Татьяна Малева: `Двери в средний класс захлопнулись`Назад
Татьяна Малева: `Двери в средний класс захлопнулись`
О современных тенденциях социального развития России обозревателю Страны.Ru Николаю Чеховскому рассказала директор Независимого института социального развития Татьяна Малева. По ее словам, российская особенность в том, что в состав бедных вошли те социальные группы, которые не должны были бы там оказаться. И с такой структурой общества страна вошла в фазу экономического роста.
Малева Татьяна Михайловна - по образованию экономист-математик, кандидат экономических наук, автор более 60 статей и 5 монографий, с 2002 года воглавляет Независимый институт социальной политики (НИСП). НИСП был образован в декабре 2000 года на основе программы "Социальная политика накануне ХХ1 века", в рамках которой, начиная с 1997 г., при финансовой поддержке Фонда Форда реализуется конкурс на предоставление грантов на исследовательские проекты в области социальной политики. Среди учредителей - Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ), Академия народного хозяйства при Правительстве РФ.
- Татьяна Михайловна, сегодня нередко можно услышать от аналитиков, что столь высокий процент голосовавших на выборах за Путина объясняется тем, что он ассоциируется в массовом сознании со стабильностью. Получается, что сегодня общество устраивает то, что оно имеет - и в плане социального развития, и в материальном отношении. Насколько Вы лично согласны с этим тезисом?
- Российское общество весьма неоднородно. А потому тезис об экономической и социальной стабильности по-разному раскрывается в отношении разных социальных групп. Мы не знаем сегодня, как голосовала та или иная социальная группа, я не уверена в том, что тенденции социального развития и политические результаты выборов прямо коррелируют. И, думаю, в этом не уверен никто, и таких исследований пока нет.
- Но что в социальном отношении представляет сегодняшняя Россия?
- Вообще обычно, и наш президент - не исключение, когда говорят о российской социальной структуре, сразу начинают говорить о бедных. Вполне понятно, почему при том драматическом падении уровня жизни, которое произошло в последней декаде прошлого тысячелетия, это был самый главный социальный параметр. Экономические реформы 1990-х спровоцировали рост и интенсивное расширение доли необеспеченного населения. Строго говоря, бедность существует всегда и везде, и ее нельзя уничтожить. Но российская драма заключается в том, что в состав бедных вошли те социальные группы, которые не должны были бы там оказаться при нормальном социально-экономическом развитии. Есть традиционные группы бедных, которых ни в одной стране не удалось избежать. Это многодетные семьи, это одинокие пенсионеры, это беженцы, мигранты, безработные и т.д. И если бы наша ситуация касалась только этой группы, мы бы реализовывали какие-то социальные программы помощи этой группе, мы бы пытались консолидировать бюджет на решение этих частных задач, но не говорили бы об этом как о масштабной экономической проблеме и не говорили бы об этой проблеме в драматических тонах.
В драматических тонах мы говорим об этой проблеме оттого, что в состав этой группы попала уникальная группа так называемых работающих бедных, что само по себе для успешно развивающейся рыночной экономики нонсенс. Дело в том, что в большинстве российских регионов наличие работы еще не означает богатства и еще не означает материального процветания. Наличие работы даже в западных странах не всегда может означать нормальный стандартный уровень потребления, но в любом случае там оно является гарантией небедности. В России же оно не стало такой гарантий. Сегодня у нас существует массовая социальная группа так называемых работающих бедных, что, собственно говоря, и заставляют рассматривать эту проблему эту проблему экономического развития общества как политическую.
- Татьяна Михайловна, а сколько сегодня бедных в России?
- Вопрос о том, сколько бедных в России - дискуссионный, ведь оценки называются самые разные - от 10 до 70% населения. Конкретная цифра зависит от того, кого, собственно говоря, мы будем понимать под бедными. Официальная статистика считает численность людей ниже прожиточного минимума, социологи предлагают людям оценить потребление, уровень своего достатка, и здесь получаются субъективные, более драматические, оценки. Ровно на рубеже слома экономического падения и экономического роста, в конце 2000 года, наш институт провел большое исследование по определению доли социальных слоев. Исследование охватило почти 5000 респондентов на территории всех регионов.
