За эти два года многое произошло. О многом бы стоило написать, на многое откликнуться. Но по тем или иным причинам автор боялся начинать все сначала: как ни крути, а каждую неделю выходить с очередным "Фотоальбомом..." - это совсем нелегко.
Но, с другой стороны, отпуск, пусть и длительный, все-таки лучше окончательного прощания. Соблазн попробовать еще раз в конечном счете победил. Будет ли удачным возвращение - увидим. Пока не судите слишком строго - надо "вписаться".
Маргарет Бурк-Уайт - такая же легенда фотожурналистики, как Роберт Капа, Анри Картье-Брессон или Юджин Смит. Пожалуй, такого уважения не заслужила ни одна женщина-репортер. Начав снимать на рубеже 20-30-х, она к 41-му году была настолько известна, что ей разрешили приехать и работать в Москве за месяц до начала войны. Советское руководство рассчитывало использовать Маргарет в пропагандистских целях. Она привезла с собой более 250 килограммов аппаратуры - не была уверена в нашей инфраструктуре.
Каждый великий военный репортер - удачлив. Не было бы удачи - не успел бы стать великим. Если можно так сказать, что Бурк-Уайт повезло - она встретила начало Великой Отечественной в Москве. Из западных фотожурналистов она одна - перефразируя Роберта Капу - "стояла достаточно близко". Это на ее снимках Америка и остальной мир впервые увидели СССР не в роли союзника нацистской Германии, а борющейся с фашизмом страной. Увидели, как немцы бомбят Москву. Как улица Горького закладывается мешками с песком, а тысячи москвичей находят спасение в метро. Увидели портретные снимки Иосифа Сталина. (В Москву в июле 1941-го приехал личный представитель Рузвельта Гари Гопкинс - он согласился взять Маргарет с собой к Сталину, а великий вождь из политических соображений согласился позировать - о таком до войны и мечтать было невозможно.)
После Перл-Харбора Бурк-Уайт стала единственной женщиной-фотографом, аккредитованным в действующей армии. Она снимала в Англии, Северной Африке, десантировалась в Италии. Это она залезла на шпиль Кельнского собора, чтобы показать, что осталось от города после бомбардировки союзников. Она вместе с передовыми патрулями въехала в Бухенвальд - и лица его узников, и незахороненные трупы, и печи крематория мы видели ее глазами. Ее глазами мы видели, как потел Геринг на пресс-конференции, после того как сдался в плен...
Несколько лет назад в "ФА" опубликовали, с моей точки зрения, самый великий кадр Бурк-Уайт. Она сделала его уже на корейской войне, куда ездила как направленный ООН корреспондент. Напомним, что мандат на поддержку южного корейского государства американцы и их союзники получили именно от ООН. И задача Бурк-Уайт была зафиксировать справедливость этой позиции. А ее выбрали, по сути, как безусловный авторитет. Ей пришлось наблюдать казнь северокорейского пленного - южанин отрубил ему голову огромным колуном. Бурк-Уайт то ли не успела, то ли не смогла снять саму экзекуцию. Но ничего не сделать, пропустить ужас, не зафиксировав и не рассказав о нем, она не могла. Совесть, наверное, не позволила. Она одной рукой подняла отрубленную голову, а другой сфотографировала ее на фоне ухмыляющегося палача. Получился даже не снимок, а невероятной силы документ, свидетельствующий о существовании Зла. И перед внутренней правдой этого документа уже не так было важно, кто друг, а кто враг. Такое не может быть оправдано. Хотя выступить против "своих" все равно дополнительная ответственность и всегда поступок.
Сегодня в рубрике опубликован другой снимок, который Бурк-Уайт сделала в 45-м году в Лейпциге, который только что заняли американцы. Снимок сделан в квартире казначея города Лейпцига, точнее, в его кабинете. Чтобы охватить обыкновенным 28-м объективом общую картину, фотографу пришлось залезть то ли на комод, то ли на шкаф - непонятно. Края снимка обрезаны "по-живому". Тут было не до композиции. Главное, чтобы поместилась вся картинка происшедшего. А произошло групповое самоубийство. Сам казначей, доктор Курт Лассо, принял смерть прямо за письменным столом. Его жена - в кресле. Дочь - большая некрасивая девушка с повязкой Красного Креста на рукаве пальто и в шапочке медсестры - вытянулась во весь рост на диване у стены, нога бессильно вывернута.
Мне кажется, на этой фотографии Бурк-Уайт тоже сумела зафиксировать так часто ускользающее Зло. Зло без оправдания, понимания, снисхождения. Это застигнутое Зло просто заполняет комнату, заставляет журналиста буквально лезть на стену, чтобы не дать ему бесследно улетучиться вместе с появлением похоронной команды.
Мы не знаем, какие преступления знал за собой доктор Лассо. Но уж, наверное, они были не большими, чем у множества, так сказать, "федеральных деятелей", которые в огромном большинстве получили потом не более 10 лет тюрьмы. Вряд ли это было и внезапно наступившее коллективное раскаяние. Скорее Лассо считал, что вместе с приходом американцев наступает конец света. И сумел убедить самых близких женщин, что нет больше смысла жить. Для исполнения этого аутодафе он, очевидно, специально послал жену за дочерью. Обе женщины в верхней одежде, младшая не сняла не только пальто, но даже и наколку медсестры.
