Петр Романов: Антология преемничества. От Ивана III до Владимира Путина. Часть VIIНазад
Петр Романов: Антология преемничества. От Ивана III до Владимира Путина. Часть VII
Смена власти для страны с неустойчивой политической системой это момент, заключающий в себе, как риски, так и шанс на более удачное будущее. Не случайно, что именно во времена нестабильности у нас дважды предпринимались попытки ввести в стране конституционную монархию. Во времена Смуты часть отчаявшихся русских готова была ради восстановления порядка согласиться с правлением польского короля Сигизмунда, но при условии введения в стране конституционной монархии. К той же идее русские вернулись после смерти Петра II, когда снова в обстановке нестабильности пришлось срочно искать преемника. Архаичная тема единовластия не потеряла, к сожалению, актуальности у нас и сегодня, так что не грех вспомнить, что же не устраивало в этом феномене уже наших предков.
Прошу прощения за бесконечное цитирование любимого мной Василия Ключевского, но, что делать, если это самый блестящий историк-аналитик дореволюционной поры. Ключевский выносит единовластию следующий приговор: "Самодержавие - не власть, а задача, т.е. не право, а ответственность. Задача в том, чтобы единоличная власть делала для народного блага то, чего не в силах сделать сам народ через свои органы. Самодержавие есть счастливая узурпация, единственное политическое оправдание которой непрерывный успех или постоянное уменье поправлять свои ошибки и несчастия. Неудачное самодержавие перестает быть законным. В этом смысле единственным самодержцем в нашей истории был Петр Великий. Правление, сопровождающееся Нарвами без Полтав, есть nonsense".
Как так вышло, что отечественные патриоты не повесили Ключевского на фонарном столбе, искренне не понимаю. Представляете, чуть ли не вся русская история - коту под хвост! Nonsense! Не стоит, однако, понимать Ключевского буквально, он лучше других был знаком с перечнем русских побед и достижений. Историк лишь до предела заострил стрелу, направленную в сердце самодержавия.
Впрочем, не он первым из русских задумался над тем, какое низкое КПД у режима единовластия. И что было бы неплохо подкрепить "единоличную" голову, думающую и принимающую решения за всех и "про все", каким-нибудь дополнительным "мыслительным", законодательным и контрольным институтом власти.
Со смертью Петра II прекращалась мужская линия дома Романовых. Выбирать приходилось не императора, а императрицу, хотя это и противоречило традициям русской монархии. Еще во время присяги Екатерине I мужики в деревнях нередко отказывались это делать, считая, что императрица - правительница исключительно для женщин.
Решение принималось узким кругом лиц: пять членов Верховного тайного совета, три члена святейшего Синода и несколько наиболее влиятельных фигур из Сената и генералитета. В списке кандидаток на российский престол значилось шесть имен. Во-первых, княжна Екатерина Долгорукая, на ней собирался, но так и не успел жениться Петр II. Именно Долгорукая и ее покровитель, уже знакомый нам интриган Остерман, нарушили планы Меншикова выдать за Петра свою дочь.
Согласно петровскому закону о престолонаследии правитель мог в завещании назвать своим преемником любого. Этим и решили воспользоваться Долгорукие, составив подложное завещание Петра II, где покойный якобы называл будущей императрицей свою невесту. Подлог не прошел.
Вторую идею - провозгласить государыней первую жену Петра Великого, бабку покойного императора Евдокию Лопухину также отклонили быстро: преклонный возраст претендентки говорил не в ее пользу. Оставались две дочери Петра - Анна и Елизавета и две его племянницы, то есть дочери царя Ивана - Екатерина и Анна.
История сохранила речь князя Дмитрия Голицына, ставшую в дискуссии решающей. Вот ее фрагмент: "Есть дочери Петра Первого, рожденные до брака от Екатерины, но о них думать нечего... Нам надобно подумать о новой особе на престол и о себе также... Есть прямые наследницы - царские дочери. Я говорю о законных дочерях царя Ивана Алексеевича...Анна Ивановна, вдовствующая герцогиня Курляндская! Почему ей не быть нашей государыней? Она родилась среди нас, от русских родителей; она рода высокого и притом находится еще в таких летах, что может вступить вторично в брак и оставить после себя потомство".
Дмитрий Голицын пришел на совещание с готовой кандидатурой и отстоял ее. Вместе с тем в выступлении князя скрывалось много подтекста, который стоит расшифровать. Любопытно, например, что Голицын сходу отвергает кандидатуры дочерей Петра и ни у кого эта позиция не вызывают протеста. Причины очевидны: обе дочери рождены не только от иностранки, но и до брака, а значит, с точки зрения церковной и общепринятой тогда морали на них лежит клеймо незаконнорожденных, что бы там потом ни утверждал их великий отец. Пока был жив Петр Великий или пока правила Екатерина I, подобные "детали" уходили на второй план, но теперь прослеживалось очевидное желание русской аристократии все вернуть в приличное, "благородное" русло.
