- Михаил, в последнее время от самых разных политологов и влиятельных журналистов мы слышим в явной или не явной форме вопрос – кто управляет Россией? Есть даже версия о сверхвлиятельных людях, которые управляют страной, и никак при этом не проявляются.

- Если иметь в виду подтекст вашего вопроса, то ответ на него простой – Россией никто не управляет. Нет такого субъекта управления, который рассматривал бы страну в целом как единый объект управления. Хотя можно отследить, кто принимает те или иные решения по конкретным вопросам.

Главным "лицом, принимающим решения" в нашей стране является Владимир Путин. Думаю, его влияние – это не миф. Но говорить, что именно он и "управляет Россией", было бы нелепо. Это не под силу одному человеку. Это под силу только очень серьезной, идеологически консолидированной команде. Но лицом нынешней элиты навсегда останутся грефы и фурсенко, зурабовы и сердюковы. Люди, быть может, и эффективные в некоторых видах деятельности, но не имеющие, по своему призванию и кругозору, никакого отношения ни к большой политике, ни к государственному управлению.

Проблема, конечно, не только в личных кадровых вкусах, а в самих принципах кадровой политики. Вопрос – как создать команду из профессионалов, как их интегрировать в одно целое? Ответ только один: идеологией. И именно этот механизм интеграции абсолютно неизвестен нашей правящей элите. Они думают, что идеология – это что-то из сферы пропаганды и "коммуникации с массами". На самом деле, это, прежде всего, средство консолидации элит. Технология создания элитных команд.

- На протяжении столетий власть в России строилась так, что из поколения в поколение передавалась некая непротиворечивая концепция, некие основные принципы, которые для власти были священными. Это понимание, что главная задача власти – это защита национальных интересов.

- У нас есть правящая элита, она принимает решения по основным вопросам, она владеет ресурсами, ее круг в общих чертах известен, но еще раз повторю, это не значит, что она является субъектом управления страной как единой системой. Она просто решает свои задачи в рамках оказавшихся в ее распоряжении государственных институтов.

Что касается концепции национальных интересов, то ее выработка – это отдельный вопрос, несводимый к вопросу о том, "кто нами правит". Я не считаю, что концепция "национальных интересов" – это прерогатива власти. Скорее, она формируется на стыке политики, государственного управления, экспертной и научно-философской деятельности. И, прежде всего, для ее выработки необходима определенная традиция понимания собственной страны и ее места в мире. Нам не хватает подобной традиции. Но этот дефицит вполне можно восполнить.

- То есть получается, что идея защиты национальных интересов не присуща власти изначально, она должна привносится кем-то во власть.

- Проблема в том, что одной идеи, одного желания отстаивать национальные интересы, даже если бы оно было, не достаточно. Национальные интересы – это не данность, это механизм интерпретации потребностей страны, условий ее выживания. И этот механизм не может быть замкнут в недрах государственного аппарата. Нужна система институтов, которые были бы связаны с государством, и которые работали бы над формированием образа России и стратегии ее развития. При наличии заказа такая система может быть успешно создана.

То есть, она может быть создана и без госзаказа. А в некоторых фрагментах – уже создана. Но я говорю о связи с государством просто потому, что "национальными интересами" в полной мере становятся только те идеи, которые практически востребованы.

- А с чьей стороны должен быть такой заказ? Как это бывает в других странах? Возьмем такую популярную тему, как неоконсерваторы в США. Для них первичны национальные интересы США или нет?

- Неоконсерваторы, как мне кажется, интересны только в одном отношении – как пример эффективной элитной группы, собранной на базе вполне определенной и целостной идеологии. Т.е. это пример элитного идеологического лобби.

Я не считаю, что для них приоритетны интересы США. Скорее, неоконы ставят своей целью навязать американскому государству "внешние" по отношению к нему интересы и задачи. Это силовая экспансия либеральной демократии по всему миру и поддержка Израиля. Они пытаются интегрировать свои специфические задачи в систему национальных интересов США. Но отрицать приоритетность национальных интересов они не могут, поскольку система имеет жесткие механизмы самозащиты.

Когда мы говорим, что где-то, например, в США существует "консенсус национальных интересов", это не значит, что "в главном" все американские политики друг с другом заранее согласны. Это значит, что все несогласные эффективно исключаются.

Национальный консенсус, как и любой другой, – это, прежде всего, механизм исключения несогласных. И развитые демократии – хороший тому пример.

