|
|
Илья Константинов: Ни о чем не жалею. Глава IX. Демократура.
Назад
|
Илья Константинов: Ни о чем не жалею. Глава IX. Демократура.
|
Я часто использую понятия "демократы", "демдвижение", "Дем.Россия", как синонимы, на самом деле это не одно и тоже.
"Демократическая Россия" возникла, как предвыборный блок, объединенный довольно расплывчатой программой демократических преобразований и скрепленный противостоянием со старым коммунистическим руководством страны.
Среди ее признанных лидеров были, главным образом, выходцы из Межрегиональной депутатской группы: Юрий Афанасьев, Галина Старовойтова, Аркадий Мурашов, Гавриил Попов, Николай Травкин и др.
Ленинградский народный фронт входил в состав этого объединения на началах полной автономии.
На выборах Съезда народных депутатов РСФСР и местных выборах весны 1990 года "Демократическая Россия" добилась немалых успехов: около 25 % депутатских мест на Съезде народных депутатов РСФСР досталось ее выдвиженцам, а в московском и ленинградском городских советах демороссы получили абсолютное большинство.
В июне 1990 года Московское объединение избирателей (аморфная группа невразумительных демократов) провело конференцию клубов избирателей России. Там и был создан оргкомитет всероссийского движения, во главе с союзным депутатом Аркадием Мурашовым.
А в октябре того же года состоялся учредительный съезд всероссийского движения "Демократическая Россия", в руководящие органы которого вошли почти все "засветившиеся" на тот момент политики демократической ориентации: Юрий Черниченко, Илья Заславский, Лев Шимаев, Владимир Лысенко, Николай Травкин, Виктор Аксючиц, Тельман Гдлян, Гарри Каспаров, Гавриил Попов... Нет смысла перечислять десятки ныне полузабытых фамилий. Я тоже входил в Совет представителей этого движения.
Принципиально важно понимать, что в "Демократическую Россию", как и во множество других политических движений и партий демократического направления, никогда не входили будущий президент России Борис Ельцин и его ближайшее окружение. Конечно, это не было недоразумением.
Борис Николаевич с самого начала дистанцировался от политтусовки и взял курс на установление личной власти. "Демократическая Россия", разумеется, его поддерживала, он же не брал на себя абсолютно никаких обязательств ни перед ней, ни перед другими демократическими организациями. Столь же решительно и быстро, став председателем Верховного Совета РСФСР, Ельцин дистанцировался и от поддержавших его депутатов. "Доступ к телу" затруднялся, буквально, с каждым днем. Уже через несколько месяцев после избрания, Ельцин оградил себя таким частоколом секретарей, помощников, советников, сквозь который рядовому депутату пробиться было практически невозможно. Быстро изменился и тон его общения - от подчеркнуто демократического к властно барскому. Старенький "москвич", на котором он ездил в период своей избирательной кампании без следа растворился в истории, уступив место представительским правительственным лимузинам. Как грибы после дождя росли загородные резиденции и охотничьи домики. Еще до своего избрания президентом Борис Николаевич уже чувствовал себя царем.
Не то, что бы я сразу это понял, скорее почувствовал. Одна попытка поговорить, вторая, третья... все неудачно. А тема для беседы была: сразу же после I Съезда команда Ельцина начала фронтальное наступление на СССР, получившее название "Война законов". Верховный Совет работал как часы, принимая законы и постановления, сужающие сферу компетенции союзных органов власти и расширяющие полномочия российских. Последствия такого рода действий были достаточно ясны, но не только это раздражало меня и некоторых моих товарищей. Демонстративно авторитарный стиль Бориса Ельцина, его открытое пренебрежение позицией демократической общественности, постоянно демонстрируемый вождизм.
Именно в это время, то есть через несколько месяцев после I Съезда, у меня произошел памятный разговор с Геннадием Бурбулисом, открывшим мне глаза на мотивацию ельцинского окружения.
Сейчас многие уже забыли эту фамилию, а тогда, в начале 90-х, Геннадий Эдуардович Бурбулис был звездой первой величины на российском политическом небосводе. Кандидат философских наук из Свердловска, где Ельцин несколько лет был секретарем обкома партии, активный неформал, народный депутат СССР, руководитель избирательного штаба Ельцина в 1991 году, наконец, Государственный секретарь Российской Федерации. Должность эта была придумана Ельциным специально под Бурбулиса и примерно соответствовала полномочиям нынешнего главы администрации президента, а с учетом их личных отношений, влияние Геннадия Эдуардовича на российскую политику в 1990-91 годах было беспрецедентным.