Но еще любопытнее другое. В 1697 году, будучи уже зрелым человеком, Голицын отправился учиться на Запад, побывал во многих европейских странах, где, в отличие от большинства русских, проявлял интерес не к "железкам", а к политике и философии. Голицын поддерживал Петра, однако, глядя на реформы через призму европейских конституций, приходил к неутешительным для русских выводам. Князя, как заметил Ключевский, "тяготили два политических недуга: власть, действующая вне закона, и фавор, владеющий слабой, но произвольной властью". Отсюда многозначительные слова Голицына, что "надобно подумать и о себе также". Слушатели этот пассаж по началу прозевали, и Голицын, когда вопрос о выборе Анны Иоанновны был решен, к важнейшей для него теме возвращается вновь: "Нам надобно себе полегчить". И тут же предлагает "составить пункты и послать их государыне".
В конце концов, условия договора с Анной Иоанновной участники совещания составили. Вот они: "Государыня обещает сохранить Верховный тайный совет в числе восьми членов, и обязуется - без согласия с ним не начинать войны и не заключать мира, не отягощать подданных новыми налогами, не производить в знатные чины служащих как в статской, так и в военной сухопутной и морской службе выше полковничьего ранга, не определять никого к важным делам, не жаловать вотчин, не отнимать без суда живота, имущества и чести у шляхетства и не употреблять в расходы государственных доходов".
Позже к этим пунктам добавили жесткую приписку: "А буде чего по сему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской!"
Бытует любопытная гипотеза, что идею посадить на престол "слабую императрицу" Дмитрию Голицыну подсказал шведский опыт. Воцарение Анны Иоанновны действительно очень напоминает историю с вступлением на престол в 1719 году сестры Карла XII Ульрики-Элеоноры. Там точно также происходит избрание заведомо слабого кандидата на престол с одновременным ограничением его полномочий. Со слабым кандидатом легче договориться. Добиться ограничения прав дочери Петра было тогда гораздо сложнее, чем ограничить в правах дочь Ивана - Курляндскую герцогиню, прозябавшую в провинции. Отсюда и ставка на Анну Иоанновну.
Инициатива Голицына, поддержанная Верховным тайным советом, вызвала противоречивую реакцию среди дворян. А их в этот момент в Москве оказалось больше, чем обычно. Многие приехали из провинции на свадьбу молодого императора с княжной Долгорукой, а попали на похороны и избрание нового государя. В это время самые известные московские дома стали дискуссионными клубами, где обсуждалась программа ограничения самодержавия. Инициатор затеи князь Голицын и остальные члены Верховного тайного совета от дискуссии не уклонялись, напротив, готовы были рассматривать любые проекты и предложения. Датский посланник Вестфален информировал свое правительство, что двери совета оставались открытыми целую неделю, и каждый из дворян имел возможность высказаться по поводу предполагавшихся изменений в системе управления Российской империей. Секретарь французского посольства Маньян сообщал из Москвы: "Здесь на улицах и в домах только и слышны речи об английской конституции и о правах английского парламента".
Некоторые исследователи говорят о двенадцати различных проектах, подготовленных в этот короткий период. Сам Дмитрий Голицын, если верить депешам иностранных послов, предлагал оставить императрице полную власть только над своим двором и над небольшим отрядом гвардейцев, специально предназначенных для охраны двора. Деньги на эти цели предполагалось выделять из государственного бюджета. Вся же политическая власть в области внешней и внутренней политики, согласно замыслу Голицына, должна была принадлежать Верховному тайному совету, его состав предполагалось расширить до двенадцати человек, принадлежащих к знатным фамилиям. Согласно плану Голицына, восстанавливался и Сенат из тридцати шести человек. В обязанность сенаторов входило предварительное рассмотрение всех дел, подлежащих обсуждению "верховников".
Но и это было не все. Князь предлагал создать двухпалатный парламент: одна палата из двухсот представителей представляла бы интересы дворянства, другая предназначалась для защиты интересов купцов, горожан и вообще простого народа от "несправедливостей".
Против сторонников конституционной монархии были: архаичность российского менталитета, разногласия среди основной массы дворянства, нежелание любого государя, каким слабым бы он ни оказался, делиться властью, а главное, орудие страшной разрушительной силы - крупнейший специалист в области интриги немец Остерман.
Анна Иоанновна, следившая за событиями в России из Митавы, подписала условия, выдвинутые тайным советом, но, выезжая в Москву, благодаря Остерману уже знала, что на ее стороне есть немалая поддержка. Он же организовал императрице поддержку и в гвардейской среде. Очень кстати в минуту встречи с членами тайного совета в руках императрицы оказалась некая челобитная с просьбой "принять самодержавство таково, каково ваши славные и достохвальные предки имели, а присланные к Вашему Императорскому Величеству от Верховного тайного совета пункты и подписанные Вашего Величества рукою уничтожить". "Верховники" молча склонили головы.
За проявленное им усердие Остерман получил графское достоинство и надолго стал единственным вершителем российской политики. Как утверждает старый мудрый Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона: "По мысли Остермана, был учрежден кабинет министров, в котором вся инициатива принадлежала ему, и его мнения почти всегда одерживали верх, так что Остерману всецело следует приписать тогдашние действия кабинета".
Россией во времена Анны Иоанновны управлял немец Остерман, а в памяти осталась бироновщина. Ну, почему мы в своей истории непременно запоминаем не тех, не то и не так?
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
