Петр Романов: Антология преемничества. От Ивана III до Владимира Путина. Часть IXНазад
Петр Романов: Антология преемничества. От Ивана III до Владимира Путина. Часть IX
Один из читателей упрекнул: "Что же вы бросаете своих персонажей в самом начале их пути? В конце концов, важно не только то, как преемник пришел к власти, но и то, как он этой властью воспользовался". Справедливо. Поэтому и отступаю на полшага назад. Неудачницу Анну Леопольдовну оставим в покое. А вот бросать Анну Иоанновну и Елизавету Петровну в начале их царствования действительно не гоже.
Правление Анны Иоанновны оказалось ничем не хуже и не лучше двух предыдущих (Екатерины I и Петра II). Если говорить о внутренних преобразованиях, то эпоха Анны Иоанновны запомнилась указом о заведении по всей империи почт и полиции в городах, возобновлением строительства Петербурга, совершенно захиревшего после переезда двора в Москву при Петре II, а так же бурным развитием коневодства благодаря Бирону. В других областях экономики и промышленности все в целом шло своим чередом.
Армия при Анне Иоанновне оставалась боеспособной, а вот флот сгнил и развалился. Эта эпоха славна катастрофическим безденежьем. Денег не хватало ни на что, кроме императорских развлечений. Все попытки власти решить вопрос с налоговыми недоимками закончились провалом. В 1736 году казна оказалась настолько пуста, что гражданским чиновникам жалованье выплачивали сибирскими мехами и китайскими товарами.
Во внешней политике Анны Иоанновны можно отметить победы русского оружия над турками (войсками командовал немец Миних) и полную беспомощность русской дипломатии (немец Остерман). Российская дипломатия оказалась неспособной извлечь из военного успеха никаких дивидендов. Плоды от русской победы собрали австрийцы, на поле боя уступившие всем, кому смогли.
Единственным сторонником перемены курса, то есть за союз с Францией и против союза с Австрией, в это время был лишь фельдмаршал Миних, убежденный в том, что австрийцы пытаются загребать жар русскими руками. Миних оказался прав, но не смог противостоять влиятельному Остерману.
В итоге Россия оказалась втянутой на стороне австрийцев в спор вокруг польского престола и направила свою армию в Польшу. Расхлебывать кашу, заваренную Остерманом, по долгу службы пришлось как раз Миниху. Под его командованием русские войска осадили Данциг (Гданьск), где вынудили к сдаче смешанный польско-французский гарнизон. Затем, когда не без помощи французской дипломатии обострились отношения с турками и Россия влезла в персидские дела, снова именно ему, фельдмаршалу Миниху, пришлось воевать с турками. Под его начальством русская армия разорила Крым, завоевала Молдавию, одержала блестящую, невиданную еще в истории России победу над турками в Ставучанах, за что русские военные историки ставят фельдмаршала в один ряд с крупнейшими отечественными полководцами.
Все эти столь дорогие для русских виктории перечеркнул так называемый Белградский мир 1739 года. Австрийцы начали сепаратные переговоры с турками, по сути, предав Россию. Некоторые статьи договора с Османской империей являлись для России просто позорными. Укрепления крепости Азов согласно Белградскому миру должны были быть разрушены, а сам город становился границей - "барриерою" между двумя империями. России запрещалось держать флот на Азовском и Черном морях, торговля с Османской империей могла вестись исключительно на турецких кораблях и так далее.
Рассказывают, что Миних горько жаловался: "Я говорил, что австрийский император привык обращаться со своими союзниками, как с вассалами. Теперь мои слова оправдались... Плохое дело союз с вероломными и малосильными".
Слова Миниха, само собой, упрек и в адрес императрицы. Главной болезнью того времени стал для русских принесенный Анной Иоанновной из Митавы провинциализм. Вся внешняя политика той эпохи, это неумелое лавирование между Австрией и Францией. Обе эти державы курляндские и вестфальские выходцы, что окружали императрицу, в силу их провинциальной психологии воспринимали политическими гигантами, а самих себя, а заодно и Россию - лилипутами. Петр Великий заставил русского человека расправить плечи и встать во весь рост, а двор Анны Иоанновны силой заставлял подданных снова согнуться, чтобы, не дай Бог, они не выглядели выше австрийского соседа.
Иначе говоря, в словах Елизаветы Петровны о необходимости восстановить утерянное национальное достоинство была своя правда, хотя она и захватила власть, опираясь на иностранный кошелек.
Однажды в 1770 году, когда в Петропавловском соборе прославляли очередную победу русского оружия, на этот раз по случаю разгрома турецкого флота в Чесменском сражении, и оратор-священник в порыве красноречия ударил посохом по гробнице Петра Великого, призывая реформатора восстать, чтобы увидеть дело рук его потомков, граф Кирилл Разумовский, известный своим остроумием, пошутил: "Чего он его кличет? Если Петр встанет, нам всем достанется!"