Как близко знакомые, мы общались на короткой ноге. Однажды, осенью или зимой 1990-го года, нам случилось вместе возвращаться из Ленинграда в одном купе "Красной стрелы". Пили чай с коньяком, разговаривали откровенно:
- Как тебе объяснить, Гена? То, что в последнее время происходит с Ельциным и вокруг него, мне активно не нравится. Скажу тебе прямо, на I Съезде ты немало способствовал тому, чтобы я проголосовал за Бориса Николаевича. Я ведь не хотел этого делать, ты знаешь. Уговорили, убедили: другого варианта нет, политический "таран", демократические преобразования... Ну не ты один, конечно. Ельцин - Председатель Верховного Совета, с каждым днем все дальше от депутатов, вокруг сплошные чиновники старой номенклатурной закваски, ничего не видит, никого не слышит. До добра это не доведет.
Геннадий Эдуардович смотрел на меня веселыми, искрящимися глазами, прихлебывал чаек, отмалчивался. Я вошел в раж, начал размахивать руками и брызгать слюной:
- Разве это демократия, Гена? Это авторитаризм! Он же хуже Горбачева, ослепли вы все что ли?!
Геннадий Эдуардович мягко улыбнулся, еще прихлебнул чайку, и вдруг, близко наклонившись ко мне, зашептал:
- Ты ничего не понимаешь, Илья, наивный как теленок, все идет так, как и должно идти. Чудак-человек: мы живем в России. Ты знаешь, что такое Россия? Ты хоть немного понимаешь свой народ? России нужен царь, неважно, как он называется: генсек, председатель, президент... Царь!!! Да, Ельцин не слишком умен и мало образован, но у него есть главное - колоссальный инстинкт власти! Для него жизнь и власть - это одно и тоже. Он будет царем. Демократия, плюрализм, свободы - все это в данный момент чепуха. Потом, все будет потом, когда общество созреет. А сегодня России нужен царь. И чем он глупее, тем лучше! Во-первых, потому, что это соответствует уровню развития народа; во-вторых, пока он будет грести двумя руками власть, МЫ, еще раз - МЫ, будем дергать за ниточки!
Он внезапно смутился и замолчал, поняв, что наговорил лишнего и явно пожалел об этом:
- Давай-ка лучше спать, утро вечера мудренее.
* * *
На этот же период приходится и моя первая публичная размолвка с так называемой "демократической общественностью".
Ново-Огаревский процесс близился к завершению. С большим трудом, скрипом, издержками, но Горбачеву удавалось уламывать лидеров союзных республик. Разумеется, тех, которые были вовлечены в процесс. С потерей Прибалтики, все уже, похоже, смирились, республики Закавказья уплывали в независимость на полных порах... Но каркас Союза еще держался.
Ельцин занимал двусмысленную позицию: выступая перед российскими депутатами, он клялся и божился, что подпишет союзный договор, конечно, с оговорками, конечно, с учетом интересов республики, на демократических началах...
В Ново-Огарево он вел себя совсем иначе, торпедируя все конструктивные предложения союзной стороны.
Я решил высказаться публично и открыто изложить свою позицию.
Вскоре в газете "Смена" появилась моя статья: "Демократам нужен союзный договор!", в которой я прямо заявил, что право наций на самоопределение вплоть до отделения, которым как жупелом размахивали многие рьяные демократы, является анахронизмом, а попытки его реализации чреваты страшными потрясениями. Прозвучало и предупреждение: возможность перерастания межнациональных конфликтов в открытую гражданскую войну.
Боже мой, что тут началось! Мне позвонили из Координационного совета Ленинградского народного фронта и официально предупредили, что специально к моему ближайшему приезду в Питер готовится заседание актива ЛНФ, посвященное разбору моего персонального дела: "Что Вы там понаписали в статье, это ужас!". Уклоняться от встречи с коллегами я не стал, приехал в Питер и пошел "на ковер".
Зал одного из домов культуры был полон негодующей общественностью. Правда, транспарантов "Позор Константинову!" еще не было, они появятся позже. Но были суровые лица, осуждающие взгляды и враждебное молчание.
