Гончаров Игорь
ведущий
Евгений Евтушенко
поэт, "гражданин мира"
Я хотел бы родиться во всех странах, Быть всепаспортным к панике бедного мира, Всеми рыбами быть во всех океанах И собаками всеми на улицах мира. Не хочу я склоняться ни перед какими богами, Не играть в православного русского хиппи, Но хотел бы нырнуть глубоко-глубоко на Байкале, Ну а вынырнуть, фыркая, где-нибудь на Миссисипи.
Игорь Гончаров: Добрый вечер, дорогие друзья. Рады приветствовать Вас на частотах РСН. Сегодня у нас в первой части вечернего приема под названием "Простой контекст" чтобы долго не представлять, я бы представил так - гражданин мира Евгений Евтушенко. Здравствуйте, Евгений Александрович!
Евгений Евтушенко: Здравствуйте! Ну, как-то немножко Вы меня так. Я себя так никогда не называл.
И.Г.: Называли. В одном из интервью Вы сказали: "Мне, как гражданину мира..." А мне так приятно Вас называть.
Е.Е.: Вы знаете, у меня были такие строчки, которые поясняют эту ситуацию, этот взгляд на мир:
Я хотел бы родиться во всех странах,
Быть всепаспортным к панике бедного мира,
Всеми рыбами быть во всех океанах
И собаками всеми на улицах мира.
Не хочу я склоняться ни перед какими богами,
Не играть в православного русского хиппи,
Но хотел бы нырнуть глубоко-глубоко на Байкале,
Ну а вынырнуть, фыркая, где-нибудь на Миссисипи.
Вот в этом смысле я - гражданин мира.
И.Г.: Я очень плохо помню стихи даже своих самых любимых поэтов, это особенности памяти. Глупо пересказывать чужие стихи, но Ваша фраза про то, что "Мне стыдно было бы не видеть Буйнос-Айреса и Нью-Йорка" запала мне в душу.
Е.Е.: Это у меня было? В каком году это было?
И.Г.: Это было безумно давно.
Е.Е.: В 1955 году. Всего два года после смерти Сталина. Что тогда было, как тогда на меня набросились за это стихотворение!
И.Г.: Как ты мог? (Вы тогда были молоды). Как ты мог? Вы 5 лет были членом Союза писателей.
Е.Е.: А Пастернак меня за эти стихи поцеловал. Я и не думал. Когда я читал у него стихи, я прочел ему три стихотворения, первый раз я у него был. Я первый раз прочел самое мое лучшее стихотворение по мнению всех людей и, может быть, по моему тоже, "Свадьбу в дни военные". Он как-то не сразу приноровился, ему показалось это сначала какой-то этнографией.
И.Г.: Этнографией?
Е.Е.: Может быть. Он ничего не говорил, он сказал: "Да-да, очень интересно, а, может, еще что-то прочтете?" Вот я тогда прочел это, и тут он вскочил, обнял меня и поцеловал: "Боже, какая у Вас энергетика! Вы все это увидите! - сказал он, и добавил - может, Вы еще прочтете?" Т.е. я понял, что ему не то, чтобы эти стихи понравились, а энергетика.
И.Г.: Зацепило.
Е.Е.: И вот тогда я прочел другое стихотворение, третье, которое только что написал, я даже его не помнил, потому что еще не устоялось в памяти, оно было свежее, написано только что и перепечатано на машинке, называлось оно "Одиночество" и начиналось так:
Как стыдно одному ходить в кинотеатры
Без друга, без подруги, без жены,
Где все сеансы так коротковаты
И так их ожидания длинны.
И вот ту он сказал: "Скажите, у Вас нет какой-нибудь моей книги с собой?" Я говорю: "Есть, мамина, еще с ее автографом, я принес". "Дайте мне ее, я хочу написать Вам что-то. Вы знаете, Женя, вот это стихотворение - это Ваша дорога, потому что Вы это написали вроде про себя, у вас все случилось с какой-то конкретной девушкой, но Вы написали в этом стихотворении и про меня, и про тех, кто сейчас ходит по улицам, и где-то еще. Вот это есть Ваша дорога, что Вы умеете писать про себя, но в тоже время, эти стихи могут становиться про очень многих людей".
И.Г.: А Вы были тогда очень молодым человеком, Вы это осознали тогда? Ну, не очень, уже опытным, но осознали?