Это исследование весьма показательно, потому что тогда мы зафиксировали социальную картину российского общества в наихудшем варианте, и в то же самое время с такой структурой общества страна вошла в фазу экономического роста. Так появилась точка отсчета и оценки тех социальных тенденций, которые породил экономический рост.
Итак, на конец 2000 года около 20% российского населения, российских семей составляли так называемый русский средний класс. Много это или мало - это зависит от угла зрения. С одной стороны, в сравнении с развитыми странами это, конечно, прискорбно малая величина. На Западе 60, 70, а то и 80 процентов населения можно отнести к среднему классу. На этом фоне наши 20 процентов теряются. С другой стороны, при почти двукратном сокращении ВВП в течение 1990-2000 годы, при драматическом падении уровня жизни и других социальных параметров, когда назывались оценки, что чуть ли не 90% населения России относится к бедным, я думаю, что 20% - это не такая уж низкая величина. В любом случае, она слишком весома, чтобы ее не замечать.
- Впервые в истории науки термин средний гражданин, среднее общество упомянул еще Аристотель. Он достаточно подробно описал общественные функции и задачи среднего класса, и с тех пор их понимание принципиально не изменилось. Средний класс, в числе прочего, цементирует общество и стабилизирует социальную ситуацию. Выполняют ли наши 20% эту роль?
- Средние классы действительно существовали с античных времен. Средний класс точно так же, как и беднота, существует всегда и везде, его нельзя уничтожить. Не бывает двухполюсных социумов, которые состоят только из бедных и только из богатых. Но если мы будем подходить с позиции северо-американских и западноевропейских стандартов, то таких людей у нас мы найдем очень мало. Средний класс должен быть адекватным тому обществу, в котором мы живем. И поэтому портрет среднего класса в России отличается от того стандарта, который нам старательно навязывается Голливудом или Каннским фестивалем.
- Каково лицо представителя российского среднего класса?
- Наш представитель среднего класса не богат, но он имеет стабильное положение на рынке труда. У него стабильная работа, у него относительно высокая заработная плата, у него хорошее образование, и именно это образование делает его конкурентным на рынке труда. Наш средний класс довольно активен в своих трудовых стратегиях. Довольно часто эти люди имеют либо одно, но высокооплачиваемое место работы, либо практикуют так называемые множественные формы занятости - наличие не одной, а двух работ, или наличие одной, относительно неплохо оплачиваемой работы и нескольких приработков.
- С какого заработка начинается у нас средний класс?
- Распространенный вопрос и, прошу извинения, распространенная ошибка, поскольку материальное положение людей определяется не текущим доходом. Материальное положение людей определяется всем комплексом материальных активов. Возникает справедливый вопрос: вчера вы были высокооплачиваемым работником российского банка, сегодня вы поменяли работу - ваш текущий доход равен нулю. Значит ли, что вы в одночасье покинули свою социальную группу? Но вообще положение в обществе определяется не доходом, а потреблением.
- Просто потребление легче считать, наверное.
Вы правы в том смысле, что никогда никому не удалось определить реальный уровень доходов населения, и никогда Госкомстату не удалось добиться непротиворечивых результатов сопоставления доходов и расходов. Расходы населения России систематически выше доходов. Что из этого следует? Из этого следует, что Россия была, есть и остается страной со скрытыми доходами. Вот почему не имеет смысла делить общество на те или иные страты по уровню заявляемых гражданами доходов. Кроме доходов, есть еще движимое и недвижимое имущество, различного рода сбережения. Они и не позволяют вам, если вы вчера потеряли работу и потеряли все доходы, в одночасье покинуть свою социальную страту. Благодаря им, даже не имея работу несколько месяцев, вы не станете бедным и не переместитесь в зону абсолютной нищеты.