Я старался вовсю. Пытался объяснить, убедить, доказать. Я говорил, что демократия и национализм - это разные вещи, что Советский Союз - наша общая Родина, что экономика страны представляет собой единый комплекс, из которого невозможно безболезненно вырвать ни одного звена, что потакание национальным меньшинствам угрожает интересам большинства, и, наконец, что существуют внешнеполитические проблемы, военные угрозы, национальная безопасность. Мои слова словно уходили в песок, аудитория слушала и не слышала, все более раздражаясь и накаляясь. По залу волнами пробегал негодующий ропот. Потом были вопросы и выступления. Вопросы сводились к тому, как я посмел посягнуть на "святое". А в выступлениях многочисленных ораторов звучали фразы: "Империя зла", "Карфаген должен быть разрушен", "каждая нация имеет право", "великодержавный шовинизм", и, наконец, прозвучало - "позор!".
К огорчению собравшихся, я ушел не покаявшись.
Тогда мне казалось, что все произошедшее - недоразумение, результат недопонимания, поспешности в суждениях и горячности моих друзей-демократов.
Не знаю уж почему, но этот инцидент не имел никаких организационных и политических последствий. Я все еще оставался демократом, причем одним из самых радикальных, дружил с Салье и Пономаревым, и даже участвовал вместе с ними в создании Демократической партии России.
На эту партию мы возлагали много надежд. "Демократическая Россия" была слишком расплывчата: и по своим программным целям и по настроению состоящих в ней людей. Хотелось создать действительно демократическую организацию, свободную как от бюрократических напластований, так и от националистических перегибов. Этакую квинтэссенцию демократического движения.
Первой загорелась Салье. Это было еще накануне Съезда, она пришла ко мне в номер с горящими глазами и клочком бумаги в руках:
- Илья, это манифест новой партии - "Демократической партии России". Он перевернет страну!
На следующий день была встреча с Львом Пономаревым и Николаем Травкиным, еще через день подключился Гарри Каспаров - шахматный гений, искренне убежденный, что раз уж он стал чемпионом мира, то все хитросплетения большой политики для него не сложнее индийской защиты.
Слепили оргкомитет. Возглавил его Николай Травкин, как самый статусный политик из всех участников.
В конце мая состоялся учредительный съезд новой партии.
Там я получил первый урок партийного интриганства.
Николай Травкин, на вид простоватый рабочий мужичок, не способный ни на какие хитрости, оказался изощренным и коварным политиком. Он, как председатель оргкомитета, занимался организационными вопросами: региональные квоты делегатов, состав рабочих органов съезда, аппарат, помещения и прочие "мелочи". А мы с Салье пыхтели над программными документами - чудаки, права слова! Пока мы ломали голову над соотношением демократии и свободы, Коля Травкин втихую написал под себя любимого Устав, отобрал делегатов съезда, сформировал надежную счетную комиссию... оказалось, что это самое главное - счетная комиссия. Это сейчас все вспоминают Иосифа Виссарионовича Сталина: "Неважно, как голосуют, важно, кто считает".
В начале 90-х демократы были еще страшно наивны: никто из нас не допускал мысли, что на съезде демократической организации возможны фальсификации. Николай Травкин наглядно продемонстрировал нам, что это не только возможно, но и легко осуществимо.
Уже в ходе работы съезда мы с Салье поняли, что нас попросту обвели вокруг пальца, возмущались, "хлопали крыльями", а Травкин, спокойный как удав, делал свое дело - создавал свою партию.
Это была первая демократическая партия, созданная под конкретного человека. С тех пор и пошло: что не съезд - то фальсификации, что не аппарат - то манипуляции, что не партия - то вождь.
Однако первого урока мне оказалось недостаточно. Вскоре мы с Салье и Пономаревым создали оргкомитет Свободной демократической партии.
Почувствуйте разницу: "Демократическая партия" и "Свободная демократическая партия", то есть у Травкина авторитаризм, а у нас - демократия. Вскоре, правда, выяснилось, что без вождя все равно не обойтись - "вождем" стала Марина Салье. Терпел я недолго и вскоре оказался в Российском христианском демократическом движении, "вождем" которого считался Виктор Аксючиц.
Нет, я не имею ничего против этих людей в человеческом плане: Николай Травкин в личном общении - умный и милый человек, Марина Салье, при всех ее "демократических закидонах" - достойная женщина, к которой я на всю жизнь сохранил глубокое уважение. Что касается Виктора Аксючица, то я до сих пор поддерживаю с ним хорошие приятельские отношения.
Дело в другом: не получается демократия в России, ни в большом, ни в малом, ни на уровне страны, ни на уровне партии. Как не крути, а обязательно вылезет маленький царек.
