Новый фильм Алексея Балабанова, вызвавший полярные реакции, - не шедевр и не приговор, не диагноз и не анамнез, а лакмус для думающей части общества
Режиссер Балабанов и продюсер Сельянов все-таки большие умельцы. Стартовавший в короткой паузе между "Кинотавром" и Московским кинофестивалем "Груз 200 [1]", мощно и просто сделанный триллер про мента-маньяка на фоне полураспада образца 1984#8722;го, спровоцировал изрядный скандал в профессиональном сообществе, жаркие дебаты и радикальные выводы. Стал, словом, важной точкой на кривой развития отечественного кино. Не поворотной, нет: скорее проверочной. "Груз 200" - весомый удар одновременно и по "парку советского периода", ставшему модным общим местом в современной массовой культуре, и по тотальной гламурности той кинопродукции, которая добирается до широкого проката.
Контекст
Надо отдать должное продюсерской грамотности Сергея Сельянова и студии СТВ. Выход новой работы от автора "Братьев" и еще десятка разной степени громкости лент был обставлен очень профессионально. Сначала - слухи и медийные реляции о том, что "Груз 200" ожидает информблокада: прокатчики отказываются от новой ленты Алексея Балабанова в ужасе, телевидение открещивается напрочь. Потом - несколько закрытых просмотров для журналистов и блогеров-тысячников с соответствующим батальным выходом в прессу и сеть. Дальше уже помогли обстоятельства: на "Кинотавре" "Груз 200" числился фаворитом номер один, но ни единого приза жюри не получил. Больше того, кинокритический приз "Белый слон", присужденный балабановской ленте, вдруг оказался поделен с обладателем всех главных наград, "Простыми вещами" Алексея Попогребского. Результат - скандал в Гильдии кинокритиков и киноведов, полтора десятка видных перьев (Любовь Аркус, Михаил Трофименков и т. д.) приостанавливают свое членство в ней... "Груз 200" между тем 14 июня вышел-таки в прокат. И пока журналисты пишут о покидающих зал в гневе зрителях или о том, как кому-то на сеансе стало дурно, в интернете промелькнуло сообщение (никем пока не подтвержденное): дескать, "Груз 200" отправится на Венецианский фестиваль...
Сюжет
1984 год. Вымышленный город Ленинск, апофеоз советского провинциально-промышленного ада. В Ленинск (под песню "В краю магнолий") едет на "запоре" к маме пожилой преподаватель научного атеизма Артем (Леонид Громов). По пути заруливает к брату-военкому - благо только что помог племяннице с поступлением в вуз. А у племянницы бойфренд - серьезный молодой человек Валера (Леонид Бичевин), который от армии косит, зато ходит в футбольной майке с надписью "СССР", зашибает на Севере серьезные башли и раскатывает на "Жигулях". На следующем участке пути "Запорожец" Артема глохнет, и он в поисках помощи забредает на странный хутор, где бывший зэк Алексей (Алексей Серебряков) строит личный Город Солнца и гонит самогон на продажу, на кухне молча вкалывает его жена Антонина (Наталья Акимова), а по участку слоняется безмолвный, устрашающий человек-призрак (Алексей Полуян). Скоро события завертятся: на смену благополучно отбывшему после пьянки и дискуссии о Боге Артему заявится за самогоном Валера, притащив с собой Анжелику (Агния Кузнецова), дочку секретаря райкома; призрак окажется капитаном милиции Журовым, он убьет подвернувшегося некстати работника-китайца, изнасилует бутылкой и похитит Анжелику, привезет (под песню "Мой маленький плот") ее в свою квартиру, где спивается под включенный телевизор его полубезумная мама, прикует к кровати и станет подвергать нелюдским измывательствам. На кровати в итоге окажется тот самый "груз 200", доставленный из Афгана труп жениха Анжелики, сержанта-десантника, и еще один труп - алкоголика-хулигана (Александр Баширов), которого мент-маньяк тоже заставит насиловать героиню, а после убьет, над ним будут виться жирные мухи, а Журов будет читать Анжелике письма ее мертвого жениха. Совсем же в итоге - грех продавать концовки, ну да про это кто только ни писал! - хуторянина-утописта расстреляют за преступления Журова, самого "оборотня" пристрелит овдовевшая Антонина, профессор-атеист придет в церковь креститься, а его сын повстречает на концерте Вити Цоя ловко выскочившего из всех ужасов Валеру - и уйдет с ним под титры в перспективу, обсуждая будущий бизнес. Скользнет по экрану строка "Шла вторая половина 1984 года..." - и самое скандальное российское кино-2007 закончится, оставляя зрителя в неприятном недоумении. Скорее всего.
