Первая задача любого преемника - это установление надежных связей с политической элитой и низами. Подскользнешься тут или там - жди неприятностей. Подскользнешься и тут и там - прощайся с троном. Так произошло, например, с преемником Елизаветы Петровны - Петром III (Петром-Ульрихом). Впрочем, о нем я писал недавно, так что этот эпизод пропустим и сразу же перейдем к Екатерине Великой. Екатерининский период отличается тем, что именно в этот период преемник не диктовал России свою волю, а искренне пытался уловить ответное эхо снизу и, насколько возможно, учесть пожелание низов. В этом смысле других таких примеров в истории нашего Отечества вы не найдете.
Кстати, сразу же отвечу на неизбежный вопрос: "А Пугачев?" Бывало и так, что русский бунт вспыхивал как ответ на неумелые действия власти, но чаще всего каждый такой взрыв лишь свидетельствовал о том, что в очередной раз проснулся постоянно дымящийся вулкан самых разнообразных и застарелых противоречий российского общества. Бунтовали в России по самым разным поводам, при самых разных правителях и режимах: при Алексее Михайловиче Тишайшем, при Петре Великом (Антихристе), при просвещенной Екатерине Великой, при Царе-Освободителе, во времена Ленина, во времена хрущевской оттепели (Новочеркасск), во времена реформатора Горбачева, во времена Ельцина и Путина (одна Чечня чего стоит!). Понимание и даже сочувствие к проблемам низов со стороны правителя вовсе не означает реальную возможность пожелания низов удовлетворить. Во всяком случае, полностью и сейчас. Даже "помазанник Божий" и тот все-таки не Господь.
Характерной чертой Екатерины было то, что, легко впитывая чужие мысли и идеи, она, как правило, никогда им буквально не следовала. Нередко в словах, проектах законов, письмах и высказываниях Екатерины знатоки находят элементы плагиата. Она действительно была заядлой книжницей и часто черновой законопроект императрицы или ее мысль-"полуфабрикат" легко выдают источник, но вот конечное решение обычно бывало уже собственным, екатерининским.
Екатерина была не равнодушна к тому, что о ней думали, но, с другой стороны, есть немало примеров, когда Екатерина отказывалась от реализации как раз таких идей и проектов, которые, бесспорно, принесли бы ей одобрение просвещенных друзей, но шли в противоречие с реалиями российской жизни. Императрица была достаточно рациональным человеком, чтобы к моде, славе и утопиям относиться трезво.
Представив на рассмотрение делегатов свой знаменитый "Наказ" - проект нового уложения (во многом списанный у французов), императрица одновременно предложила им, анализируя законопроект, внимательно посмотреть "не жмет ли где башмак?" Модель колодки французская, а носить-то русским. В этом и есть Екатерина с ее прагматизмом. Петр I заставлял своих подданных западные башмаки разнашивать, как бы не было больно, Екатерина считала правильным башмаки подогнать по ноге. В этом мало рекламы, но много здравого смысла.
Екатерининский "Наказ" - это своего рода проект-идеал, куда вошли почти все достижения современной тогда западной философии и правоведческой мысли, причем даже те из них, что еще не стали нормой и в самой Европе. Правда, в центре всего документа оставалась незыблемой мысль о том, что единственно приемлемой формой правления для России остается самодержавие, но его предлагалось облечь в самые цивилизованные, просвещенные и гуманные одежды.
"Наказ" являлся компиляцией составленной из ряда западных источников. Прежде всего это книга Монтескье "Дух законов" и сочинение итальянского криминалиста Беккариа "О преступлениях и наказаниях". Из 655 статей "Наказа" 294, по подсчетам специалистов, заимствованы у Монтескье. Есть там заимствования и из французской Энциклопедии и из сочинений немецких публицистов того времени Бильфельда и Юсти.
Сама Екатерина на авторство, впрочем, и не претендовала. В одном из писем Фридриху II, говоря о "Наказе" она откровенно замечает: "Я, как ворона в басне, нарядилась в павлиньи перья; в этом сочинении мне принадлежит лишь расположение материала, да кое-где одна строчка, одно слово".
Сама Комиссия по рассмотрению проекта уложения составлялась из представителей правительственных учреждений и из депутатов от различных разрядов или слоев населения. В результате набралось 564 депутата со всей страны. Статус депутата был необычайно, беспримерно для русской истории высок. Депутаты не только получали хорошее жалованье, но и пользовались иммунитетом. Они находились под личной защитой императрицы, причем на всю жизнь, "в какое бы прегрешение не впали". Депутаты освобождались от смертной казни, пыток и телесного наказания, имущество их могло быть конфисковано только за долги.
