Петр Романов: Антанта против русской демократииНазад
Петр Романов: Антанта против русской демократии
Странные битвы происходили 90 лет назад. Ленин боролся против Советов и собственной партии, без энтузиазма воспринявшей ленинские апрельские тезисы и его страстный призыв к немедленной социалистической революции. Параллельно, однако, на политической сцене шла не менее парадоксальная борьба: союзники России по Антанте, постепенно разочаровываясь в февральской революции, вместо того, чтобы помочь молодой русской демократии, начали ее топить.
В основе этого желания лежали эгоизм и грубые политические ошибки, вызванные непониманием происходящих в России событий. Слово "топить" точнее других отражает суть проблемы. Среди бурных вод (в данном случае это первая мировая война) рассудок и достоинство сохранить удается далеко не всем. Случаи, когда один утопающий, отчаянно хватаясь за другого, непредумышленно отправляет его на дно, к сожалению, нередки.
И Франции, и Англии война давалась тяжко, поэтому страстное желание Парижа и Лондона сохранить на фронте русского солдата в принципе понятно. Беда заключалась в том, что, требуя (то ли от уже рухнувшей старой России, то ли от младенческой русской демократии) невозможное, они не помогали ни себе, ни, тем более, Временному правительству. Думая о сиюминутной военной выгоде, политическое будущее России союзники всерьез не просчитывали. В цейтноте и трудном эндшпиле первой мировой войны они, укрепляя свою позицию, жертвовали слабой русской пешкой, даже не подозревая, какая через пару ходов начнется в связи с этим морока. То есть, союзники игнорировали не только русские, но и свои собственные долгоиграющие интересы.
Естественно, говоря о Западе, автор имеет в виду, лишь доминировавшую там позицию, а вовсе не всех иностранных наблюдателей, дипломатов и политиков, многие из которых высказывались о положении в России и внешней политике западных правительств того периода абсолютно трезво. При этом, естественно, число трезвомыслящих аналитиков значительно больше среди тех, кто мог наблюдать за событиями в России своими глазами. Французский дипломат Фернан Гренар, написавший книгу о России 1917 года, сделал, например, вполне однозначные выводы: "Союзники России были ослеплены желанием любой ценой заставить ее продолжать войну. Они были не способны осознать разницу между возможным в то время и невозможным. Своими попытками изолировать Временное правительство от народа страны они все больше играли на руку Ленину. Они не могли понять, что дальнейшее участие России в войне
будет неизбежно сопровождаться внутренней междоусобицей и нестабильностью переходного периода. Своими назойливыми призывами - почти что приказами, обращенными к Керенскому, о восстановлении нормальной жизни в стране, они демонстрировали неспособность видеть реальные условия, в которых он работал, и лишь вносили дополнительную сумятицу, которую он пытался преодолеть".
То, что Запад не устраивали большевики, понятно, но их не устраивала и сильная буржуазная Россия. Поэтому в очередной раз возникли планы расчленения русской территории, которые были весьма популярны тогда особенно в Англии. Черчилль писал, что Россия, в состав которой входило бы несколько государств на основе федерации, "представляла бы собой меньшую угрозу... И сейчас как раз такой момент, когда в силу того критического положения, в котором находятся все существующие в России партии и все ее военные силы, создается возможность с помощью мудрого применения политики союзников дать событиям такой именно поворот".
Первой по счету неприятностью, которую преподнесли Временному правительству союзники или точнее Великобритания в 1917 году, явился отказ Лондона принять у себя царскую семью, хотя английскую и русскую монархию связывали прямые родственные связи. Между тем, вопрос о судьбе старого режима всегда является одним из сложнейших для новой революционной власти. Накопившаяся с годами в обществе ненависть к старому режиму жаждет крови, а потому унять этот порыв, не потеряв доверие масс, совсем не просто. Именно здесь Временное правительство, вовсе не желавшее расправы над Романовыми, и начало терять кредит народного доверия, полученный сразу же после отречения царя.
Обстановку, сложившуюся вокруг царской семьи, описывает в своих мемуарах Александр Керенский: "Вопрос о судьбе свергнутого монарха был в высшей степени болезненным... "желтая" пресса развернула злобную кампанию по дискредитации бывшего царя и его супруги, стремясь возбудить среди рабочих, солдат и обывателей чувства ненависти и мщения... 4 марта, на следующий день после предпринятой Советом попытки вмешаться в решение судьбы бывшего царя, умеренная позиция правительства получила неожиданное... подкрепление. В то утро генерал Алексеев... сообщил, что накануне вечером Николай II передал ему листок бумаги с текстом своего послания (Временному правительству).
Суть сводилась к следующему: во-первых, разрешить ему и его свите беспрепятственный проезд в Царское Село для воссоединения с больными членами его семьи. Во-вторых, гарантировать безопасность временного пребывания ему, его семье и свите вплоть до выздоровления детей. В-третьих, предоставить и гарантировать беспрепятственный переезд в Мурманск (то есть в порт для отбытия в Англию) для него самого, его семьи и свиты... В послании Николая II содержалась и четвертая просьба: возвратиться после окончания войны в Россию для постоянного проживания в Крымской Ливадии. Генерал Алексеев не зачитал по телефону четвертой просьбы, видимо, считая ее в высшей степени наивной. Этот документ открывал дорогу к разрешению нашей проблемы. Сам царь предложил решение, достойное правительства свободной России".
