Стюарт-Хилл Э. Вызовы российской политологии // Университетская политология России / Сборник статей. - М.: Полис, 1999. С. 10.
[ii] Назовем только книги А.М. Салмина: Промышленные рабочие Франции. К изучению сдвигов в политическом поведении. М., 1984; Современная демократия: генезис, структура, культурные конфликты: Опыт Франции в сравнительной ретроспективе. М.,1992; Современная демократия: очерки становления. 2-е расшир. и испр. изд. М., 1997.
[iii] Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1992. С. 122.
[iv] Ницше Ф. Сочинения. М., 1991. Т. 1. С. 430.
[v] См.: Гаджиев К.С. Политология. Учебник. М., 2001. С. 408.
[vi] См.: Жорес Ж. Социалистическая история французской революции. Т. II. М., 1978. С. 373-378.
[vii] Мануфактуры первой категории нередко тоже носили это название.
[viii] См.: Тарле Е. В. Соч. в l2-ти томах. Т. I. М., l957. С. 621; Frеmу. Histoire de la manufacture royale des glaces en France du XVII et XVIII ss. Р., 1909. Р. 298.
[ix] Martin Saint-L#233;on Е. Histoire des corporations de m#233;tiers. Р., 1909. Р. 551.
[x] Levasseur E. Histoire des classes ouvri#232;res et de l"industrie en France. Т. I. Р., 1903. Р. 27-29.
[xi] См.: Коробочко А.Е. Из истории социальных движений во Франции в первой половине XVIII в. // Французский ежегодник. 1965. М., 1966. С. 47, 49.
[xii] Полный текст закона приведен в кн.: Жорес Ж. Социалистическая история французской революции.
Т. 1, Кн. 2. М., 1977. С. 219-221. О законе Ле Шапелье см.: Сытин С.Л. Закон Ле Шапелье в оценке современников // Новая и новейшая история. 1969. No 4.
[xiii] Собуль А. Из истории Великой буржуазной революции 1789-1794 годов и революции 1848 года во Франции. М., 1960. С. 54.
Евгений Кожокин
доктор исторических наук,
директор Российского института стратегических исследований,
Заместитель Председателя Российского комитета защиты мира
Опубликовано в журнале "Вопросы государственного и муниципального управления" 1. Том 1. 2007.
http://www.roscommira.ru/03-OBZORY_KOZHOKIN.htm
Док. 477630 Опублик.: 18.08.08 Число обращений: 102
