В жанре посланий из тюрьмы большое значение имеет регулярность. Одно-единственное послание воспринимается как "из бездны воззвах к Тебе" - и читается соответственным образом. Послания, выходящие одно за другим, утрачивают страшный обратный адрес. Поправку на то, что письмо пришло в газету "Ведомости" из бездны, при анализе третьего послания уже никто не делает, оно рассматривается на общих основаниях - как если бы было написано в кабинете для ученых занятий. Но, как на грех, третье послание М. Б. Ходорковского из закрытого учреждения оказалось не только судимым на общих основаниях, но еще и малоудачным. Взявшись показать России выход из тупика, автор избрал безукоризненную конструкцию. Первое: в народе глубоко уязвлено чувство справедливости и нравственного достоинства. Второе: признанными выразителями чувства справедливости являются левые, в наших условиях - это КПРФ и "Родина". Следовательно, приход левых к власти не только неизбежен, но и благодетелен. Левый поворот залечит душевные раны народа, легитимизирует (пусть ценой частичных изъятий) базовые принципы послекоммунистических преобразований, после чего в России установится согласие по основам политического и хозяйственного строя, а властное преемство будет осуществляться в режиме европейского маятника - сегодня чуть левее, завтра чуть правее, но все в пределах умеренности. Недаром, пропагандируя левый поворот, автор ссылается на пример наших бывших социалистических братьев, которые в середине 90#8722;х пустили к власти левых и от этого только укрепили свой новый строй. Мы же не пустили и в результате ничего не укрепили, а только расстроили.
Сперва по частности - насчет братьев. Важнейшей частью государственного мифа наших бывших братьев является тезис об их исконной принадлежности к Европе, каковое состояние было насильственно нарушено русской/советской оккупацией. Левые в Восточной Европе вели себя в полном соответствии с этим мифом, всячески клянясь в том, что они - такие же добрые европейцы, а оккупанты с востока им так же чужды. Мы в России, будучи en masse причтены к злодеям, оплачивали таким образом национальное единение восточноевропейцев, что не очень приятно, но вчуже нельзя не признать, что миф - действенный. Неясно лишь, как он мог бы сработать у нас и с какой радости Зюганов и Рогозин стали бы клясться и божиться перед российскими избирателями, что они такие же добрые европейцы, как и всякие правые, но только гораздо лучше. До сих пор такого запроса от избирателей вроде бы не поступало.
Но даже и без неловкого квасьневского доказательства сам силлогизм левого поворота далеко не столь убедителен, сколь это кажется автору. Что справедливость попрана, и весьма, - с этим согласится всякий, но с определением того, что считать ее восстановлением, начинается разнобой. Из первичного чувства "Тоска глядеть, как мается бедняк // И как шутя живется богачу, // И доверять, и попадать впросак" еще никак обязательно не следует требование перераспределительной справедливости. Тот порядок, при котором развратный и пьяный уравнивается в благах с работящим и трезвым, тоже не всякому покажется справедливым, а при поисках идеальной формулы люди, как правило, начинают плыть, в борьбе с прежней несправедливостью громоздя новые несправедливости одна на другую.
То есть на самом деле формула есть, но она, обладая религиозно-этической природой, имеет мало отношения к социалистическому программному творчеству. Главная претензия к нынешнему состоянию дел в том, что властители и судии (а равно и капиталисты) Бога не боятся и людей не стыдятся. Обращение "Ваш долг есть охранить невинных, // Нещастливым подать покров, // От сильных защитить бессильных, // Исторгнуть бедных из оков" может встретить у нашего высшего класса лишь дружное "гы-гы-гы!". Собственно, это и имеется в виду, когда говорят о попранном чувстве справедливости. При том, что державинская ода, в которой очень точно описано нынешнее положение дел - "Не внемлют: видят и не знают, // Покрыты мздою очеса, // Злодейства землю потрясают, // Неправда зыблет небеса", - никак не может считаться коммунистическим манифестом. И даже социалистическим.
К несправедливости, выраженной в действиях высшего класса, добавляется несправедливость, выраженная в его бездействии. Высшим сословиям прощается весьма многое до тех пор, покуда они реально исполняют предписанную им руководящую и направляющую роль, покуда они в рамках явного или молчаливого согласия ведут страну туда, куда та готова идти. Но нынешний высший класс в принципе не желает никуда никого вести и направлять. См. ситуацию со стабфондом, когда приток богатств в страну элита объявляет проклятием для страны, а свою неспособность использовать милость небес для благоустройства России, то есть неумение делать ничего другого, кроме как закапывать таланты в землю, объявляет высшей мудростью. Наличие такого высшего класса воспринимается людьми простого звания как сугубая несправедливость, ибо ради чего терпеть привилегии, которыми обладают столь никчемные люди.
Но тогда получается, что дело совсем не в левизне или правизне, а в ненадлежащем исполнении простейших обязанностей власти - хоть левой, хоть правой. Обязанности эти в том, чтобы красть меньше, людей все-таки до известной степени стыдиться, иметь сколь-нибудь удобопонятный для подданных взгляд на обустройство страны. Если к этому добавляется еще и убедительная готовность до некоторой степени воплотить все сказанное на деле, то и без всякого левого поворота можно снискать большую благосклонность народа. Сдается, что М. Б. Ходорковского сгубила политтехнологическая ловушка. Неглупому человеку приходят в голову какие-то достаточно здравые мысли, но он стесняется их высказать в простоте, боясь, что его сочтут валенком сибирским: "Нужен ход!". "Меньше красть и лучше благоустраивать" - это скучно, нужен мысленный фейерверк: "Левый поворот, и мотор ревет etc.". Если не заревет, никто не услышит. Хотя для начала можно было бы и попробовать: а вдруг услышат? Хотелось бы верить, что причина тюремной левизны именно в этой ловушке. Иначе пришлось бы допускать, что "меньше красть и лучше благоустраивать" не годится, потому что этот вариант не предполагает бурного передела собственности, а левый поворот предполагает, и весьма. Если даже тюремная камера не излечила от неудержимой тяги к переделу, тогда это совсем печально.