Трактовки и смыслы
На самом деле с трактовками у Балабанова всегда по-армейски четко. Конечно, правы и те, кто уличает режиссера в трансляции собственного подсознания: если человек совершает регулярные рейсы к сердцу тьмы, пристально вглядываясь в темы смерти, насилия, болезненного эротизма, морального релятивизма и физического распада, - трудно не увидеть за этим фиксации несколько болезненного свойства. Но Балабанов при всем том - режиссер нимало не "интуитивный", а, напротив, исключительно "головной", рассудочно-расчетливый. Он всегда очень точно знает, что и как хочет сказать. Потому, например, почти не работает с актерами (важно типажное попадание - чтобы каждый винтик развернутой метафоры оказался на своем месте, а уж насколько тонко он исполняет роль, дело десятое) и пренебрегает сюжетной достоверностью (важно не соблюсти логику жизни, а навязать авторскую волю), потому бежит красивостей, делает все просто, жестко, в лоб и по лбу. Не понять его можно только в силу искренней умственной глухоты - либо от большого нежелания; так в "Брате" углядывали гимн новому "герою нашего времени" или апологию грядущего фашиста, в упор не видя мрачноватой притчи про то, что в обществе, очутившемся в вакууме, сильней всех оказывается именно вакуум - ходячая пустота, "человек ниоткуда", умеющий быстро и метко палить из обреза и имеющий предельно эффективное (потому что инстинктивное) представление о том, кто свой, а кто чужой.
Так что и в "Грузе 200" трактовки не противоречат друг другу - а друг друга дополняют, складываются на манер матрешки.
Самая очевидная - разумеется, социальная. Датировка 1984#8722;м обусловлена причинами историческими - "эстафета на лафетах", череда генсеков-однодневок, стагнирующая экономика, выхолостившаяся идеология, в которую никто уже по-настоящему не верит, бессмысленно перемалывающая восемнадцатилетних сопляков афганская мясорубка, спивающаяся провинция, копящаяся агрессия всех против всех, нарастающее ощущение распада - пока еще подспудного, подземного, нутряного, но грозящего вырваться на поверхность. Но и от переклички с Оруэллом никуда не деться - Балабанов делает сюрреалистический, сгущенный до условности, до гротеска репортаж из точки, в которой вымышленная антиутопия пересекается с осуществленной утопией. Не тоталитарная пята Большого Брата - но тотальное разложение, бродящее под имперской византийской скорлупой; не кристаллическая тюремная решетка - но труха и черви; не железо - но гниль. На благостную ностальгическую лакировку "эпохи застолья" "Груз 200" отвечает не инъекцией правды (для этого он чересчур тенденциозен), но выплеском отвращения.