Е.Е.: А какую он мне надпись написал удивительную, пожелание: "Я хочу, чтобы все задуманное... Дорогой Евгений, Женя!" Он был первым человеком, кто называл меня Женя и Евгений Александрович. Сегодня Вы читали у нас и трогали меня и многих собравшихся до слез доказательствами Вашего таланта. Я хотел бы, я уверен в Вашем светлом будущем".
И.Г.: О как! Т.е. это было пророчество Пастернака? Здесь не о славе, ни о чем другом - здесь о светлом будущем.
Е.Е.: Да, о светлом будущем. "Я хотел бы, чтобы все задуманное воплощалось у Вас в окончательных, исчерпывающих формах и освобождало место для последующих замыслов. Растите и развивайтесь, Ваш Борис Пастернак".
И.Г.: Потрясающе!
Е.Е.: И совет он мне дал устно, это уже не написано. Он сказал: "Женя, вот я долго думал, почему так поэты мало живут в России? Потому что странное у них какое-то влечение - предсказывать свою трагическую смерть. Именно поэтому такой талантливый человек, как Володя предвидел "точку пули" в своем конце. Или Сережа (он так нежно говорил, не Есенин, меня даже это удивило, казалось бы, другое время) все время писал о том, что он повесится и т.д. Они не придавали, может быть, большого значения, но дело все в том, что сила слова поэтического такова, что невольно они этим толкали и себя на предсказанный ими конец. Никогда не предсказывайте Вашего трагического конца. Я этот секрет понял и поверьте, что только поэтому я дожил до своих почти 70 лет". Тогда ему было как раз около 70. Я сразу пошел, у него на столе лежали какие-то черновики о колокольных звонарях на Руси, которые набатом всегда сзывали людей, там были строки
В отчаянном бессилье перед вечностью
На веревках колокольных люди вешаются.
Я сел за стол и дописал:
Но убийцам ненавистным не укрыться от суда,
На веревке я повисну, не повешусь никогда!
И как гора с плеч упала.
И.Г.: Давненько это было. А я еще знаю, почему Вам судьбой или не судьбой, я уж не знаю кем, не мне судить, даровано творческое долголетие. Достаточно давно, по-моему, 10 лет назад в 97-м году Евгений Рейн о Вас говорил, опять-таки, я не смогу процитировать, о том, что России уготована такая судьба - одно время, один поэт. И как минимум, вторая половина ХХ века - это поэзия Евгения Евтушенко.
Е.Е.: Между прочим, интересно Вы заметили, что он - учитель Бродского, он не упомянул Бродского в этом списке. Удивительно.
И.Г.: В том-то все и дело. Можно спорить сколько угодно, можно спорить об элитарности Бродского с точки зрения человека, не разбирающегося в поэзии, но это слова Евгения Рейна - учителя Бродского, он именно Евгения Евтушенко назвал поэтом второй половины ХХ века, который очень сильно, слава Богу, заступил в век ХХI. Хотелось бы поговорить о Евтушенко, но Вы сами заговорили о Пастернаке.
Е.Е.: Знаете, я сейчас вспомнил одну вещь, пастернаку очень понравилось стихотворение "Одиночество" и именно это стихотворение стало ключевым в новой уникальной рок-опере Глеба Мая, которое 12 числа будет показано.
И.Г.: Т.е. завтра, состоится это на стадионе, стадионный концерт - это серьезная вещь. Где это произойдет?
Е.Е.: Я буду читать, именно я.
И.Г.: Это вторая часть, если не ошибаюсь?
Е.Е.: Нет, это первая часть. Там будут петь очень хорошие люди, есть другая часть, написанная позднее, с огромным перерывом, но которая это произведение делает совершенно другим. Там есть мое стихотворение об Окуджаве, но я никогда не представлял, что оно может стать такой силой, как музыка его сделала, очень мелодичная, простая, как бы окуджавовская, хотя я не люблю слова "как бы".
И.Г.: Но, тем не менее, здесь правомочно использовать это слово.
Е.Е.: Когда Дима Харатьян поет, меня прошибло... Я ревел по Булату, конечно, а не потому, что я восторгался своими стихами. И "Граждане, послушайте меня!" они сделали невероятное, совершенно иное прочтение, это то, что я хотел делать всю жизнь.
И.Г.: Я хотел спросить: кой черт Вас погнал на эти галеры? Рок-оперу сделать - это же титанический труд! Вы никогда не боялись больших проектов.
Е.Е.: Но я же ничего не делал с этим, это не мой сценарий, не мое либретто.