Мои демократические иллюзии постепенно рассеивались. Процесс шел медленно и мучительно, ускорила его, как это не покажется странным, поездка в Соединенные Штаты Америки.
Вы помните, чем была Америка для поколения 80-х? Страной обетованной. Воплощенной мечтой. Царством демократии и блистающих супермаркетов - короче, раем на земле.
В начале 80-х мы, затаив дыхание, слушали эти строки из песни "Наутилус Помпилиус":
...Гудбай, Америка, о-о
Где я не буду никогда
Услышу ли песню
Которую запомню навсегда...
Это был гимн целого поколения, которое надеялось и не верило, что нам удастся хотя бы прикоснуться к этой легендарной стране. А сколько было выпито портвейна под эту песню, сколько сказано громких слов.
И вот я в США. Лето, страшная жара, запах мочи на грязных нью-йоркский улицах, черная дыра Гарлема, карикатурный Брайтон Бич, наполненный нашими бывшими соотечественниками, несчастными и убогими одновременно. Бездомные, спящие на вентиляционных люках, нищие, роющиеся в мусорных баках, и густой слой окурков и презервативов под ногами.
Вы не видели такой Америки? А я видел! Видел негров в засаленных ливреях, распахивающих двери шикарных лимузинов, из которых бодро выпрыгивала преуспевающая Америка - обязательно белая, хорошо образованная, пахнущая дорогим одеколоном и политкорректная до отвращения.
Это было наше будущее во всем своем великолепии и отталкивающем безобразии. К великолепию Америки я был готов, ее грязь и убожество поразили меня до глубины души.
Да нет, Америка - Великая страна, в ней есть все: изобилие, о котором можно только мечтать, архитектура, воскрешающая в памяти кадры из фантастических фильмов, гигантские заводы, цветущие поля, прекрасные парки.
Но есть и то, с чем невозможно примириться: атмосфера непереносимого лицемерия, социальный мир - напоминающий отвратительную пародию и витающая в воздухе ненависть между людьми, особенно, если это люди с разным цветом кожи.
Мне запомнился странный разговор, который состоялся у меня в Чикаго с чернокожим вице-мэром этого огромного города, умным и откровенным человеком.
Сначала мы обменивались ничего незначащими вежливыми фразами. Не знаю почему, меня прорвало:
- Я много слышал о расовом мире и гармонии в США. Хочется верить, что так оно и есть на самом деле. Однако некоторые вещи настораживают. Я обратил внимание на одно обстоятельство: крупный менеджер, управляющий компанией, директор банка, чаще всего белый, англосаксонского происхождения, коренной американец. А вот улицы метут обычно чернокожие или латинос. Это совпадение?
Мой собеседник очень внимательно посмотрел на меня сквозь круглые стекла дорогих очков:
- Нет, это закономерность. Расовая проблема в США далека от решения. Наоборот, она все больше обостряется. Существует порочный круг: в негритянской семье рождаются дети, отец, как правило, сидит в тюрьме, мать получает пособие и подрабатывает проституцией. Лет с двенадцати девочки выходят на панель, мальчики начинают торговать наркотиками. Потом они женятся и рожают детей. Отец садится в тюрьму, мать получает пособие и подрабатывает проституцией. Увеличение пособия приводит только к одному результату - рождается больше детей, которые выходят на панель и торгуют наркотиками.
Он помолчал и добавил с печальной улыбкой:
- У вас в СССР сейчас большие проблемы, в том числе и на национальной почве. Поверьте моей интуиции: пройдет лет пятьдесят и в Соединенных Штатах начнется такое, по сравнению с чем все ваши беды покажутся детской игрой. Дату катастрофы можно вычислить математически - это произойдет тогда, когда цветных в Америке станет больше, чем белых.
Мне было жаль уезжать из Чикаго, уж очень красивый город с величественными небоскребами, фантасмагорическим лабиринтом улиц и изумительной панорамой на озеро Мичиган.
Нас ожидало путешествие через всю Америку - с востока на запад с заездом в патриархальный Арканзас. Были сотни встреч, каждая из них что-то добавляла в копилку моего понимания американцев и усиливала отторжение этой страны.
Забавная беседа была в том самом Арканзасе. В поместье наследника знаменитой фамилии Вессен, той самой, что изобрела один из символов Соединенных Штатов - длинноствольный револьвер "Вессен - Смит", о котором говорят, что именно он породил американскую демократию, уровняв в правах великана и карлика.