Раскладка элементарная, как в учебнике для первоклашек. Власть формальная, грозная на вид, но на деле бессильная (секретарь райкома). Власть реальная, основанная на бесконтрольности насилия (мент-садист-беспредельщик), но в конечном итоге тоже бессильная (в конце концов, Журов - импотент). Страна, бессильная по определению (героиня-жертва, сносящая все издевательства с ноющей покорностью, в которой отчетливо прочитывается нотка мазохистского удовольствия). Интеллигенция официозная, прикормленная (профессор-атеист), трусливая и опять-таки бессильная (может разве что прибежать в приемную Господа, которого вслух отрицает). Интеллигенция сермяжная, почвенная, оппозиционная (фермер-утопист), бессильная не менее (пьет, чуть что - норовит сорваться в свинство, а потом получает пулю в голову). Во всей этой коллекции бессильных монстров - лишь два персонажа несколько иной природы. Первый - самый симпатичный: Антонина, жена хуторянина Алексея, которая одна и способна пусть не на восстановление гармонии (какая уж гармония в аду), но на некое возмездие (Балабанову, повторяющему в интервью, что он "родину любит", трудно ведь отказаться от идеи - мечты? - о стихийном, народном инстинкте русской самозащиты и самовосстановления). И второй - самый омерзительный: молодой деловар Валера. Это ведь он был двигателем сюжета, он столкнул всех героев - а сам колобком выкатился в будущее, в надвигающиеся 90#8722;е и "нулевые", так ничего и не ощутив и не поняв. Всех остальных героев, включая мента-маньяка, еще и чуточку жалко: в бесконечном, циклическом российском садо-мазо, готовности к насилию и в роли палача, и в роли жертвы, они обе роли и совмещают. Души у них, возможно, уже и нет - но есть хотя бы тоска по ней. Один Валера - идеальный "человек без свойств", абсолютная (опять!) пустота в майке "СССР", индивид, вовсе лишенный хоть каких-то представлений о добре и зле, пускай и с позиций зла. И именно он бредет в финале с концерта Цоя, азартно рассуждая о башлях. В "Ассе" тоже был Цой и харизматически пел про "мы ждем перемен", и казалось, что придет кто-то новый и прекрасный. В "Грузе 200" Цой поет про "время есть, а денег нет, и в гости некуда пойти" - и понятно, что придет Валера. В гости к нам. Уже пришел, благо деньги у него появились.
Есть и вторая трактовка - религиозная. Не зря фильм почти начинается диалогом на фоне церкви со сбитым крестом и почти заканчивается приходом преподавателя научного атеизма в храм. Тут вполне по Иосифу Бродскому: "тот, кто плюет на Бога, плюет сначала на человека" - утопическая попытка вырастить богочеловека, ампутировав из системы координат собственно Бога, сделать человека-как-он-есть мерилом всех вещей, ни к чему хорошему ни для человека, ни для вещей привести не может. Но и тут у Балабанова все достаточно беспросветно: в храме, куда приходит отчаявшийся профессор, пусто, и найдет ли он там Отца (или хотя бы дождется батюшку), остается непонятным.
Реакция и оргвыводы
Почему же все-таки жесткий триллер, фантасмагорическая притча про далекий 1984 год, вызывает столь острые, бурные и полярные реакции? А они все-таки острые и бурные: не всенародные, конечно, но - максимум того, на что может рассчитывать скромнобюджетный, трудно смотрящийся, не заигрывающий со зрителем (наоборот!), не поддержанный пиаровской долбежкой по ТВ, выпущенный ограниченным числом копий фильм.
Думается, дело все-таки не в раскрученности бренда "Балабанов" и не в промоутерских талантах продюсера Сельянова. Дело, скорее, в том, что Алексей Октябринович исхитрился-таки попасть в болевую точку, и точка эта - не в 1984#8722;м, а в 2007#8722;м. В связи с "Грузом 200" много говорилось про "перезахоронение СССР", но фильм Балабанова не эксгумация с последующим глумлением, а акт экзорцизма. По Балабанову, СССР - как синоним безнадежности, двойной морали, сгнившей до рождения утопии, - не труп, лежащий пусть даже и в Мавзолее, но упырь, бродящий среди (внутри) нас. Бодрый мертвец, кусающий живых, - а может, и всех уже перекусавший.