Структура классов гораздо более консервативна, чем текущие доходы. При том резком обеднении российских учителей и врачей, которые должны по идее составлять костяк среднего класса, они по-прежнему относят себя к среднему классу. В советские времена они не были беднейшими и составляли основную массу среднего класса, но потом с их доходами произошли драматические изменения. В действительности они стали очень низкооплачиваемой частью трудовых ресурсов. Поэтому, когда я говорю о 20% среднего класса, то это объективный показатель. А по субъективным показателям, т.е. когда людей спрашивают, к какому классу вы себя относите, к среднему классу себя относят почти 40% населения. Вот такой российский феномен: объективные характеристики не ахти, прямо скажем, болтаются где-то на уровне прожиточного минимума, а люди себя относят к среднему классу.
За этим кроются две вещи. Первое, что у них есть возможности поддерживать свое положение, какие-то неформальные заработки и т.д. Второе - не только заработной платой определяется реальное положение людей в обществе. Скажите, пожалуйста, если респонденты говорят о том, что в течение последних трех лет они построили новый дом, в семье есть две машины, у них 80 голов крупного рогатого скота, они владеют несколькими десятками гектаров земли, это что - бедность? Если считать по официальным данным, на селе среднего класса вообще нет, а он там, хоть и малочисленный, уже есть.
- Сегодня, по Вашим подсчетам, какова реальная доля среднего класса в России?
- Средний класс вообще не может быть описано каким-то одним интегральным показателем. Это совокупность одновременно действующих параметров. Это материально-имущественное положение во всем комплексе этих параметров. Это социально-профессиональный статус: люди с высшим образованием, со стабильным положением на рынке труда и занимающие определенную должностную позицию. И третье - все-таки это критерий самоощущения, самоидентификации. Мы не можем назначить человека быть средним классом, если у него есть первое-второе. В конечном итоге он сам определяет свое положение в том обществе, в котором находится. Так вот на пересечении всех этих признаков реально лежит около 7%, т.е. на самом деле идеальный средний класс составляет 7% в России. Но сочетанием как минимум двумя из этих признаков обладает около 20% населения. И, как показала жизнь, вот эти 20% себя в реальной жизни ведут принципиально по-другому, чем все остальное общество, что и дает нам основание говорить, что это контуры российского среднего класса.
- А какова доля нищих?
- Бедными следует называть тех, у кого вообще нет ни одного признака среднего класса, или все эти признаки находят на минимуме. Это семьи с доходами ниже прожиточного минимума, у которых нет конкурентоспособного на рынке труда образования, и которые сами относят себя к бедным и к низшим слоям. Сколько таких и кто они такие? Таких оказалось не 20%, как говорит официальная статистика, и не 90%, как говорят некоторые социологические исследования. Объективный анализ показал, что таких около 10-11% в России. Это социальная группа, у представителей которой нет вообще ничего - ни образования, ни возможности получить сколько-нибудь приемлемую работу. Их доходы в пересчете на членов семьи ниже прожиточного минимума. Говорят, что и 10% беднего населения - это очень много. Но для меня это хороший результат, потому что в отношении 10% населения можно теоретически хотя бы говорить об адресной социальной помощи. Распространить адресную социальную помощь на 40, или на 70 процентов населения не способно ни одно, даже самое богатое государство в мире.
- Получается, что сегодня 20% наверху - это средние классы, 10% внизу - это низшие классы?
- В общих чертах - да. Между ними лежит плохо очерченное социальное образование, которое можно описать так: уже не бедные, еще не средние. Собственно говоря, вся социальная политика государства сводится к вопросу, что делать с этим социальным слоем? И это проблема общего национального экономического курса и общей социально-экономической политики. Это самый главный, на мой взгляд, вопрос - что делать с социальной группой, находящейся между средним классом и бедными. Об элите мы вообще не говорим: у нее значительные материальные и финансовые активы, но ее доля в населении настолько мала (1-3%), что мы сейчас можем о них не говорить.