Как бы там ни было, тотальное безумие, абсолютная бессмысленность и бесчеловечность происшедшего так ощущаются на этом фото, что можно смело говорить о присутствии в комнате Зла.
Что можно поставить рядом с таким документом? Мне показалось, совсем другой снимок, который сделал совсем другой по духу и темпераменту автор - жизнерадостный и абсолютно "невоенный" Альфред Эйзенштадт. Эйзенштадт начинал как светский репортер в Германии 20-х. Как выглядела тогда Марлен Дитрих, мы знаем именно из его работ. Потом он перебрался в США (и тем самым спасся от печей Треблинки или Освенцима) и уже снимал тамошних кинодив. Его снимки Мэрилин Монро в светлых брюках и черной водолазке хорошо известны мужской половине мира. Во время войны по фронтам он не ездил, но фото военного моряка, целующего девушку на Тайм-сквер в День Победы, известно не менее холдеевского "Знамени над Рейхстагом". Был, стало быть, тоже удачлив. Просто за его удачей не так виден труд, как за работами Бурк-Уайт. Но глаз он имел отменный - снимки Эйзенштадта до сих пор "Лайф" выносит на обложки своих альбомов.
В сегодняшней рубрике его снимок, сделанный в сентябре 33-го года в Женеве и впервые опубликованный только в 1985-м. Больше 50 лет он казался неуместным. На снимке веселый, обаятельный человек с открытой улыбкой, умным лицом и красивыми крупными зубами. Зовут этого человека доктор Йозеф Геббельс. По сути, именно он отправил на тот свет семью доктора Лассо. Но на фоне прочих его "подвигов" разве кто-нибудь об этом вспомнит?
Сейчас в политическом истеблишменте России модно слово "содержательный". В своем роде Геббельс был сверхсодержательный человек. Он в течение 12 лет ежедневно навязывал "повестку дня" огромной стране. Конечно, такое было возможно только при массовом терроре, который "убирал" несогласных, слишком умных, просто "не таких". При огромных кострах, на которых горели "не те" книги. При общей победе в Германии обыкновенного средневековья. Но, надо признать, нацистская пропаганда не подводила. Не было ни одной сферы внутренней жизни страны - от кино и книг до радио и газет, от гитлерюгенда до парадов и митингов в Нюрнберге, от травли политических оппонентов до оправдания массового уничтожения евреев, - к которой доктор Геббельс не приложил бы руку. В целом его рецепт был линеен - создать атмосферу страха. А все остальное уже дело техники. В конечном счете и Лассо двигало не раскаяние, не патриотизм, а страх.
Надо сказать, лавры Геббельса до сих пор манят многих. Его приемы до сих пор используют - вспомните хотя бы статьи "маститых политологов" перед последними парламентскими выборами о том, что наше общество "отупело" и перестало бояться, хотя смертельные опасности уже подкинуты "чужими". (Что за опасности такие, при этом не разъяснялось, не могли придумать - видать, и вправду эти политологи "малосодержательные" люди.) Или намалеванный на всех питерских заборах лозунг "Россия без предателей" (то есть без тех, кто думает самостоятельно). Или ликующую гопоту из "Наших", которая преследовала журналистку, писавшую про них что-то кроме проплаченных заметок (о кострах из книг "слишком свободных" писателей я и не говорю). Каждый происходившее может оценивать по-своему. Для автора "ФА" ассоциации однозначны.
Ну да бог с ними - вернемся к Геббельсу. Этот веселый властолюбивый человечек, любитель женщин (гестапо даже придумало кличку Бабельсбергский Бычок - в этом пригороде Берлина располагалась киностудия) покончил с собой точно так же, как Лассо. Правда, детей у него было шестеро. В отличие от Лассо Геббельс как-то пытался объяснить свой поступок. В своем завещании он сформулировал четко, с пропагандистским блеском: "Я полагаю, что этим окажу наилучшую услугу немецкому народу и его будущему, ибо для грядущих тяжелых времен примеры еще важнее, чем люди".
Как же этот гений пропаганды ошибся: убить своих шестерых детей - это не пример. Это крах. Когда насильственно поддерживаемое средневековье рушится, такой пример мало кого вдохновляет. И немецкий народ, раскаявшись, построил будущее без оглядки на этого рыцаря страха и ненависти. Но тем не менее его пример все-таки ценен для истории. Конечно, огромное количество мерзавцев избежало заслуженного наказания - это мы ясно видим хотя бы на примере фашистской Германии. Но все-таки, если ты всегда хотел быть "первым учеником", хотел "творчески возглавлять процесс", если ты "выполняешь миссию", "искушаешь малых сих", добро и зло воспринимаешь как абстрактные величины, а главное - хочешь доказывать свою содержательность и свою преданность, то все равно тобой будет по-настоящему владеть только страх. Как владел он, без сомнения, доктором Геббельсом. И этот страх не напрасен - так или иначе Зло вернется за тобой. На снимке Бурк-Уайт видно, как это происходит.