- Значит, в США есть, кому сказать "стоп" антинациональным проектам. А у нас есть, кому сказать "стоп" антинациональной деятельности некоторой части элиты? Отдельный вопрос, в какой степени деятельность Гайдара и Чубайса является антинациональной, но, во всяком случае, она многим такой кажется.

- Обычно, когда говорят об "антинациональности" подобных персонажей, имеют в виду некую субъективную неприязнь к России и русским, которая лежит в основе их деятельности. Мне об их мотивах ничего не известно. И мотивы здесь не так уж важны. Важны действия и публичные позиции. А они вполне позволяют назвать и Гайдара, и Чубайса антинациональными политиками. Просто потому, что эти политики исходят из неизбежности и желательности транснациональной глобализации.

Глобализация – проект, который переносит власть с национального уровня на уровень транснациональных корпораций и корпораций, существующих внутри самих государств. Есть люди, которые активно участвуют в этом проекте. А некоторые из них к тому же открыто и регулярно выступают против проекта национального государства для России. За искренность им можно сказать спасибо. Так почему же не назвать эту группу "антинациональной"?

- Но им может какая-то сила в элите России сказать "стоп"?

- Давайте все-таки оговоримся, что Гайдар здесь является просто идеологическим маркером. А Чубайс – реальным участником российской правящей элиты. И я думаю, что в этой элите ему довольно часто говорили "стоп". Но отнюдь не по идеологическим мотивам, а по мотивам клановым. Сегодня российское государство организовано по клановому принципу. Интересы кланов пересекаются. Постсоветской России иногда везло в том, что интересы отдельных кланов случайно совпадали со стратегическими интересами страны.

- Вернемся к началу нашего разговора. Получается, что силы, которая внутри элиты передавала бы из поколения в поколение, как главную ценность, идею защиты национальных интересов, у нас сейчас нет. И если антинациональной политике и скажу "стоп", то только случайно, как следует из ваших слов.

- Тут можно сделать одно принципиальное уточнение. Совпадение между клановыми интересами и общенациональными может перестать быть случайным. Если те или иные элитные группы сделают однозначную ставку на национальное государство как форму своего стратегического выживания в этом мире. Но эта ставка является слишком серьезной для нынешней клановой игры, поскольку выведет ее с нашего внутреннего двора на поле большой мировой политики, где "дворовым командам" не место.

- То о чем мы сейчас с вами говорим, это все-таки схемы. Реальные решения принимают реальные люди. У них есть определенные социальные установки, у них определенная психология.

- Что касается интеллектуального уровня людей, которые составляют российскую правящую элиту, то я бы не стал его недооценивать. Зачастую это люди очень компетентные и эффективные в тех предметных областях, где они достигли успеха. Но человеческое мышление избирательно, у него всегда есть какие-то "зоны слепоты". К сожалению, если говорить о российской правящей элите, то в ее слепую зону попадают практически все важнейшие для выживания нашей страны проблемы.

Вообще, наверное, следует признать, что не только у нас, но и во всем мире большая часть элиты, деловой и политической, состоит из тактиков, из людей, которые имеют хорошую хватку, у которых хорошо работают рефлексы: тебя ущипнули, ты дернулся, увидел удар – успел увернуться. Просто в эффективных государствах существуют какие-то механизмы компенсации этой односторонности.

Какие механизмы? Ну, например, традиция выучки и воспитания элит. При надлежащей системе подготовки членов правящего класса, можно дополнить их хватательные рефлексы интеллектуальными и, если угодно, ценностными рефлексами – это уже неплохо. Еще важнее то, о чем мы уже говорили. А именно, некий баланс и некие системные взаимосвязи между политической, бюрократической и академической, экспертной элитами. Очень важно, чтобы последние были органической частью правящего класса. Пусть не "решающей", но достаточно влиятельной и автономной. В этом случае, люди с разным типом мышления будут дополнять друг друга в выработке общенационального курса.

- Но мы же прекрасно знаем, что люди, находящиеся у власти, относятся к экспертному сообществу, как к обслуге. Где гарантия того, что его наработки будут приняты?

- Для того чтобы интеллектуальный класс не воспринимался как обслуга, у него должны быть собственные, автономные социальные лестницы. Понятно, что, так или иначе, он будет задействован в обслуживании политических структур и корпоративного капитала. Но важно, чтобы было что-то помимо этого. Например, сильные и авторитетные университетские центры. Это и есть условие автономии интеллектуального класса, без которой, повторяю, эффективного механизма выработки национальных интересов не будет.