- О тех, кто между средним классом и бедными можно сказать: не нищета, но и не стабильность. Таким образом, зона нестабильности в российском обществе достигает почти 70%?
- Совершенно верно. Эта группа преодолела черту бедности, не сломилась откровенно. Но и стабильного положения, которым обладает средний класс, у них тоже нет. Их доходы флуктуируют - то повыше, то пониже, работа - то есть, то нет. Или же не очень высокая заработная плата, или же большая задолженность по оплате труда, или высокий риск потерять эту работу, либо частая смена работ и т.д. Люди, которые себя к среднему классу отнести не могут, хотя и не являются откровенно бедными, не являются основой социальной стабильности, потому что именно стабильности им не хватает. Но с другой стороны, политической ситуации говорить о некоторой стабильности, потому что у этих людей положение не кричащее.
- Да, но в этом слое происходит медленное сползание в нищету, поскольку значительной части этой группы не удается реализовать свои потенции.
- Положение этих людей формировалось на протяжении нескольких лет, поэтому это не случайное положение, а закономерный результат 14 лет реформ и приспособления к ним. Эти люди смогли выскочить из зоны бедности, не оказаться на социальном дне, но не вполне вписались в новые технологии, в новые социальные координаты. Они научились выживать. В этом их стабильность. Но у них нет технологий развития.
- Технологии выживания состоят в том, чтобы бесплатно пользоваться общественным транспортом. Но на этом ресурсе вечно не протянешь. Рано или поздно им придется делать новый социальный выбор. А есть ли у них возможности подняться?
- Совершенно верно. Они все реципиенты тех или иных льгот, они все реципиенты тех или иных социальных гарантий, которыми перегружено наше законодательство. Очень хороший вопрос об их возможностях социального роста. У кого-то из этой группы больше шансов приблизиться к среднему классу, у кого-то шансов больше свалиться в зону бедности. В этом отношении промежуточные 70 процентов населения приблизительно разделились пополам. У 33% больше шансов приблизиться к среднему классу при очень благоприятных социально-экономических условиях. В условиях стабильного экономического роста эта группа имеет шанс приблизиться к среднему классу. Но у 37% больше шансов приблизиться к нищим. Это означает, что малейший сбой в экономическом развитии приведет к тому, что эти группы станут гораздо больше похожими на бедные. Отсюда следует два вывода. Максимальный размер среднего класса в ближайшей перспективе не превысит 50%: 20% действующих плюс 33% потенциальных. Это самая оптимистичная оценка на ближайшие 5 лет - среднесрочную перспективу. С другой стороны какие-то неудачно проведенные реформы грозят резко увеличить зону бедности.
- А что вообще изменил экономический рост с конца 2000 года? Как перекроилась та социальная картина, о которой вы рассказали?
- Да, это интересный вопрос о том, что экономический рост изменил в российской социальной пирамиде? И вообще, является ли экономический рост гарантией роста доходов населения, гарантией вертикальной мобильности, продвижения вверх по социальной лестнице? Результаты 2003 года позволяют нам об этих вещах судить.
Самый острый социальный вопрос действительно связан с доходами, потому что этот ресурс самый дефицитный. Если образование - стабильный ресурс, то с доходами у российского населения традиционно плохо. Итак, в 2003 году у нас впервые был очень высокий рост доходов. По предварительным данным, доходы населения выросли на 14,5%. Означает ли это, что у всех они выросли одинаково? В 2003 году впервые произошел реальный рост доходов - до 2002 года происходил не рост, а восстановление доходов по сравнению с докризисным уровнем.
- То есть 2003 год дал нам рост по сравнению с 1997 годом.
- Да. Но этот прирост оказался абсолютно неравномерным с точки зрения тех трех социальных групп, о которых мы говорили. Вообще экономический рост с точки зрения доходов дает 2 типа импульсов. Первый импульс - это, естественно, рост заработков, заработной платы в топливодобывающем комплексе и вторичном секторе экономики (банковский и финансовый рынки и т.д.). Там доходы населения, доходы работников росли как естественное продолжение экономического роста в этих отраслях. Таким образом, средний класс сам по себе богател.
