Для нынешнего избирательного процесса в России характерна всем уже привычная и потому не слишком замечаемая процентомания. Эксперты увлеченно прогнозируют, какой процент кто получит, практические работники увлеченно трудятся над тем, чтобы коемуждо был воздан подобающий процент, СМИ - куда конь с копытом, туда и рак с клешней - подхватывают глубокие рассуждения о процентах. Претензии к прошедшей думской кампании тут же охранительно парируются доводом "А процент?". И не успела начаться кампания президентская, как явился новый важный предмет для рассуждений - в сколько туров лучше ("лучше" в смысле "должно", в нынешней экспертной речи эти два слова не различаются) избирать Д. А. Медведева и какой процент ему лучше набрать, чтобы и преемнику было хорошо, и предшественнику не обидно.
Парадоксальность процентомании в том, что к собственно вопросу о власти - так, как этот вопрос прописан в законе, - она прямого отношения вообще не имеет. Все согласны с тем, что с большим или меньшим процентом, но властью будут обладать те лица и структуры, которые и так предназначены к обладанию. У нас явно не тот случай, когда чаши весов колеблются и доля процента может решить все. Тем не менее все изображают большой интерес.
Бесспорно, процент отданных голосов (resp.: количество мандатов) - дело весьма важное. См. недавнее утверждение Ю. В. Тимошенко украинским премьером большинством в один голос. Пропади завтра (что вполне возможно) этот минимальный перевес, и неясно, что будет с правительством. Чтобы избежать властной чехарды, какой-то запас прочности иметь всегда полезно, да и вообще только кура-дура от себя гребет. Наша ситуация, однако, совершенно другая - кура гребет вполне под себя в количествах, заведомо превышающих ее потребности, причем придавая этому колоссально важное значение. Тут возможна финансовая аналогия. Жить вообще без подушки безопасности в виде золотовалютных резервов не очень ловко, но, не считаясь с ценой, откачивать всю ликвидность в несметные сокровища, не находящие применения, тоже не очень разумно. Между тем процентобесие как раз на этой линии.
Более или менее понятно, как это сложилось. В 90#8722;е гг. было довольно примеров тому, как важнейшие вопросы (начиная прямо с 1990 г., когда Б. Н. Ельцин после долгих переголосований был избран председателем ВС РСФСР с ничтожным перевесом голосов) решались на грани возможного. Желание несколько подвинуть эту грань, избежав тем самым ежедневной нервотрепки (тем более что цена решаемых вопросов зачастую весьма велика), по-человечески очень понятно. Иное дело, что, подвигая грань, не так просто остановиться. Быстро вступает в силу закон планирования от достигнутого. Если в одну избирательную каденцию грань подвинулась, властный процент умножился, а за период до следующих выборов жить стало лучше, жить стало веселей, то было бы несообразно, чтобы это улучшение не отразилось на проценте, который должен оказаться еще выше.
И так по кругу. Ведь процент рассматривается как интегрированный показатель всего социально-экономического развития страны, и если жизнь улучшается, а процент падает, то с чем же это сообразно? Единожды пойдя на однозначную увязку "рост народного довольства - рейтинг популярности - процент на выборах", творцы политического процесса оказались заложниками однозначности, и им ничего не остается, как сравнительно честными способами обеспечивать неуклонное возвышение итогового процента. В мире есть царь, этот царь беспощаден, рейтинг названье ему.
В итоге сложился нигде не прописанный и повсеместно наблюдаемый институт квалифицированного победителя, он же правитель. Победа неквалифицированная, т. е. по закону, обыкновенно требующему 50% + 1 голос и ничего более, рассматривается как полное поражение, а настоящую легитимность может давать лишь квалифицированное большинство. Нетрудно понять, до какой степени деформирует всю политическую систему этот разрыв между писаной нормой, ничего такого не требующей, и фактическим обычаем, которые настоятельно требует квалифицированного большинства. Привести норму в соответствие с обычаем вряд ли кто решится, ибо чем же такое приведение можно убедительно обосновать; отказ от обычая тоже представляется пугающим. "Ты набрал, причем только во втором (!) туре, 52 процента - какой же ты после этого правитель?" - услышать такое никому не хочется, и проще держаться процентомании от достигнутого, хотя бы абсурдность того и была очевидной.
При этом ссылкой на монархическую традицию процентомания не объясняется. Как раз демократическая традиция (50% + 1 голос, радоваться, может, и нечему, но и стыдиться тоже нечего, легитимность как легитимность) вполне совпадает с правильной монархической. Прямой наследник по мужской нисходящей линии есть безусловно законный монарх безотносительно к каким-либо привходящим обстоятельствам в виде рейтингов и мнений. Салический закон (resp.: 50% +1 или более) соблюден - нет вопросов. Вздумай кто-нибудь отяготить престолонаследие дополнительными придумками навроде нашей процентомании, он добился бы либо смуты, либо революции, либо установления режима, который в любом случае правильной монархией не является. Царь-Рейтинг - disons le mot* - есть явление скорее в стиле межвоенного двадцатилетия, эпохи восстания масс, что была ознаменована совместной гибелью как демократий, так и монархий и появлением специфических режимов в Центральной и Восточной Европе.
Но даже без таких не вполне обнадеживающих аналогий, но всего лишь на основе простейшей индукции можно прийти к выводу, что процентомания от достигнутого не может быть устойчива, поскольку рейтинга выше 100% не бывает. Имеется естественный предел.
Рано или поздно все равно придется уходить от принудительной увязки легитимности и успешности. Уже хотя бы потому, что солнце не вечно сияет - и что тогда? В этом смысле предстоящая смена правителя - это еще и возможность выскочить из замкнутого круга процентомании. Ради такого шанса можно даже и потерпеть гарантированный двухнедельный шум по поводу неприлично европейского (т. е. не запредельного) процента. Традиция нормальной легитимности того стоит.