В это время на престоле находилась уже Екатерина II, но эту многозначительную шутку по справедливости следует отнести к елизаветинской эпохе, тем более что и сам вельможа Разумовский сделал карьеру именно в те годы. Наверное, если бы чудо свершилось, и великий реформатор восстал из гроба, то дочери от отца за двадцать лет ее правления действительно перепало бы немало упреков. Но нашлись бы и добрые слова.
Часто вспоминают о том, что Елизавета оставила после себя в гардеробе 15 тысяч платьев, сундуки шелковых чулок, неоплаченные счета и недостроенный Зимний дворец. Но было и иное. Елизавета восстановила Сенат и придала ему полномочия, которых он не имел даже при ее отце. Сенат сделал немало для наведения порядка в министерствах-коллегиях и принял ряд важных для страны решений.
Елизавета отменила действие внутренних таможен, существовавших в ряде российских губерний, что способствовало объединению страны в единое целое. При Елизавете учреждены коммерческий и дворянский банки, что стимулировало развитие российской экономики. Елизавета многое начала, но не достроила, как и Зимний дворец. В этом она оказалась похожа на отца. Просто у каждого были свои увлечения. Петр завел верфи и металлургические заводы, но и любовь Елизаветы к костюмированным балам кое-что дала России. Брюссельская уроженка Тереза завела в Москве первую фабрику нитяных кружев, национальные производители стали выделывать бархат и тафту, появились фабрики по производству шелка и бумажных тканей, шпалер и шляп, тогда же начали в России производить краски. Даже знаменитый Ломоносов занимался в ту пору не только наукой, но и бизнесом: в 1752 году он получил привилегию на основание фабрики разноцветных стекол и столь любезных Елизавете бисера и стекляруса. Ломоносов основал целый завод, причем получил на это от государства и солидный кредит, и 200 крепостных душ в пользование.
Бесспорную похвалу заслужила бы от отца Елизавета за тот прогресс, что удалось достичь в области образования. Все тот же Ломоносов вместе с графом Шуваловым в 1755 году основали первый в России Московский университет. А в 1746 году пришло и первое международное признание российской науки. Сам Вольтер выразил желание поступить в члены Российской академии наук и буквально выпросил себе поручение написать историю Петра Великого.
Внешняя политика России в елизаветинские времена слишком часто опиралась не на продуманный государственный курс, а являлась лишь отражением придворных интриг. За влияние на императрицу бились между собой несколько враждебных групп. Лесток и Шетарди склоняли Елизавету к союзу с Францией и Пруссией, а канцлер Алексей Бестужев стоял за связи с Австрией и Англией.
При этом действия всех участников политической игры определялись не принципиальными воззрениями, а просто взятками.
Кончили, правда, Шетарди и Лесток плохо. Бестужев их переиграл. Вскрыв одну из депеш Шетарди в Париж, Бестужев обнаружил там поистине драгоценный для канцлера материал. "Мы здесь имеем дело с женщиной, - писал Шетарди, - на которую ни в чем нельзя положиться. Каждый день она занята различными шалостями: то сидит перед зеркалом, то по нескольку раз в день переодевается, - одно платье скинет, другое наденет, и на такие ребяческие пустяки тратит время. По целым часам способна она болтать о понюшке табаку или о мухе, а если кто с нею заговорит о чем-нибудь важном, она тотчас прочь бежит, не терпит ни малейшего усилия над собою и хочет поступать во всем необузданно; она старательно избегает общения с образованными и благовоспитанными людьми; ее лучшее удовольствие - быть на даче или в купальне... Что в одно ухо к ней влетит, то в другое прочь вылетает".
Уже этого было более чем достаточно, чтобы императрица изменила свое отношение к Шетарди. Но записка содержала не только убийственную характеристику самой Елизаветы, под которой в душе мог бы подписаться, наверняка, и сам Бестужев, но также и другую любопытную информацию. Шетарди рассуждал в депеше о том, как предан ему Лесток, и о том, что эту преданность надо бы "подогреть", увеличив его годичный пенсион. Далее Шетарди просил денег на выплату взяток еще нескольким полезным персонам, а в заключение предлагал Парижу подкупить некоторых православных иерархов, и в частности личного духовника императрицы.
Вся эта мышиная возня иностранных агентов около императорского трона во времена Петра, учитывая его характер, была невозможна, хотя бы в силу своей бессмысленности. Меншиков, конечно, с удовольствием взял бы взятку от любого, но политический курс определял только Петр, и никто иной.
В результате, как и во времена Анны Иоанновны, большинство впечатляющих военных побед елизаветинской эпохи не принесло России ничего, кроме славы. Русские войска разгромили даже непобедимого Фридриха, взяли Берлин, но и здесь Петербург не смог извлечь из этого ни малейших выгод.
Ну вот, примерно так.
Что касается обывателя, то из времен царствования Анны Иоанновны он лучше всего запомнил "Ледовый дом" и "бироновщину", а из царствования Елизаветы создание МГУ, ну, и, возможно, тот факт, что, придя к власти на волне борьбы с немцами, она умудрилась назначить своим преемником человека, ненавидевшего русских и боготворившего все немецкое - Петра II.
С каждым разом России везло на преемников все больше и больше.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