Уже очевидно, что нужно делать в этом направлении. Почему бы не создать университетский центр консервативного направления?

Обратите внимание, что у наших оппонентов из либерального лагеря такой центр существует. Это Высшая школа экономики, где осела отставная либерал-реформистская элита 1990-х. И, кстати, этот университетский центр по совместительству выполняет функции экспертного центра при российском правительстве и имеет хорошие связи с российской сырьевой олигархией. Т.е. это серьезный институт влияния. Проблема только в том, что он, как и было сказано, работает не на национальный проект, а на глобализационный.

Хотя бы для восстановления баланса, сторонникам национального проекта необходимо создать аналогичные по влиянию институты.

- Но мы опять возвращаемся к вопросу, что кто-то должен понять, что такие Центры нужны, и выделить на это деньги. Так кто будет создавать эти гуманитарные Центры? Если мы выяснили, что в элите нет согласия, но есть множество кланов.

- Значит, нужно искать среди кланов. Не случайно бывшим министрам, вице-премьерам 1990-х годов пришла в голову счастливая мысль обустроить себе на будущее некий "домен" в виде тех же самых ВУЗов, экспертных центров. Компрадорский капитал за последнее десятилетие, так или иначе, создавал свои надстройки в гуманитарной сфере. Не всегда удачно, но все же. Национальный капитал – а он у нас все-таки существует – должен этому научиться.

- Есть точка зрения, что национальный русский капитал представлен политически инфантильными людьми. Они не хотят тратить деньги ни на что, кроме как на самих себя.

- В России существуют бизнесмены, которые могут выжить только на базе развития национального государства. Или просто являются его сознательными сторонниками. Но они еще слишком полагаются на центральную власть. И проблема даже не в том, что центральная власть безответственна, а в том, что она и не будет ответственной, если ее систематически не принуждать к этому.

Если национальная буржуазия хочет выжить как класс, она должна тратить деньги на борьбу за власть. Не обязательно за прямое формирование власти, но обязательно за постоянное политическое влияние. А для этого необходимы и политики, и ученые, и журналисты…

- Так должно быть осознание у национальной буржуазии, что она класс со своими интересами. Но русская буржуазия сопротивляется такому ходу событий. Буржуа считают, что кто-то должен все сделать за них, а они получат все "готовенькое" и, конечно, бесплатно. Это вопрос еще – состоится ли русская буржуазия, как самостоятельная сила.

- Безусловно, это остается пока вопросом.

Тут надо иметь в виду и то, что в России действует негласный запрет на политическое инвестирование. Скорее всего, рубежным моментом была "оранжевая революция" на Украине. Ведь в оранжевом проекте украинский и российский капитал был задействован в куда большей мере, чем западный. Поэтому наша власть восприняла все произошедшее как живое свидетельство того, к чему приводит свободный режим политического инвестирования. Все гайки были должным образом докручены.

И сейчас даже те фигуры, которые могли бы быть заинтересованы в политическом инвестировании, не хотят подставлять себя под удар. Пока они остерегаются выходить на политическое поле. Но если раскол во власти будет усиливаться, то ситуация обязательно изменится. Когда сама власть поляризуется, спрашивать разрешения становится не у кого и незачем.

- Но ведь надо понимать, каким силам стоит оказывать помощь, чтобы это пошло и тебе во благо, и во благо стране.

- Проблема в том, что к тому моменту, когда будет "можно", должна уже существовать какая-то инфраструктура, какие-то инструменты борьбы за власть. А их может не оказаться.

Впрочем, для тех, кто в России всерьез и надолго, создавать институты влияния никогда не поздно.

- И под конец нашей беседы вопрос о том, как, по вашему мнению, пройдут выборы в 2008 году, и чем это может закончиться?

- Трудно делать такие прогнозы, но если действующий президент сделает ставку на одного кандидата, то нынешняя система власти успешно воспроизведется с некоторыми модификациями. Но думаю, что даже в этом случае после выборов появится определенный простор для новых политических сил.

http://stoletie.ru/project/070628160057.html

http://www.rusk.ru/st.php?idar=111821

02.07.2007

Столетие.Ru    
Александр Самоваров: Европа против России
В 1812 году ответом на французский шовинизм был русский национализм
Два века назад, 22 июня 1812 года, солдатам "Великой армии" Наполеона был зачитан приказ, в котором говорилось: "Солдаты!… Россия увлечена роком. Судьбы ее должны свершиться. Идем же вперед, перейдем Неман, внесем войну в ее пределы… Мир, который мы заключим, принесет с собой и ручательство за себя и положит конец гибельному влиянию России, которая она в течение пятидесяти лет оказывала на дела Европы".

