Когда А. И. Солженицын после долгого молчания дал интервью "Московским новостям", дружная реакция - "Бр-р-р! Гав-гав-гав!", пользуясь солженицынским же выражением, - более всего поразила свежестью чувств. Все-таки Солженицын свыше сорока лет пишет и говорит в публичном пространстве - пора бы и привыкнуть к тому, что он изначально не стремился к роли червонца, который любезен всем.
Собственно, все эти сорок с лишним лет - это в известном смысле история беспрестанных разочарований в писателе. Уже "Архипелаг ГУЛАГ" болезненно ударил по тем, кто видел в дебютном "Одном дне Ивана Денисовича" лишь разоблачение сталинских репрессий. Выяснилось, что для Солженицына и 1937 год - это совсем не единственный и даже не самый мощный из потоков нашей канализации, и Ленин ничуть не лучше Сталина. С тех же пор припоминали писателю и начертанный им портрет Нафталия Френкеля - гениального технолога лагерного социализма - и в особенности подозрительную в смысле антисемитизма фразу "Мне представляется, что он ненавидел эту страну". Вероятно, любил.
Дальше лучше не стало, а только хуже. "Август Четырнадцатого" даже в первом варианте, учитывавшем возможность подсоветской публикации, показался странен симпатией автора к Российской Империи. Когда же пошли обзорные главы "Красного колеса", былым поклонникам ничего не оставалось, кроме как редеть дальше. Столыпинские главы с прямой апологией вешателя и обличением революционных бесов - причем далеко не только большевиков; кадетские главы - о тех, кто раскручивал красное колесо, торя дорогу Ленину-Сталину; наконец, самый взгляд на Февраль 1917#8722;го как на катастрофу, после которой Октябрь был предопределен, - все это было тягчайшим ударом для тех, кто готов был согласиться, что Сталин, Ленин, большевики, даже меньшевики - это нехорошо, но кадеты - это уже очень хорошо, а демократическая февральская революция (так ужасно погубленная большевиками) расчудесна. Собственно, наши освободители и по сей день в это верят. "Товарищ, верь, взойдет она..." - и вот даже над звездой пленительного счастья мрачный гений (resp.: литературный власовец) надругался.
Солженицынская публицистика множила число разочаровавшихся далее. В "Наших плюралистах" досталось диссидентам/эмигрантам, как леволиберальным, так и просто безответственным. На вопрос, какая именно республика - парламентская? президентская? - желательна после свержения коммунистов, и если парламентская, то по какому избирательному закону, ответа ниоткуда так и не поступило. Желали свободы вообще. В "Гарвардской речи" поминался самодовольный и безвольный Запад, а тут подоспела иранская революция, и за Солженицыным твердо закрепился титул православного аятоллы. Что общего было у А. И. с Хомейни, кроме того, что у обоих в биографии было проживание вне пределов родины, не уточнялось, но прозвище "аятолла" удобно тем, что можно не возражать по существу.
Затем было еще четверть века разочарований, вплоть до нынешнего интервью В. Т. Третьякову, хотя, как видим, разочароваться и успокоиться можно было значительно раньше. Когда острые чувства невозможно связать с внезапными и неприятными подвижками в миросозерцании автора (неприятные - допустим, но где же подвижки и что же внезапного?), вероятно, надо искать другие причины такого живого неприятия. Регулярно поминаемый маразм, строящийся на естественном ходе "на 88#8722;м году, да как же в него не впасть?", при минимальном вдумывании оказывается не лучше "аятоллы" четвертьвековой давности. Ужас маразма в том, что вчера еще бодрый и сильный человек на глазах и еще при жизни подвергается такому душевному и физическому разложению, что его не узнать, он делается другим, ничуть на себя прежнего не похожим. Остается лишь внешнее сходство, за которым непонятно что - именно в том квалифицирующий признак маразма, одних преклонных лет тут недостаточно. В разбираемом случае - что угодно, но только не другой неузнаваемый человек. Но когда нет квалифицирующего разложения, а есть лишь добиваемый девятый десяток, все зависит от нашего отношения к тому, что произносится. Когда нам непонятны и даже неприятны речи старца, мы автоматически списываем их на маразм. Твердому критику и не Солженицына, а хоть старца Симеона дай. "Затем, что глаза мои видели Это // Дитя. Он - Твое продолженье и света // Источник для идолов чтящих племен // И слава Израиля в Нем" - какая слава? какое продолжение? - маразм, маразм.
Такое неспокойное отношение к Солженицыну может объясняться его уникальным общественным статусом. Он - единственный живущий сегодня великий русский писатель. Учитывая нынешнюю культурную ломку - не только нашу, но и всемирную, - возможно, последний великий русский писатель. Но сегодня он обладает несомненной властью, проистекающей из его звания. Больше такой власти ни у кого в России нет. Но анархическое сознание: "Живая власть для черни ненавистна, // Они любить умеют только мертвых" - выражается не только в отношении к светской власти. Тут примеров так довольно, что ничего и объяснять не надо. Духовная власть ненавистна в той же степени, а порой даже и в большей. Если какое-то принципиальное суждение исходит из уст светского правителя, т. е. наемного работника по оказанию услуг населению, то и пусть себе исходит, на то и наемные работники, чтобы говорить всякий вздор. От суждений, исходящих из уст духовного правителя, отмахиваться труднее, они ex officio имеют вес, и немалый. Солженицынские же суждения глубоко неприятны тем, кто открыл простой путь к всеобщему благоденствию. Кроме его яростных обличений идеологии феврализма Солженицын очень опасен тем, что ему глубоко запало в душу лубянское замечание сокамерника социал-демократа Фастенко: "Вы же математик, вам нельзя забывать Декарта: "Все подвергай сомнению"". С тех пор, т. е. с 1945 г., он вполне картезиански, с утюжащей рациональностью подвергает сомнению оптимистическую идеологию просветительства, на которой в прекрасном новом мире все и базируется. "Как ненавистны такие люди, как хочется поскорее от них избавиться".
В звучащих еще с 1994 г. криках "Нафталину ему, нафталину!", а равно и "Маразм, маразм!" слышна искренняя надежда на то, что если духовная власть пресечется, то и голос разума слышен не будет. Упование не очень гарантированное, но на что же еще беднякам надеяться.
"Эксперт" No17
http://www.expert.ru/columns/2006/05/08/naulitsepravdy/
viperson.ru
Док. 461049
Перв. публик.: 08.05.06
Последн. ред.: 24.05.12
Число обращений: 157
Соколов Максим Юрьевич
|