Обеспечив охрану царя и его семьи, Временное правительство приступило к немедленным переговорам с Лондоном о скорейшем отъезде в Великобританию отрекшегося монарха. Первая реакция была положительной, но через какое-то время пришел отказ: английское правительство и королевская семья решили не связываться с Николаем II. В частном порядке причина отказа объяснялась негативной реакцией общественного мнения Великобритании, которое не желало видеть на своей земле Романовых. Объяснение правдивое, что, однако, не снимает с англичан ответственности за все последствия (как политические, так и нравственные) отказа.
В конце концов, очевидно, что и здесь Лондон руководствовался лишь своими интересами. Не нужно объяснять, что реальная политика английского руководства совпадает с общественным мнением далеко не всегда, к улице и прессе здесь всегда прислушиваются, но не обязательно их слушаются. Тем не менее, именно в этом случае правительство и английский двор предпочли согласиться с мнением "общественности", хотя на одной чаше весов лежали лишь мелкие и преходящие внутриполитические неприятности, а на другой - жизнь царской семьи и в значительной степени судьба русской демократии.
Последствия известны. Царская семья погибла, а Временному правительству пришлось от начала и до конца пройти свой и без того нелегкий путь с тяжкой гирей на ноге. Кровь Романовых лежит, конечно, на большевиках, но несколько капель от нее навечно запачкали и английскую корону.
Второй грубейшей политической ошибкой союзников стала негласная, но очевидная поддержка генерала Корнилова, в котором Париж и Лондон увидели альтернативу Керенскому. Как им казалось, генерал укрепит в России, а главное в армии порядок, следовательно, русский солдат будет сражаться в окопах мировой войны намного эффективнее. Здесь ошиблись буквально по всем направлениям. Возможности Корнилова союзники переоценили, Керенского дискредитировали, ленинскую партию укрепили, а народ и большинство умеренных политиков-центристов заставили поверить в то, что главная угроза для русской демократии исходит справа, а не слева. В этой убежденности страна и пребывала вплоть до Октября.
Керенский до конца своей долгой жизни не простил союзников и не мог избавиться от недоумения, как могли они совершить столь очевидную глупость. Временному правительству от лица союзников была вручена вербальная нота с предложением рассматривать мятежного генерала как равноправного партнера в рамках государственной системы и примириться с ним, используя посредничество иностранных правительств. Вечером 28 августа, именно в тот день, когда вручили "миротворческую" ноту, командир британского танкового дивизиона на Юго-Западном фронте получил от генерала Корнилова приказ оказать немедленную помощь его, Корнилова, войскам, продвигавшимся в то время к Петрограду. Слухи об этом просочились в печать. 19 сентября Керенский, по настойчивой просьбе впавшего в панику английского посла, дал указание опубликовать официальное опровержение.
Поскольку в стране царило двоевластие, союзники предпринимали попытки оказать давление в военном вопросе не только на Временное правительство, но даже на Советы. Для переговоров с Исполкомом Англия и Франция задействовали своих левых парламентариев. Успеха это, правда, также не принесло. Подобных визитеров русские социалисты принимали вежливо, но сухо, уже заранее негодуя, что их в очередной раз будут агитировать за войну до победного конца, невзирая на последствия подобной политики для России.
Член Исполкома Советов Николай Суханов пишет о подобных встречах не без язвительности: "Приехали давно ожидаемые именитые гости - французская и английская делегации: социалисты и лейбористы... Было ясно: гости приехали не для выражения чувств перед русской революцией... Главная их цель была в другом - в агитации среди нас против германского деспотизма, в привлечении нас к союзу с Рибо и Ллойд Джорджем (в то время главы правительств Франции и Великобритании). Именно для этого их снарядили в Петербург, избрав самых "лучших", самых надежных для правителей из всего "социалистического" и "рабочего мира" союзных стран. Других не только не снарядили, но и не пустили".
Свою лепту внесли и американцы. Автор книги о российско-американских отношениях В. Вильямс так описывает политику Вашингтона в тот период: "В августе 1917 года Соединенные Штаты приняли решение отказать в поддержке рожденной мартовской (февральской) революцией России до тех пор, пока "нормальный процесс" брожения не кончится и не будет восстановлен порядок "неограниченной военной властью". Эта политика, детище апатии и отсутствия проницательности, в дальнейшем получила новый стимул в убеждении, будто Керенский слишком обхаживает радикалов, в уверенности, будто "мы с этим поделать ничего не можем", и в выводе, будто
"положит этому конец какая-нибудь сильная личность". Игнорируя многочисленные предупреждения самых различных лиц о том, что такая политика представляет огромную угрозу Соединенным Штатам, американцы придерживались этого курса вплоть до того времени, когда в ноябре (октябре) 1917 года большевики захватили власть".
Александр Керенский в своих мемуарах справедливо сетует: "Наши союзники прекрасно знали, что с самого начала войны Россия находилась в состоянии полной блокады (отрезанная Турцией от Средиземноморья) и что Февральская революция была результатом неожиданного развала монархии. Они знали, что исчезновение прежнего режима сопровождалось развалом всей административной машины. Они знали, что все это произошло в разгар войны, участия России в которой они так жаждали. Они знали, что революционная Россия вела напряженную борьбу, чтобы избежать уничтожения и обеспечить свое будущее... Они знали, что военные операции русских войск... спасли Западный фронт и сорвали план германского генерального штаба разгромить союзников до прибытия помощи из Соединенных Штатов. И, зная все это, союзнические правительства установили контакты с теми, кто плел нити заговора для замены законного русского правительства диктатурой. Почему они это делали?"
Отвечаю. Потому, что авантюризм, утопизм и безответственность были присущи тогда не только русским политикам.
В 1917 году западный политик заметно превосходил своего русского коллегу только в одном, но важном компоненте - политическом эгоизме. На него и натолкнулся бедняга Керенский.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