У Вессена собралась изысканная компания местных аристократов. Говорили о русской литературе, истории, политике, было выпито изрядное количество старого калифорнийского вина. Языки развязались, и я услышал поразившую меня новость. Разговор на эту тему завязался случайно с реплики Вессена:
- Мы, американцы...
Какой-то седовласый старикан резко одернул хозяина:
- Какой ты американец?! Ты - янки! Здесь еще помнят, как твой дед приехал в наши края. Это мы - чистокровные американцы, настоящие конфедераты, сохраняющие верность своим идеалам.
Вскоре я выяснил, что все население Соединенных Штатов делится на две неравные категории: американцы, то есть белые южане, потомки тех, кто воевал некогда на стороне Конфедерации и все прочие - янки, то есть человеческий мусор, независимо от цвета кожи, социального положения и образования. Это они - разноцветные янки - раздавили в 1865 горстку героически сражавшихся конфедератов и превратили настоящую Америку в человеческую помойку.
В конце вечера окончательно захмелевшая компания стоя исполняла Гимн конфедератов и клялась возродить величие Америки.
Я с грустью смотрел на эту картину и вспоминал слова моего собеседника из Чикаго.
Добил меня Сан-Франциско - прекрасный город на берегу Тихого океана. Все там замечательно: и старые кварталы, заставляющие вспомнить времена освоения Дикого Запада; и Чайнотаун, такой "чайно", какого не встретишь и в Китае; и знаменитый красный мост "Золотые ворота".
Я, конечно, не знал тогда, что Сан-Франциско считается гомосексуальной столицей Америки - люди, как люди.
Хорошее настроение, хорошая погода. Мы с переводчиком сидим в оживленном кафе, хрустим креветками в тесте, запивая это лакомство пивом, с любопытством поглядываем по сторонам. За соседним столиком тусуется компания симпатичных девушек. Кажется, чуть под хмельком. Поглядывают на нас, кокетничают, одна из них даже махнула ручкой. Или я не мужчина - я приветливо помахал ей в ответ. Переводчик наступил мне на ногу под столом, заметно взволновался и покраснел:
- Илья, осторожнее.
- А в чем дело?
- Это трансвеститы. Познакомишься - потом не отвязаться будет.
К своему стыду должен признаться, что значение слова "трансвестит" мне было тогда неведомо. Долго я расспрашивал своего собеседника, а, осмыслив услышанное, позорно сбежал. Уже на улице я задал ему последний вопрос:
- А как различать-то?
- Достоверно только в постели.
Вывод для себя я сделал простой: от девушек в Сан-Франциско следует держаться подальше.
На следующий день в городе был праздник - парад сексуальных меньшинств. Это грандиозное мероприятие, на которое собираются геи и лесбиянки со всей страны. Весь город заполняется толпами ярко накрашенных людей неопределенного пола, звучит бравурная музыка, мелькают голые задницы и груди, на стенах домов вывешиваются плакаты. Вся эта публика не просто демонстрирует свою сексуальную ориентацию, а борется за права меньшинств. В тот раз главной содержательной темой "мероприятия" была организованная в масштабах всей страны кампания за право гомосексуальных семей на усыновление ребенка. Смотреть на все это мне было тошно.
А вечером прием в мэрии. Мэр - очень представительный мужчина с изысканными манерами лично приветствовал русских гостей. Завязалась оживленная беседа, конечно, о ситуации в нашей стране. Американцев очень интересовала политика, особенно перспективы развития многопартийной системы. Я начал рассказывать о тех партиях, которые на тот момент существовали в России, упомянул одну из самых экзотических, кажется, либерторианскую. Привел по памяти какие-то фрагменты из ее программы, касающиеся отстаивания прав сексуальных меньшинств и защиты животных. Мэр оживился:
- О, замечательная программа, замечательная партия! Вы, наверно, являетесь ее членом?
- Да нет, пока еще не вступил, сомневаюсь.
- Почему?
- Никак не могу решить для себя, кто мне ближе - гомосексуалисты или животные.
Мэр долго переварил ответ, а когда до него дошло, резко оборвал разговор, развернулся и, не попрощавшись, ушел.
Несчастный переводчик с опрокинутым лицом шептал мне:
- Илья, что Вы натворили, он же педераст!
В тот же вечер я выяснил, что большинство активистов местного отделения демократической партии США относится к той же человеческой категории.
Нельзя сказать, чтобы я сильно расстроился по поводу собственной неполиткорректности, скорее наоборот.