И.Г.: Здрасьте, а стихи кто писал? Вы писали всю жизнь.
Е.Е.: Да, стихи я писал, и они как-то сложились, и увидел Сережа Чистяков, чтец, очень хороший, между прочим, он сейчас мало выступает. И увидел Глеб. Как у нас получилось это все, она была хитом тогда молодежным, когда давно, лет 25 назад, но у нее были проданы огромные количества экземпляров, но нам не давали показать ее, выйти с ней, потому что там слишком много было трагического, клубок такой.
И.Г.: Чересчур. Для строителей коммунизма оно как-то не шло.
Е.Е.: Да, не совпадало. Вдруг мы узнали, и Глеб, и я, Глеб мне позвонил: "Слушай, я узнал потрясающую вещь, оказывается, нашлась какая-то одна молодая фирма, крошечная, карликовая компания, которая выпускает и продает, но потихоньку от нас".
И.Г.: Чтоб не платить, конечно.
Е.Е.: Когда я нашел их и прижал к стене, они сказали: "Знаете что? Вы нас создали, как компанию, потому что это так хорошо идет. Мы можем расплатиться с Вами экземплярами". И мы, конечно, с удовольствием согласились. Нам понравились эти ребята искренне.
И.Г.: Серьезно? Т.е. Вы их даже не считали пиратами?
Е.Е.: Ну как, они воскресили же!
И.Г.: Т.е. благодарности больше, чем неприятностей?
Е.Е.: Конечно, и потом они хорошими оказались, влюбленные в это искусство, у них началось это с влюбленности, они делали для самих себя копии, потом один попросил, второй, третий, четвертый, а потом они это увидели и проявили инициативу. Тогда я ему сказал: "Глеб, а почему это не продолжить? Много других стихов. Кстати, стихотворение "Государство по имени КАМП". Посмотрите, там элемент рэпа есть.
И.Г.: Да, я читал превью.
Е.Е.: Там вообще будет сюрприз для публики, потому что это будет из кинофильма, к которому он писал музыку.
И.Г.: Евгений Александрович, когда Вы постареете?
Е.Е.: А зачем?
И.Г.: Да я знаю, что незачем! Просто когда Евтушенко говорит, что ему столько и столько лет, для меня это абсолютно неорганично. Неорганично было 10 лет назад, неорганично 20 лет назад, когда Евтушенко говорит: "Там рэп" - вот это абсолютно органично, в том числе и для Вашей поэзии.
Е.Е.: Там есть рэп, там есть элементы рок-н-ролла, но там есть и фольклорные элементы, там очень много хороших мелодий. Я ведь пою там дуэт с Харатьяном и читаю вместе с ними.
И.Г.: То, что Вы читаете, это я знаю, но Вы еще и поете там?
Е.Е.: Да, я написал песню, моя старая мечта, когда я услышал музыку из кинофильма "Доктор Живаго", я его посмотрел, я страшно пожалел, что музыка такая Жара, на ней нет слов. Вытащив мелодию оттуда, я 42 года писал слова к этой песне, она сейчас распространяется по всему миру с переводом моих слов, песня "Лара", я ее буду петь во втором отделении. Кстати, второе отделение очень важно для этого концерта, это Миша Задорнов, Вы знаете, что он привозит свой театр, сейчас они такие вещи делают - акробатику ярмарочную, акробатику нижегородской Руси они восстановили.
И.Г.: Я смотрю на вас, такое ощущение, что не любите Вы немасштабных проектов и, слава Богу!
Е.Е.: Это характер у меня такой, например, Пастернак обожал Маяковского, если их сравнивать по таланту, тут нельзя как на ипподроме говорить, кто первый, а кто второй.
И.Г.: Этот быстрее, а этот медленнее, этот первый, а тот второй, разумеется, нельзя.
Е.Е.: Но они оба просто великие поэты, но совсем разные. Пастернаку неестественна была огромная аудитория, но кто знает, он ведь написал:
Всю жизнь хотел я быть как все,
Но век в своей красе сильнее
Моего нытья и хочет быть как я.
Еще век не дорос до него, я считаю, что у нас в России "Доктор Живаго" еще не прочли по-настоящему, потому что люди, честно говоря, когда был запрещен роман, они ждали чего-то такого сенсационного, за что запрещали. А там не было ничего.
И.Г.: Человеческие чувства и все.