Балабанова многие уличили в неточности: черта с два его крутой Валера надел бы в 1984#8722;м майку с лейблом "СССР", скорей уж там было бы какое-никакое AC/DC - но вряд ли дотошный режиссер небрежен в деталях. Сам он, кстати, утверждает, что такие майки и впрямь были в то время в ходу, - но в любом случае, обряжая свое воплощение наступающего на середину 80#8722;х будущего в модный дизайнерский прикид "нулевых" от какого-нибудь Дениса Симачева, он знает, что имеет в виду. Нумерологически 1984#8722;й с 2007#8722;м не рифмуется никак, но сущностно Балабанов ставит между ними знак равенства. Ничего на деле не изменилось, утверждает он; раньше жадная пустота с ее готовностью равно тиранить и подчиняться, с ее пугающим отсутствием любых ценностей и ориентиров, с ее природной бесстыдностью клокотала под хрупким панцирем советской идеологии - теперь клокочет под нефтяной пленкой и лаком гламура. Замени Главлит на "формат", пропаганду на пиар - а "оборотня в погонах" и менять ни на что не надо, и самогон тоже, и провинциальную безнадегу, и профессиональный цинизм. Примерно так, если грубо.
Это сильное высказывание, да и как минимум спорное (жлобский аргумент "а попробовал бы ты снять эдакое в 1984#8722;м!" при всей топорности смысла не лишен). Но реакция наиболее социально активной прослойки публики на "Груз 200" доказывает не только (и не столько, вероятно) то, что "груз 1984" так и не сброшен с наших плеч, но и то, насколько велик в нашем кино дефицит сильных высказываний.
Прогресс отечественного кинематографа отрицать или игнорировать глупо; худо-бедно работающие прокат и производство, растущие бюджеты, окупающиеся блокбастеры, возрастание престижа кино - налицо. Однако налицо и выморочная его, кино, гламурность, искусственная комильфотность, порождающая вакуум смысла.
Ладно бы развлекательный "жанр", нацеленный прежде всего на "отбивку бюджета", многочисленные "Волкодавы", "Бои с тенью" и прочие позитивные молодежные комедии про превращение Золушки в топ-менеджера (хотя стоит взглянуть хотя бы на дружно презираемый Голливуд, чтобы заметить: массовое кино не только развлекает и тешит иллюзиями, но и транслирует зрителю базовые ценности общества, конструктивную его идеологию - определяя границы свободы и ответственности, отделяя "черное" от "белого"). Но ведь и авторское кино, индивидуальное и концептуальное по определению, в Отечестве "нулевых" легко - слишком легко! - соглашается на роль "искусства для немногих", тоже своего рода безобидного, гламурного развлечения - просто для "продвинутой тусовки", которая "в теме". И почти не посягает на ту пограничную территорию - между "массовым" и "элитарным", "жанровым"" и "авторским", "сюжетным" и "публицистическим", - на которой только и возникает фильм - общественное событие.
Причин тому много: самоцензура, нежелание продюсеров рисковать деньгами, выбиваясь из "формата", дефицит идей, выхолащивание киношколы. Но потребность думающей и мобильной части общества в кино, способном стать общественным событием, попасть в болевую точку, спровоцировать серьезный разговор о том, кто мы, откуда мы и куда, - очевидна. И не надо бояться конфликта: он, в конце концов, единственный настоящий движитель не только культуры, но и жизни вообще. Искусство же тем и прекрасно, что позволяет конфликту осуществиться полнокровно, но бескровно.
Так что когда мрачный одиночка Леша Балабанов пересекает сплошную белую и на своем перемазанном "КамАЗе" принимается сшибать пригламуренные иномарки "правильного" новорусского кинематографа - это не скандал, а норма.
Александр Гаррос
"Эксперт" No24
25.06.2007
http://www.expert.ru/printissues/expert/2007/24/aktualnoe_kino/
Док. 463628
Перв. публик.: 25.06.07
Последн. ред.: 17.07.08
Число обращений: 118
Балабанов Алексей Октябринович
|