Какой энергичный для приказа текст! А уже 24 июня европейцы вторглись в пределы России.

Приказ хорош. Других великий император не писал, и все та же песня о "плохой" России. Сколько уж мы слышим подобного рода обвинения со стороны Европы! Начало сознательной информационной войны положили еще поляки во времена Ивана Грозного. Именно поляки и Ливонский Орден блокировали Россию, не допускали ее связей с Европой.

Поляки, при всей их кичливости, были к русским во всех отношениях ближе прочих европейцев.

Того же Грозного часть шляхты приглашала занять польский трон, но когда началась война, именно польские идеологи применили информационное оружие.

Они заявили, что русские – это не европейский народ, а дикие варвары, которые и христианами считаться не могут. Следовательно, русские представляют угрозу для всей Европы, а не для одной Польши.

Потом этот тезис озвучивали многие и озвучивают до сих пор. Именно с этих позиций выступают и нынешние "борцы", когда противопоставляют единую Европу и Россию. Тезисы их звучат несколько по-другому, чем в XYI веке, а настрой тот же.

Но, пожалуй, никогда Европа не выступала таким сплоченным фронтом против России, как при Наполеоне.

Наполеон был первый, кто создал единую Европу, правда, сделал он это силой оружия. И он хорошо понимал, что объединение это не устойчивое. Поход против России, в числе прочего, должен был сплотить европейцев. И не случайно, объявив войну, Наполеон говорит не от своего лица, а от лица всей Европы. И началась война Европы с Россией. Военные и прочие ресурсы их были несопоставимы. Европа была значительно сильнее.

Французскому императору, кстати, удалось то, что не получилось потом у Гитлера. Он сумел укомплектовать армию солдатами разных национальностей так, что армия его осталась французской не только по названию, но и по сути, будучи одновременно и европейской. Гитлер же не шел на то, чтобы разбавлять свои дивизии солдатами из других стран, он пытался их привлекать с помощью создания дивизий СС по национальному признаку.

О 1812 годе написано очень много, в том числе и гениями, и не только Толстым. Скажем, Стендаль был участником похода, он служил в Великой армии офицером-интендантом. Помню, как в юности меня поразили его воспоминания о Бородинском сражении. В числе прочего великий французский писатель написал, что вот убили еще одного гвардейского генерала, что еще "одной бешеной собакой стало меньше". Тогда я недоумевал – как же так можно писать о своих?

Но Стендаль дал очень точную характеристику французским милитаристам. Многие офицеры и генералы французской армии воевали с юных лет, они прошли через десятки сражений, и почти всегда побеждали.

Их сознание было отравлено войной, они жить не могли без войны и без побед. Они были убийцами по своей сути, и именно их Стендаль называл "бешеными собаками".

Но они были храбрецы и были еще молоды, так один из гусарских генералов сказал, что тот не гусар, кто доживет до 33 лет.

Именно эти люди давили на Наполеона, требуя новых походов. Понятие "шовинизм" родилось именно тогда, это производное от фамилии французского капрала Шовиньона. Как видим солдаты, капралы и сержанты "Великой армии" не отставали от своих генералов и офицеров – "бешеных собак".

Ответом на французский шовинизм был русский национализм. Если мы могли бы попасть, скажем, в круг русских офицеров в 1811 году, когда они выражали свои идеи не стесняясь, то были бы поражены тем, насколько их споры сходны с нашими. Вот скажем, что писал участник войны 1812 года Федор Глинка: "Национализм" рождается из "национального самосознания" – как "армия" рождается из "народа". Это тот же самый "народ", но уже он "вооружен" и "умеет" сражаться".

В русской армии старались понять, в чем сила Наполеона. После войн с ним в Европе не было ни одного французского устава, который бы не перевели на русский. Но осмыслению подвергалось не только то, за счет чего побеждает Наполеон в битвах, думали шире – в чем сила державы, которая сумела подмять под себя всю Европу.

Итак, армия европейцев была отлично обучена и подготовлена, во главе ее стоял военный гений. Русская в подготовке ей не уступала. Но вот с вождем и идеологией у русских было хуже.