Е.Е.: Это замечательный любовный роман и история сквозь призму времени. Вообще он был компромиссный человек, он никогда не был антисоветским человеком и про Ленина он точно сказал: "К столетиям завистью завистлив", что очень важно для характеристики Ленина. "Ревнив их ревностью одной" - да, он ревновал ко всем великим мира, - "он управлял теченьем мысли и только потому страной". Это в начале так и было, потому что с большевиками случилось что? Они выбрали три замечательных слогана, три лозунга: "Мир народу!" - все устали от Первой мировой войны, - "Фабрики рабочим!", "Землю крестьянам!"
И.Г.: "Землю крестьянам" - это они у эсэров взяли.
Е.Е.: И не выполнили ни одно из этих обещаний, но это не означает, что они с самого начала, кстати, знали, что они не выполнят это. Так получилось, их история понесла, потому что они были нетолерантны, нетерпимы.
И.Г.: От истории большевизма к современности и истории Евгения Евтушенко, вернемся через 2,5 минуты.
И.Г.: Еще раз добрый вечер, спасибо за то, что Вы с нами, спасибо Евгению Александровичу Евтушенко за то, что он сегодня у нас в гостях в программе "Вечерний прием". Евгений Александрович, а вот уже будучи зрелым поэтом, я не знаю, когда Вы себя ощутили зрелым поэтом, не знаю, стоит ли об этом спрашивать, но все-таки, в любом возрасте, кого Вы считали своей предтечей? Я почему-то не от Пастернака Вас вел, а от Блока, мне так казалось, я могу ошибаться. А Вы от кого?
Е.Е.: Нет, Вы не ошибаетесь, я Вам сейчас объясню, почему. Я не случайно стал антологистом. Маяковский, при всей его гениальности как автора, не мог быть антологистом, потому что у него была определенная узость взгляда.
И.Г.: Он был прямой и узкий, как серая сталь.
Е.Е.: Скажем так, хотя слово "серость" не сочетается с ним.
И.Г.: Серо-блестящий такой, металлический блеск.
Е.Е.: Это - другое дело. Он был великий поэт неразделенной любви, а себе вдалбливал, что он поэт политический. Все его политические стихи прямые, они умерли, вот парадокс! А он остался и выжил, как поэт-лирик. А Пастернак в какой-то степени после "Доктора Живаго", после того, как он был таким маргинально-интимным поэтом, вдруг встал в центре политической борьбы, его роман, совершенно невинный, оказался таким. Он никого не хотел ссорить. Видите, какой получается парадокс. Только Вы не думайте, что это все зазнайство все, что я скажу.
И.Г.: Про Вас я так не думаю.
Е.Е.: Я Вам скажу точно, что я ученик их всех, поэтому я антологист их всех, я на общем фоне идеальный антологист, хоть и нехорошо так говорить, потому что я люблю абсолютно разновеликих поэтов.
И.Г.: Я читал отзывы англичан о Вашей антологии на английском языке, это - первый серьезный труд нашей поэзии. Вы знаете, отзывы от очень хвалебных до дико восторженных. Вы, Евгений Александрович, в общем, хотя не в общем, в данном случае - это слово-паразит, Вы открыли Западу современную русскую поэзию.
Е.Е.: Я знаю, потому что это самый крупный учебник, где впервые соединены все так называемые "белые" и все так называемые "красные", где впервые соединены экспериментаторы с традиционалистами и т.д. Я их всех люблю. Кстати, знаете, кто из таких непредставимо казавшихся маргинальным поэтами, стал сейчас самым популярным? Кто у нас сейчас самый популярный поэт из классиков ХХ века?
И.Г.: Из ныне живущих?
Е.Е.: Нет, ушедших классиков.
И.Г.: Знаете, из ушедших для меня совершенно невообразимым образом в 60-х годах, хотя у меня есть предположение почему, в конце 60-х стал Есенин. Это общее место. Не знаю, у нас последнее время очень большое увлечение Гумилевым, к примеру.
Е.Е.: Цветаева. Невероятно! Она никогда не была такой популярной.
И.Г.: Во всяком случае, по популярности с Ахматовой не сравнить никогда то, что я читал.
