Особенность нынешнего интереса Фемиды к бывшему премьеру М. М. Касьянову в том, что политический характер дела о предполагаемом завладении сусловской дачей особо даже и не опровергается. Дежурные кремлевские политологи согласно заявили, что "если бы Касьянов был простым смертным, то мало кто интересовался бы, каким образом он приватизировал дачу, но когда человек претендует на высокие должности, он должен быть уверен, что у него все чисто" (В. А. Никонов) и что уголовное дело "является сочетанием и некоторого справедливого суда и одновременно политического заказа" (С. А. Марков).
Возможно, избирательность законоприменения теперь уже не отрицают, во-первых, потому что утомительно все время отрицать очевидность. Во-вторых, потому что претензия насчет избирательности не такая уж неубиенная. Она легко побивается возражением "вы считаете, что так делали все (или весьма многие), а привлекли к ответственности лишь одного. Прекрасно. Пишите заявление в прокуратуру о том, кто еще так делал - мы и его привлечем". При наличии большого количества заявлений о примерно однотипных деяниях разных богатых капиталистов привлечение к ответственности за такие деяния лишь М. Б. Ходорковского с П. Л. Лебедевым в самом деле выглядело бы односторонним. Однако, в силу понятных причин, такого чистого эксперимента не было. Это, правда, не означает, что его никогда не будет. При каждом новом опыте избирательного применения возрастает вероятность, что противники такого применения в какой-то момент осатанеют и, отринув предрассудки насчет недонесения, начнут подавать параллельные заявления пачками - и что тогда?
Тогда как с расширением круга тех, к кому избирательно применяют, расстаться с такими предрассудками будет легче. Одно дело - доносить на социально близких, в качестве которых воспринимаются другие олигархи ("дело ЮКОСа"), другое дело - на чиновников, которые не воспринимаются в качестве столь уж близких. Если завалить прокуратуру заявлениями хотя бы и на нынешний кабинет министров - мало не покажется. Кто Богу не грешен, царю не виноват? - Рублевка большая, тем более когда в строку, как нам разъяснил политолог Никонов, годится любое лыко.
Сдается, тут мы имеем дело с принципиальной ошибкой власти. Исполнив с грехом пополам первый опыт демонстративно-избирательного применения и уверившись в том, что в общем-то не так и страшно - небо на землю не упало и даже карету с арестантом не бросились отбивать, - власть решила, что создан удачный прецедент усмирения непокорной знати. Но прецедент не столь удачный. Речь даже не идет о стандартно поминаемых последствиях - инвестиционный климат, доверие к правоохранительной системе, общее изменение атмосферы. На то можно отвечать: "На государственничестве мы не экономим".
Даже если не считать стоимость дома, подожженного, чтобы вскипятить чайник, - хорошо, мы не экономим, - другой подсчет показывает, что ресурсы защиты властей от критики и даже от простого недоумения были полностью использованы, а иных нет. Положив все свои силы в первом сражении (пусть даже выигранном), опрометчиво рваться дальше. Линия защиты В. В. Путина в деле М. Б. Ходорковского строилась на трех пунктах: а) Ходорковский ковал крамолы, смертельно опасные для самого существования государства; б) имело место состояние крайней необходимости, когда не было других средств преодолеть смертельную угрозу; в) с устранением заговора Фиеско в Генуе не будет более надобности в столь крайних средствах - прецедента не бойтесь.
При благожелательном отношении к подзащитному такая аргументация еще может быть принята, однако следует потреблять, но не злоупотреблять. Один раз сойдет, при введении в систему возникают трудности. Находящемуся на пике могущества М. Б. Ходорковскому инкриминировалось: владычество над Думой и скупка партий в видах дальнейшего укрепления этого владычества; планы переписать конституцию и стать главой парламентской республики; намерение - уже в качестве премьера - привести Россию в безъядерный статус; раздача угроз А. Л. Кудрину; хвастливая готовность в случае необходимости разобраться также и В. В. Путиным. Спрашивается, как же было его не арестовать. Но тогда спрашивается и что из этого букета крамольных деяний может быть вменено сегодняшнему М. М. Касьянову, уже год как пребывающему в отставке и лишенному возможности учинить что-либо из перечисленного - даже если бы он этого в сердце своем и желал. На смертельную угрозу все это может потянуть лишь в глазах человека, пребывающего в глубоко неуравновешенном состоянии. Но при отсутствии угрозы невозможно говорить и о состоянии крайней необходимости, извиняющей избирательное применение. Другая проблема в том, что невозможно пребывать в состоянии крайней необходимости сегодня и ежедневно. По сути своей это некоторая редкостная, уникальная ситуация, если же человек каждый день совершает действия, оправдываемые крайней необходимостью, это как-то странно - если это, конечно, не война и не осадное положение, о которых, однако, объявлено не было.
Именно в этом трудность повторов. Каждому новому избирательно примененному надо инкриминировать букет деяний, как минимум, не уступающий тому, что использовался в агитации "по делу ЮКОСа", а желательно - даже и превосходящий. Где взять таких агитаторов?
Наконец, каждый новый казус такого рода позволяет оппонентам все убедительнее говорить об очевидной закономерности. Один казус - это как одна точка, из которой экспериментальную кривую не выстроишь. Две точки - уже линия, а если точек все больше и больше и они выстраиваются в кривую, определяемую простой формулой, тогда спорить с теми, кто говорит о прополке политического поля, становится невозможно. Графики - удивительно наглядная вещь.
В январе с. г. по поводу моей экспертовской заметки о необходимости номенклатурной оппозиции И. М. Хакамада указывала мне на тщетность мечтаний: все побоятся, а кто не побоится, на того папочка. "И Хинштейн", - можно добавить, признавая, что Ирина Муцуовна была ближе к истине. Вероятно, можно посредством папочки отстранить от политической жизни всех, кто имеет какой-то опыт государственного управления. Чтобы взамен поиметь на оппозиционном поле откровенных бесов, которые не боятся папочки. А также кровушки.