Никто из российских подданных не пользовался тогда такими преимуществами. Иначе говоря, власть создала самые благоприятные условия, чтобы депутаты высказывали свое мнение откровенно, не боясь последствий. Сами выборы депутатов и организация работы Комиссии - все это было максимально приближено к парламентскому европейскому опыту.
Созыв депутатов на совещание сопровождался небывалым для России требованием - привезти с собой пожелания народа. Пожеланий оказалось множество, тысячи. Если власть хотела получить объективную информацию к размышлению, то она ее получила в полном объеме. В пожеланиях и жалобах властям нашли отражение все главные российские болячки. Да и сам "Наказ" охватывал, как и положено проекту уложения, огромный массив вопросов, касался всех сторон жизни государства, а потому заставлял депутатов предпринять действительно серьезный анализ ситуации в стране.
Документ, подготовленный Екатериной, предлагал гражданам оглянуться вокруг. Власть им ничего не обещала, но уже готова была выслушать их мнение. Более того, получалось, что власть сама напрашивалась на критику, поскольку в "Наказе" поднимался вопрос об ответственности государства перед гражданами.
Наконец, документ призывал рассматривать все вопросы не вообще, а под вполне определенным западноевропейским углом. "Наказ" убеждал, что в реформировании общества идти необходимо не на Восток, а на Запад. Россия есть европейская держава, констатировал документ. "Наказ" подтвердил курс Петра, и именно этим курсом депутатам предлагалось следовать в ходе обсуждения документа.
Если говорить о каких-то конкретных результатах, то можно констатировать, что работа Комиссии закончилась провалом. Разнородный состав собрания (где представителям высшей элиты приходилось договариваться с делегатами низов, петербуржцам с сибирскими кочевниками, где рядом сидели европейски образованный вельможа и безграмотный землепашец, где французская речь смешивалась с провинциальным говорком) обрекал работу Комиссии на бесконечные споры. Между тем из разговора была исключена еще огромная масса крепостных - почти половина населения империи.
К тому же делегатам было трудно, попросту невозможно в один присест согласовать хаотичный, разнородный, разновременный и противоречивый свод российских законов с пожеланиями передового даже для Запада "Наказа".
Впрочем, императрица всерьез, кажется, на это и не рассчитывала. В присущей ей манере она просто вбросила в российское общество, как в воду, пробный камень и внимательно всматривалась в круги, которые от него пошли. Как писала сама Екатерина: "Комиссия дала... свет и сведения о том, с кем дело имеем и о ком пещись надлежит". Часть из опыта работы Комиссии она, проанализировав, использовала в ходе реформ. Другие проблемы предпочла оставить в наследство потомкам.
Однажды, объясняя собеседнику, почему ее распоряжения всегда беспрекословно исполняются, Екатерина сказала: "Это не так легко, как ты думаешь. Повеления мои, конечно, не исполнялись бы с точностью, если бы не были удобны к исполнению; ты сам знаешь, с какой осмотрительностью, с какой осторожностью поступаю я в издании моих узаконений. Я разбираю обстоятельства, советуюсь, уведываю мысли просвещенной части народа и по тому заключаю, какое действие указ мой произвесть должен. И когда уж наперед я уверена о общем одобрении, тогда выпускаю я мое повеление и имею удовольствием то, что ты называешь слепым повиновением... Будь уверен, что слепо не повинуются, когда приказание не приноровлено к обычаям, ко мнению народному и когда в оном последовала бы я одной моей воле, не размышляя о следствиях".
Обычно, чем авантюрнее оказывался план, то есть чем хуже "башмак" налезал на русскую ногу, тем дольше он обсуждался, тем меньше шансов имел на практическую реализацию.
Был, впрочем, и еще один резон, который делал императрицу сторонником эволюционных изменений, мягким реформатором, а не революционером. Екатерина хорошо знала историю. Она понимала, что ее возможности, как бы решительно она не действовала, ограничены. "Что бы я ни делала для России, - писала она, - это будет капля в море!"
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
26-11-2007
http://pda.rian.ru/authors/20071126/89556892.html
Док. 467617
Перв. публик.: 26.11.07
Последн. ред.: 28.07.08
Число обращений: 131
Романов Петр Валентинович
|