Е.Е.: Ну, как сказать, трагические судьбы всегда привлекательны. Что имеем - не храним, потерявши - плачем. Но не только. Посмотрите, она не могла даже и подумать этого, она считалась даже среди снобов Парижа маргиналкой. Я, например, спорил с Адамовичем - законодателем литературной моды Парижа, я его попросил - это одно из самых лучших дел, которые я сделал. Я сказал: "Георгий Викторович, Вы все-таки прощения бы у Марины Ивановны попросили". И вдруг, когда я прочел известие о его смерти, мне один его друг - Померанцев, тоже парижский эмигрант, небольшой поэт, но обожавший Адамовича, сказал: "Женя, у него на тумбочке лежало новое стихотворение, которое Вы в моем присутствии просили его написать - повиниться перед Мариной, он его написал". Боже мой, как он написал!
Как все по случайности, все по неволе,
Как чудно жить, как плохо мы живем.
Попросил прощения, потому что она казалась ему слишком экспериментаторско-провокационной.
И.Г.: Может, просто подальше надо было отойти? Слишком рядом он с ней жил. Я в свое время, когда читал воспоминания Одоевцевой о парижской жизни, понятно, что она пишет о своих знакомых, о своих друзьях, и оценки очень сильно разнятся с теми, которые мы даем сейчас. Просто, наверное, надо дальше отойти. Вот интересно, что про Вас скажут?
Е.Е.: Она, кстати, была очень, несмотря на свою взрывчатость, она была, что является общим показателем для гения, она была очень широкой души человеком, ведь Маяковский, когда приезжал в Берлин, он о ней очень плохо однажды сказал, он и про Гумилева тоже плохо сказал, какая у него форма была. У него же была белогвардейская форма, погоны. Все-таки про человека расстрелянного нельзя было так говорить, это нехорошо. И про Марину Цветаеву, когда она жила в бедности, он как-то очень небрежно сказал, а она ведь о нем написала замечательные стихи и просто замечательные стихи. Она знала, конечно, то, как он о ней плохо отозвался, но просто она игнорировала это.
И.Г.: А можно, я Вам задам вопрос от нашего радиослушателя - читателя моего лайф-джорнал, мы к современности перейдем. Я бы Вам не задавал этот вопрос, но это просил мой радиослушатель, совершенно непонятно почему, я не понимаю, но, тем не менее: для многих, особенно молодежи 1960-е годы - это Евтушенко и Вознесенский, почему-то Рождественского забывают. Меня спросили о Вашем отношении с Андреем Андреевичем. Можете не отвечать на вопрос.
Е.Е.: Знаете, я скажу так, у нас были очень хорошие отношения и мы дружили, нас начали ссорить. Первая ссора, я знаю, какая была, наверное, я был не прав, честно Вам скажу, мы тогда были первый раз в Америке, и Вознесенского, и меня пригласили в Гарвард, отсоединиться от общего марша, почитать там стихи. Конечно, хотелось побывать в Гарварде, специалистам по русской литературе. И в последний момент мне сказал руководитель нашей делегации: "Мы так решили, что все-таки, вы - поэты очень близкие, вы одного поколения, надо взять одного писателя старшего возраста. Вы поедете, а Андрей Андреевич в следующий раз поедет, а с Вами поедет Сергей Антонов". Я отказался сначала, но они стали меня убеждать, что отменится поездка и т.д. Я знаю, что видимо мне нужно было резче отказаться. Вот тогда первое что-то закралось.
И.Г.: С этого началось.
Е.Е.: Потом начались другие вещи, не хочу об этом.
И.Г.: Это знаете, для почитателей таланта это грустно, для почитателя таланта Вознесенского, для любителя поэзии Евтушенко это все грустная история. Дорогие друзья, мы прервемся на выпуск новостей и вернемся через 3,5 минуты. Дорогие друзья, спасибо за то, что Ваши приемники настроены на частоты РСН, сегодня в гостях "Вечернего приема", в гостях той части, которая называется "Простой контекст" непростой Евгений Александрович Евтушенко. Евгений Александрович, я продолжу задавать вопрос наших радиослушателей. Вопрос такой: когда Евтушенко не в ладах с самим собой, к кому или к чему он обращается или куда он идет? Есть такие места?
Е.Е.: К людям.
И.Г.: К людям, их много везде на самом деле, много хороших.
Е.Е.: Я всегда считал, что когда плохо, надо идти к людям, я не люблю оставаться в одиночестве и ковырять свои раны незаживающее, даже иногда это лучше делать с незнакомыми людьми.
И.Г.: Хорошие не только знакомые, хорошие разные бывают.
Е.Е.: А вообще, если говорить о самых счастливых моментах моей жизни, они были во многих странах в тот момент, когда я встречался с совершенно разными людьми, я же очень много путешествовал, был в 96 странах.
