Пересдача карт, наступившая после решения В. В. Путина возглавить на выборах "Единую Россию", побудила политическую мысль к тому, чтобы извлечь из этого решения максимум эффекта и перевести думские выборы из достаточно рутинного события в судьбоносное. А именно: объявить выборы плебисцитом о доверии национальному лидеру В. В. Путину.
Достаточно очевидным практическим следствием такого объявления должны стать сверхусилия по увеличению как явки избирателей, так и доли голосов, отдаваемых за ЕР. Конечно, выборы можно объявить плебисцитом только de facto, но никак не de iure: согласно закону, "референдум не проводится в последний год полномочий президента РФ, Государственной думы... в период избирательной кампании, проводимой одновременно на всей территории РФ". Но сами по себе нормы плебисцитарного счета голосов (явка - более половины от списка избирателей, "да" - более половины проголосовавших) вроде бы все же применимы и к квазиплебисциту, причем, по данным соцопросов, формальный положительный результат в кармане. Уж явку свыше 50% и более 50% голосов за ЕР обеспечить возможно.
Но тут и парадокс. При форменно объявленном плебисците довольно и 25% "за" от общего числа имеющих право голоса. Критики хотя и укажут, что 25 или даже 30% - это еще не весь народ, однако на то они и критики, а закон есть закон. Когда плебисцит объявлен лишь de facto и на закон ссылаться невозможно, цифры должны соответствовать политической, а равно мифопоэтической - "И признан за вождя всеобщим приговором, // И ваша жизнь слилася в нем" - традиции, т. е. быть много выше, чем 30% от общего числа. Известные в истории плебисциты, утверждавшие в звании лидера, давали 85% и более голосов граждан. Склонившись к этой традиции, сильно отставать нельзя, и задача будет нелегкой.
Но она хотя бы в принципе решаема, чего нельзя сказать о другой задаче. Что затем делать с результатами - пусть самыми превосходными - голосования, объявленного плебисцитарным?
Мы сразу выносим за скобки вопрос о том, так ли хороши плебисциты, предметом которых хоть явно, хоть по умолчанию является статус верховного лица. Равно как и выносим за скобки то обстоятельство, что принятый в 2004 г. действующий закон о референдуме прямо возбраняет (ст. 6-5-2, 3, 4, 5) выносить на голосование вопросы персонального характера - у нас референдум не форменный, а всего лишь de facto. Заняв позицию максимальной благожелательности, можно заметить, что кроме германских персональных плебисцитов 30#8722;х годов XX в., последствия которых оцениваются резко отрицательно, были de facto персональные деголлевские плебисциты во Франции конца 50#8722;х - начала 60#8722;х, и к ним отношение скорее положительное. Наконец, плебисциты начала и середины XIX в., на которых в звании национального лидера ("императора французов") утверждали сперва дядю, а затем племянника, тоже вряд ли могут быть однозначно осуждены. Время тогда было сложное.
Проблема в другом. Как бы ни относиться к известным в истории персональным плебисцитам, у них есть то общее, что по их итогам появлялась внятная норма. Рейхсканцлер и президент в одном лице. Император французов. Президент Пятой республики с обширнейшими полномочиями (а по итогам нового плебисцита избираемый посредством всеобщего голосования, что еще более увеличивало вес должности, занимаемой генералом). Хорошо это или плохо и с какой точки зрения хорошо или плохо, но в любом случае это понятно.
Нынешнее начинание отличается от исторических прецедентов тем, что однозначного нормоустановления не видно даже в проекте. Как бы ни относиться к некоторым из них, они соответствовали требованию, содержащемуся и в ныне действующем законе: "Вопрос, выносимый на референдум, должен быть сформулирован таким образом, чтобы исключалась возможность его множественного толкования, чтобы на него можно было дать только однозначный ответ и чтобы исключалась неопределенность правовых последствий принятого на референдуме решения". У нас картина прямо противоположная. Все взявшиеся говорить о плебисцитарных думских выборах, включая людей, отличающихся порой даже и чрезмерным прямодушием, начинают говорить совершенно эзотерическим языком. Не то что без поллитры, но даже и с поллитрой разобрать невозможно, между тем эзотерический плебисцит - contradictio in adiecto*.
Это не казуистическая придирка. Странно было бы вести разговоры о персональном плебисците (мероприятии, как показывает история, неоднозначном и могущем вызвать нарекания) единственно ради того, чтобы констатировать популярность В. В. Путина по состоянию на 2 декабря 2007 г. Констатация нужна не сама по себе, но для оргвыводов нормативного характера, причем долгосрочных. Еще одна особенность плебисцитов - они ориентированы на установление норм, которые невозможно или очень трудно отменить. Принятие конституции, т. е. крайне защищенного документа, решение об отделении от метрополии или же, напротив, решение о передаче суверенитета другой державе - все это вещи учредительного свойства. На века или, по крайней мере, на десятилетия. Какая долгосрочная и неотменяемая норма может быть установлена по факту высокой популярности на момент 2 декабря 2007 г., объяснить никто не в состоянии. Само слово "плебисцит" объясняющим не является.
Точнее, оно объясняет лишь психологическую модель появления самой этой идеи. С времен идей Г. О. Павловского про "могущественного гражданина", могущество которого осуществляется таким образом, что ни единая йота в конституции (на этом настаивает В. В. Путин) при этом не нарушена, идеологи и технологи пребывают в затруднении - "Как геометр, напрягший все старанья, // Чтобы измерить круг, схватить при том // Искомого не может основанья". Ибо задача есть типическая квадратура круга. Подвернувшийся плебисцит, который есть высшее выражение народной воли, козырной туз, ничем не побиваемый, породил горячечную надежду, что непобиваемым тузом можно и квадратуру разрешить. Та идея, что логически невозможное действие не в состоянии совершить не то что путинское большинство, но даже и сам Господь Бог, умам идеологов никак не откроется.