Правда, когда французы перешли Неман, император России Александр I довольно быстро из космополита и либерала стал русским патриотом. И в этом нет ничего удивительного. Он был очень умным человеком и понимал, что останется на русском престоле, только если победит. При прочих вариантах у него и у его династии были очень плохие перспективы. Вот что, к примеру, говорил один из самых дельных и храбрых русских генералов того времени А.И. Остерман-Толстой. Он, обращаясь к офицеру-космополиту, отметил разницу между ними: " Для вас Россия – мундир ваш. Вы его надели и снимите когда хотите. А для меня Россия – кожа моя".

Понятно, какая перспектива ждет императора, в армии которого генералы мыслят такими категориями, если этот император не оправдает надежд в деле защиты родины. И в своих воззваниях практически с самого начала войны Александр I говорил то, что иначе как призывом к тотальной войне назвать нельзя: " Мы призываем все наши гражданские и религиозные общины к сотрудничеству с нами во всеобщем восстании против мирового тирана".

Но всегда были охотники оспорить грандиозность событий, которые происходил в 1812 году.

Вот скажем, английский исследователь Чарльз Дж. Исдейл в своей книге "Наполеоновские войны" пишет, что французам в начале похода в России мешали плохие дороги и погода, "поскольку периоды жуткой жары перемежались обильными ливнями". У других исследователей вроде во всем мороз был виноват, а тут оказывается первый удар по "Великой армии" нанесла жара. Значит, в Египте и Испании французским солдатам было прохладно. Хотя, если поразмыслить трезво, то жара-то должна труднее переноситься русскими, а не южанами французами. Или тезис о плохих дорогах. Французы шли по плохим дорогам, а русские, стало быть, по хорошим.

От всего этого вроде бы веет идиотизмом, но господин Исдейл не так прост. Его задача принизить и Наполеона с его армией, и русских. Наполеон едва не похоронил мечту англичан о мировом господстве, и с тех пор англичане его ненавидят, а русские и так всегда во всем виноваты.

Охотники принизить значение победы России над Наполеоном были всегда. Ведь признание этой победы автоматически означает и признание мировой роли России. А этого не хочется. И иногда против нас используют ну очень странные аргументы.

Скажем, Лев Троцкий в своей статье 1908 года рассуждает о Льве Толстом, о его романе "Война и мир", который, как мы помним, рассказывает и о 1812 годе. Троцкий делает ряд любопытных наблюдений, в частности, видит, что Толстой перенес черты своего любимого Платона Каратаева и на Кутузова. И, вдруг, выступает с таким тезисом: в реальной жизни, мол, не было той красоты, которая есть у Толстого. То есть, Толстой, будучи гением, все это придумал. А история России всегда была ничтожной: "Как жалка, в сущности, эта старая Россия со своим обделенным историей дворянством – без красивого сословного прошлого, без крестовых походов, без рыцарской любви и рыцарских турниров, даже без романтических грабежей на большой дороге; как нищ внутренней красотою, как беспощадно ограблен сплошной полузоологический быт ее крестьянских масс!"

Вот так! Троцкий, видно, не понимает (или не знает) закона художественного творчества – атмосферу, аромат бытия выдумать нельзя! Троцкий не хочет верить в то, что русский мир может быть прекрасным. И в этом есть логика. Если русский мир прекрасен, как же можно его призывать разрушать и строить на его месте безнациональное общество? Но апелляция Троцкого к европейским крестовым походам и к романтическим грабежам на дорогах, это нечто! Видно этот товарищ ничего кроме Вальтера Скота не читал. Уж большей нищеты и скотства разного рода, чем во времена Крестовых походов в Европе и представить себе трудно. И вот такой человек получил власть над Россией в 1917 году!

Но вернемся к нашей теме. Реальная Россия к моменту нашествия Наполеона была очень успешной страной во всех отношениях. А уж дворянство ее жило в таком психологическом кайфе и совершала такие деяния весь XYIII век, что и не снилось никаким рыцарям.

Этот золотой век до такой степени пьянил дворян, что Суворов воскликнул: "Мы русские, какой восторг!"

И вот в Россию вторглись европейцы. Те самые европейцы, которые к этому времени уже захватили весь мир. Неистовые европейцы, которые сокрушили всех. И возглавлял их, повторимся, мировой гений.