И.Г.: В одной статье написали, что Вы не побывали только в Антарктиде. Вы еще не успели побывать в Антарктиде?
Е.Е.: Нет. Так вот, когда ты выговариваешься кому-то, а он в ответ тоже приоткрывает свою душу и вы, даже зная, что у вас почти нулевой шанс встретиться, вы расстаетесь, как очень хорошие люди. Это доказательство того, что человечество существует и оно существует в разных странах. Вот тут-то у меня и возникает чувство, что я - гражданин мира.
И.Г.: А хотите, я Вам путешествие предреку, мне бы очень хотелось, чтобы Вы его совершили, хотите? Я бы хотел, чтобы Вы через год примерно в это же время оказались в Осло, мне бы очень этого хотелось.
Е.Е.: Нет, сейчас я не могу оказаться в Осло.
И.Г.: Я говорю - через год! Поскольку совсем недавно Вас выдвинули на соискание Нобелевской премии.
Е.Е.: А, ну ладно, хорошо, я буду просто рад, конечно, я вообще был очень тронут этим выдвижением.
И.Г.: А Вас "Бабий Яр" часто нагоняет?
Е.Е.: А кстати, это не "Бабий Яр", это как раз интерпретация журналистов.
И.Г.: У меня было такое подозрение, кстати.
Е.Е.: Дело все в том, что там были формулировка "За патриотизм к своей родине, сливающийся с патриотизмом человечества в целом, выступающего против ксенофобии, различного вида национализмов, включая антисемитизм".
И.Г.: А Вы знаете, где я прочитал про "Бабий Яр"? В русской американской прессе. Вот то, что я читал переводные статьи израильские, там все очень точно было, за что Вас выдвигают.
Е.Е.: Что там получилось? Дело в том, что мне сообщили об этом в Израиле, что меня представили к этой премии. Но это международная организация русскоязычная, со штаб-квартирой в Москве, между прочим.
И.Г.: Серьезно?
Е.Е.: Они написали, что меня даже Кнессет выдвинул.
И.Г.: Нет, он не может выдвигать.
Е.Е.: Они мне сообщили в Кнессете, я пришел, меня принимал президент Израиля Перес, которого я хорошо знаю, человек с очень тонким литературным вкусом. Я никогда не забуду, как он мне сказал: "Вот книга, скажем, Рыбакова очень хорошо, что она напечатана, "дети Арбата", но как литература она мне не очень понравилась. Я считаю, что там есть одна хорошая глава". И очень точно сказал - назвал лучшую главу о дантисте Сталина, если Вы помните. Ну вот, мы с ним разговаривали, мы с ним старые друзья, а потом меня принимали разные палаты Кнессета, а в одной из них сказали, что у них есть отделение Всемирного конгресса русского еврейства в Москве, они получили от них и хотели бы зачитать. И потом, когда я пошел с заседания Парламента, был редкий случай, я был с моими двумя детьми и Машей, моей женой, мы были приглашены вместе, и женщина - ее первое имя Далия, забыл ее фамилию, она сделала невероятную вещь. Все израильтяне говорили, что такого не бывало. Она прервала заседание, представила меня, и мне аплодировали разные люди, включая и арабов, там есть и арабы - депутаты Кнессета, они все встали, и она зачла большое заявление о том, что они очень поздравляют меня с выдвижением, но они не выдвигали меня.
И.Г.: Давайте еще о международном признании.
Е.Е.: Там еще одна была любопытная деталь, как это было сделано. Дело в том, что фамилия моих предков, одной из ветвей, их много, как Пушкин был Ганнибал и т.д. Вы можете представить себе, что выходит однотомник Пушкина, где написано А. Ганнибал?
И.Г.: Трудно.
Е.Е.: Вот А. Ганнибал (Пушкин). Так вот, на одном из наших русских замечательных отечественных сайтов появилась фамилия моей пра-прабабки, она была вдовой во время холеры в конце XVIII века, она покинула Германию и с 8 отроками переселилась в Латвию, которая была на территории России. Это осталось фамилией моего отца - Гангнус - немецкая очень редкая, старая немецкая фамилия.
И.Г.: Это для Вас немецкая, а для тех, кто этот сайт делал, это совсем не немецкая фамилия. Борьба за чистоту расы!