Второй тип экономического импульса - это преодоление дефицита федерального бюджета, это консолидация средств на реализацию социальных программ и социальная политика государства, направленная на поддержание беднейших в виде индексации пенсий, пособий, заработных плат. То есть в 2003 году удалось реализовать целый комплекс социальных мероприятий, направленных на поддержку наших 10% низших слоев общества. Впервые в 2003 году даже официальные данные о численности лиц с доходами ниже прожиточного минимума приблизились к 20-процентной отметке. Во время кризиса эта цифра вообще приближалась к 40%.
Итак, получается, что экономический рост сработал на двух полюсах социальной пирамиды. Он принес доходы богатейшим и он принес улучшение материального положения низшим. Но драма-то заключается в том, что нормальное развитие общества должно обеспечиваться перераспределением материальных ресурсов от среднего класса к промежуточной группе, а от промежуточной группы - в пользу бедных. Таков нормальный эволюционный рост. А в 2003 году, он уникален в том, что на фоне роста доходов населения и на фоне сокращения зоны бедности показатели доходной дифференциации опять возросли. После середины 90-х годов, особенно после достижения финансовой стабилизации в 1996 году, наметилась слабая тенденция к сокращению дифференциации доходов населения. Но в 2003 году она опять возросла, и это говорит о том, что средние классы получили больше, чем бедные, а 70-процентная промежуточная группа меньше всего получила от экономического роста, или вообще ничего не получила.
- А мировой опыт так же свидетельствует о росте социальной поляризации одновременно с общим ростом благосостояния?
- Мировой опыт как раз говорит об обратном. На первоначальных этапах дифференциация и поляризация являются даже стимулом экономического роста. Она объективно возникает, ее нельзя избежать, и поначалу она объективно начинает работать на экономический рост. Но, начиная с какого-то момента, когда общество переходит в стабильную фазу своего развития, эта высокая поляризация - а Россия относится к странам с очень высокой поляризацией - превращается в тормоз экономического роста. Поэтому все развитые страны проводили сознательную политику на снижение поляризации общества. У нас получается ровно обратная картина. В эпоху устойчивого экономического роста мы пытаемся побороть бедность, но поляризация в обществе все равно растет. Что это означает? Это означает, что 70% населения, этот базовый социальный слой, теряет стимулы к развитию. Он теряет стимулы к росту производительности труда, поскольку он становится не участником этого роста и тем более не потребителем его результатов, а свидетелем того, что этот рост его минует. Он видит, как государство помогает бедным, но эти 70% не являются прямыми получателями социальных пособий.
- То есть появляется идея, что проще получать пособия, чем "пыхтеть" самому?
- Ну, пока еще нет. Все-таки пособия не настолько велики, чтобы жить только на них. Тем не менее, стимула к саморазвитию тоже нет, поскольку экономический рост прошел мимо них. В этой ситуации оказывается, что двери в средний класс захлопнулись, к нему приблизиться очень сложно. И вот эти наши 70%, которым даже трудно дать название, потому что в мировой методологии это так называемые lower middle - ниже среднего. Только в мировой практике "ниже среднего" - это не более 15-20% общества, а у нас получается, что по численности эта группа выполняет роль среднего класса. По численности, не по статусу и не по своим функциям, именно этот слой становится базовым слоем. Я бы не назвала такое положение социальной стабильностью. Скорее, это социальная стагнация, социальная апатия. Да, эти люди не склонны демонстрировать какие-то маргинальные формы поведения, не склонны к расшатыванию политической лодки, в которой мы все находимся. И, тем не менее, надежды на то, что именно эта социальная группа численностью 33% населения станет основой социального будущего, социального развития, у нас нет, поскольку экономический рост пока не создает для них импульсов и стимулов.