Но война сразу же пошла по странному сценарию. Обладая трехкратным превосходствам в силах, Наполеон не может окружить две русские армии, задача которых состоит в том, чтобы соединиться. Русские генералы превосходят французов в маневре, в одной из самых важных составляющих воинского искусства. И с самого начала боевых действий происходят странные для тех времен вещи – русские не сдаются в плен!

Дело в том, что войны тогда велись довольно благородно. И если, скажем, на конный разъезд из пяти человек нападает группа противника числом в двадцать человек, то ничего зазорного в том, чтобы сдаться в плен, не было. Но русские не сдаются. Звучит красиво, а на деле это страшный выбор. Представим, тот же разъезд принимает бой. И что? Кто видел в музее саблю или палаш? И вот этакой железякой – и по голове! Любая война жуткая вещь, красива она только в фильме "Гусарская баллада".

Но вот, наконец, мечта Наполеона сбылась, русская армия приняла бой под Бородино. Что заставило потом великого полководца признать, что это было самое страшное из всех сражений, которые он дал? Ведь формально он победил. И если сказать, что европейцы хорошо сражались, это ничего не сказать. Они дрались и умирали, как герои.

Под Бородино попадали под страшный огонь и французы, и русские. В результате и у тех и у других гибли целые дивизии. Это уже было не сражение, это была настоящая бойня, в которой колонны расстреливали друг друга в упор, а затем переходили к рукопашной схватке.

"Великая армия" верила в успех Наполеона, в бой ее вели маршалы и генералы, "бешеные собаки", которые не знали страха. И русская армия была заряжена колоссальной энергией. В одной из записок в штаб генерал Неверовский (еще до Бородино) писал, что его солдаты идут в бой, как на пир, раненные не покидают поля боя, или возвращаются в строй после перевязки.

Перед самым Бородинским сражением русскую армию возглавил Кутузов. И он почувствовал эту энергию в своих солдатах, без чего никогда бы не решился дать сражения. У Кутузова практически не было шансов устоять перед Наполеоном в открытом бою. Наполеон называл Кутузова "хитрым лисом", подчеркивая его способность выигрывать хитростью.

Но у Кутузова была одна "особенность". Лично он был одним из самых храбрых офицеров в русской армии, казалось, вообще не знал, что такое страх. Не случайно, что во время штурма Измаила Суворов, который чувствовал своих офицеров как никто, сделал ставку именно на личную храбрость Кутузова, и тот, будучи в центре резни, сумел переломить ситуацию.

Вот это его личное бесстрашие и воля к победе сыграли очень важную роль в битве под Бородино. Кутузов помолился Богу вместе со всей армией и положился на стойкость своих солдат.

Переиграть Наполеона как-то по-другому он даже и не пытался. Тактика его была проста – принимать удары врага и стоять до конца.

И последовали восемь атак в течение 6 часов. Один из офицеров из штаба Багратиона сказал так: "Это был ад". Генерал Ермолов писал потом: "Полки неприятеля, разрушаясь о батареи наши, были истребляемы штыками. Превосходство сего оружия в руках российского солдата одно могло продолжить противоборство". Французы занимали укрепления, но русские тут же шли в штыковые атаки и выбивали их с позиций.

Суть происходящего передал один из французов, он сказал, что упорство русских: " приобретало ужасный, зловещий характер".

Разгромлен левый фланг русских, занят центр. Вроде бы победа французов. Но Наполеон не вводит в бой старую гвардию. Почему? Да потому, что гений. Русские отступили, но, по воспоминаниям Коленкура, перед французами стояла плотными рядами все та же русская армия. После целого дня бойни русские снова стояли плотными колонами, плечо в плечо! И Наполеон понимал, что положит свою "Старую гвардию", как положил лучшие пехотные и кавалерийские полки, но русские будут так же стоять.

А французы к этому времени потеряли одних генералов 53 человека! У русских и французов разные цифры потерь, но похоже, что каждый второй солдат и в той и другой армии был убит или ранен.

Дальнейшее известно. И сколько уже раз самые разные европейцы берутся анализировать ошибки Наполеона, и в этом он ошибался и в том. А если бы пойти на Петербург? А если бы пойти на Украину?

Думается, что конец был бы один и тот же, вполне закономерный. Случайность тогда была только одна: Наполеону удалось вырваться из кольца.

http://stoletie.ru/territoria/070625121155.html

http://www.rusk.ru/st.php?idar=111773

Столетие.Ru

25.06.2007
 

Док. 450850
Перв. публик.: 25.06.07
Последн. ред.: 06.06.08
Число обращений: 256