Е.Е.: Совершенно верно! И когда общество "Память" нападало на меня как на депутата, они вот что делали. У меня дедушка был, отец моего отца, Рудольф Вильгельмович, он был преподавателем математики и теоретиком, он был автором учебника, написанном вместе с Гурвицем, соавтор это был его, вот они тогда написали прокламацию против меня: "До какой поры все эти Гангнусы - Гурвицы перестанут претворяться русскими?" кстати, для подрыва национального престижа как раз эти агрессивные националисты делают гораздо больше, даже страшно.
И.Г.: Помните, как Вы хорошо сказали, причем было это давным давно.
Е.Е.: И так они меня и написали - Гангнус (Евтушенко) получил израильскую премию. Во-первых, я ничего не получал.
И.Г.: Помните, Вы сказали, что фашизм - это от скуки.
Е.Е.: Ну, я не обращаю на это внимания. А люди радуются простые, честно Вам скажу, читатели мои, я получал очень много писем. Кстати, эта организация, ее основатели были из людей, выживших жертв фашистских лагерей, освобожденных Красной Армией.
И.Г.: В Западной Белоруссии, Западной Украине прежде всего. О международном признании хотел бы поговорить, вот такая забава, я сейчас перечислю, хотя нет, не буду перечислять Ваши регалии, у нас закончится не только время программы, но и сутки.
Е.Е.: Вы почему-то одну ошибку сделали.
И.Г.: Какую?
Е.Е.: Вы все-таки меня переадресовали не в тот город, Вы переадресовали меня в Осло.
И.Г.: Нет, это Нобелевская премия мира в Осло вручается, я в Швецию Вас хотел отправить, но Вы знаете, и туда можно! Вы - почетный гражданин Нового Орлеана, почетный гражданин города, который знают только любители рок-н-ролла и я - Тулса. Есть такой город, это очень рок-н-ролльное, катровое место, Вы - почетный гражданин штата Висконсин, совсем сибирского, который снегами заносится, это такая глухомань американская. Почему Вы - почетный гражданин только зимы в России? Как так получается? Нам что нужно, чтобы поэт прожил, потом умер, и только потом мы ставим ему памятник, и только потом мы назначаем его почтенным гражданином города?
Е.Е.: А Вы знаете, что когда Окуджава был предложен, он был номинирован на звание почетного гражданина Москвы, против него голосовало большинство людей?
И.Г.: Потому что еще жив или потому что не дорос?
Е.Е.: Просто нельзя тогда было.
И.Г.: Но это же смешно!
Е.Е.: Это сейчас смешно.
И.Г.: Да, а тогда страшно и грустно.
Е.Е.: А я никогда не забуду, что было в Политехе однажды. Был комсомол против него, в "Комсомольской правде" была статья "Пошляк с гитарой". Про Окуджаву - пошляк!
И.Г.: Это известнейшая статья!
Е.Е.: И тогда как раз Хуциев снимал свой фильм "Застава Ильича", и вот они, поскольку это было рядом с ЦК комсомола, они позвонили Хуциеву и настояли, что они не хотят, чтобы какое-то сборище снобов, кликуш было, мы хотим, чтобы была своя аудитория, комсомольская. Вы не боитесь этого? Мы говорим: "Да нет, пожалуйста". Короче говоря, это был целый день, когда они созвали, причем они даже не из Москвы привезли, они привезли из Подмосковья.
И.Г.: Извините, пожалуйста, это Вы рассказываете о том, что было очень давно. Это я для наших радиослушателей, Вы не думайте, что я о недавних каких-то вещах.
Е.Е.: Так вот, приехали ребята просто со стройки, добровольцы, иногда заляпанные малярной краской, они строили там какие-то новые кварталы и т.д. И когда появился Окуджава, они так восторженно топали ногами, они так были рады, это был самый успешный концерт, они увидели наконец Окуджаву, потому что он у всех у них был на пленках.
И.Г.: Идеологический просчет был руководителей.
Е.Е.: Я помню, как Лен Карпинский, который впоследствии был диссидентом, что интересно, он как-то сказал"Евгений Александрович, я знаю, что Вы все время защищаете Окуджаву, но у Вас есть все-таки такая гражданская линия, его конечно можно послушать в своем кругу..."
И.Г.: В общем, ничего, так покровительственно.
Е.Е.: Да. "Но, понимаете, основная масса комсомола не доросла до него еще".
И.Г.: Какая прелесть. Ладно, простим Карпинскому. А Вы не удивляетесь тому, что Вас стадионы слушали? А ведь такого нигде больше в мире не было. Это феномен, который, наверное, со времен Древней Греции, в современности не встречался. Я каждый раз читаю статьи-воспоминания о стадионных концертах, о том, что тысячи людей слушали тот же "Бабий Яр". Извините, я тоже так покровительственно - тот же "Бабий Яр". У меня это в голове не укладывается.
Е.Е.: Я забыл сказать, что в формулировке при выдвижении меня на Нобелевскую премию был упомянут "Бабий Яр", но там была упомянута и песня моя "Хотят ли русские войны?", "Братская ГЭС" и другие произведения. Так что это совсем не только "Бабий Яр".
И.Г.: А Вас только за поэзию или за поэзию и за прозу?
Е.Е.: Нет, только за стихи. Но я прозаик-то еще молодой.
И.Г.: Да, в общем-то, можно сказать, только начинающий.
Е.Е.: Вот я сейчас закончу свою антологию летом, такой подарок к дню рождения и самому себе, и своим читателям. А потом у меня роман остановлен на полпути.
И.Г.: Торопиться не надо, у Вас (тьфу-тьфу-тьфу) много времени творческого.
Е.Е.: Я так посчитал, мне примерно 20 лет надо, но что я скажу через 19 лет, я не знаю. У меня есть любопытная история, я когда написал, когда мне еще полтинника не стукнуло, сорок лет с хвостиком было. Я написал:
Жизнь, ты бьешь меня под вздох,
А не уложить!
До семидесяти трех собираюсь жить!
Потом годы прошли и меня спрашивают: "Женя, а что ты будешь делать с этими строчками?" Ведь уже приближается. Я переделал - "До 83 собираюсь жить".
И.Г.: Отлично!
Е.Е.: Теперь передо мной встает вопрос. Мне посоветовал один мой старый товарищ, чтобы я там написал до ста и трех.
И.Г.: А я бы как-нибудь вообще обошел цифру, что-нибудь придумал такое. Вы знаете, я надеюсь, что Вы никогда не будете напоминать Уильяма Берроуза, все-таки последние его произведения не были проникнуты духом молодости, они были проникнуты исключительно духом созерцания.
Е.Е.: Я его хорошо знал. Веселый старик.
И.Г.: Я знаю. Веселый старик, но последние его вещи о снах - это блок созерцания, молодость уже ушла. Он, правда, еще и наркоман был.
Е.Е.: У Керуак молодость еще раньше ушла.
И.Г.: Она в самом начале у него ушла. А Вам не обидно, что Керуака мы стали поздно читать?
Е.Е.: Нет, мне обидно только за одно, что он сам как-то... Понимаете, когда человека любят столько людей на земном шаре, а он этого не оценил. Он должен был этим людям! Я очень не люблю фразу, которая сейчас стала очень популярной, она меня пугает среди молодых писателей: "А, бросьте, Евгений Александрович! Почему Вы все время говорите, что я должен? Никто никому ничего не должен!" Я не понимаю это, я считаю, что чувство благодарности - это огромное чувство, это основа человека. Я думаю, что они поэтому и не становятся такими национальными поэтами, у них нет желания что-то сказать. Например, я делаю антологию с благодарностью к тем поэтам, которых я очень многих люблю. Были там и маленькие поэты. Один поэт Стефанович четверостишие, которое стало для меня символом моей жизни:
У всех у нас единый жребий,
Лишь стоит ногу подвернуть,
И в тот же миг в Аддис-Абебе
От боли вскрикнет кто-нибудь.
4 строчки он написал гениальных, а для меня это целая жизнь.
И.Г.: Чувствую, что следующая наша встреча должна состояться раньше, чем через 20 лет. Кроме слов благодарности за то, что Вы к нам пришли, за то, что все это рассказывали. У меня, во-первых, просьба все-таки съездить в Швецию через год. Просьба, может быть, не только к Вам, хотя я агностик. А также просьба полной чашей испить завтрашний успех на премьере рок-оперы.
Е.Е.: Мне хотелось бы, чтобы люди почувствовали, что это я не только о себе, что это я о них говорю.
И.Г.: Дорогие друзья, сегодня у нас в гостях был Евгений Евтушенко, всего доброго!
Е.Е.: Спасибо!
11.12.2007
http://www.rusnovosti.ru/program_reports/42202/
Док. 454000
Перв. публик.: 11.12.07
Последн. ред.: 26.06.08
Число обращений: 295
Евтушенко Евгений Александрович
|