Тем же вечером, допивая с переводчиком вторую бутылку водки, я вдруг отчетливо осознал, что НЕ ХОЧУ БЫТЬ ДЕМОКРАТОМ! Одной только мысли о том, что в Москве будут проводиться гейпарады, а мэром столицы может стать педераст, хватило мне для того, чтобы стукнуть кулаком по столу и крикнуть в лицу ошалевшему переводчику:
- Гори она синим огнем ВАША демократия!
* * *
В Москву я вернулся как раз накануне II съезда движения "Демократическая Россия". Вопрос стоял принципиально: поддерживает ли демократическое движение Ново-Огаревский процесс, одобряет ли саму идею подписания нового союзного договора. По этому поводу в "Дем.России" давно уже шли ожесточенные споры. Ко II съезду контуры враждующих группировок и их позиции окончательно определились.
Большинство, возглавляемое Юрием Афанасьевым, Галиной Старовойтовой, Львом Пономаревым, Ильей Заславским, Владимиром Боксером и другими радикалами выступало категорически против Союза, в каких бы то ни было формах. Отвергалась даже идея конфедерации. Более того, среди руководителей "Дем.России" преобладало мнение, что не только СССР должен быть разрушен "до основания", но и Российскую Федерацию следует подвергнуть расчленению, предоставив независимость автономиям. Они были настроены фанатично и не считались ни с какими аргументами. Их не пугали возможные последствия и, судя по всему, совершенно не волновала судьба русского народа, который становился главной жертвой подобной "вивисекции".
К тому времени через Верховный Совет РФ уже протащили Закон о реабилитации репрессированных народов, предусматривающий, в частности, так называемую "территориальную реабилитацию". Чтобы понять значение этого обстоятельства, достаточно вспомнить, что в сороковые годы насильственному переселению были подвергнуты десятки народов и национальных групп. На прежней территории их компактного проживания за это время основательно обустроились соседи, сменились поколения, выросли и состарились люди, для которых эта земля стала родной.
В соответствии с этим чудовищным законом всех этих людей, вместе с семьями и скарбом, надлежало в принудительном порядке выселить, а в их дома вселить репрессированных. Даже круглому дураку было ясно, к чему приведет такая практика. Резня, как минимум! И вскоре такая "резня" состоялась, при попытке вернуть ингушское население в Пригородный район Северной Осетии. Точное количество жертв до сих пор не известно, но счет шел на тысячи человеческих жизней. Кстати, одним из авторов и главным "толкачом" этого закона был известный правозащитник и "гуманист" Сергей Адамович Ковалев. Каким праведным гневом горели его глаза, когда в зале Верховного Совета он с пеной у рта отстаивал идею территориальной реабилитации! До сих пор не могу понять, чем руководствовался он и подобные ему люди - "любовью" к репрессированным или ненавистью ко всем остальным.
Страшно себе даже представить, что аналогичные процессы могли быть запущены по всей территории России. А ведь в случае провозглашения независимости автономных республик, это стало бы реальностью.
Теперь вы понимаете, почему борьба внутри "Демократической России" приобрела принципиальный характер - на кону стояла судьба страны.
Радикалы напирали, чувствуя поддержку Ельцина, к тому времени уже Президента Российской Федерации. Именно он, в конечном счете, был главным вдохновителем расчленения СССР и его возможности влиять на политические процессы в стране возрастали с каждым днем.
История избрания Бориса Ельцина президентом России заслуживает отдельного описания, но об этом, с вашего позволения, в следующей главе.
Радикалам противостояла немногочисленная оппозиция демократов-государственников, к которой принадлежал я.
Весной 1991 три партии - Демократическая партия России (Николай Травкин), Российское христианское демократическое движение (Виктор Аксючиц, Илья Константинов), и Конституционно-демократическая партия - Партия народной свободы (Михаил Астафьев), выступавшие за сохранение государственного единства входивших в СССР республик, образовали внутри "Дем.России" блок "Народное согласие".
На съезде "Дем.России" мы попытались дать бой. Напрасная попытка. Ход съезда был заранее подготовлен и срежиссирован. Дали выступить только Николаю Травкину, который от нашего имени заявил о категорическом несогласии с политикой руководства движения и о выходе блока " Народное согласие" из "Демократической России".
Под свист и улюлюкание демшизы мы покинули зал заседаний. Демократия в России умирала, еще не успев родиться. Побеждала демократура!
05.06.2008
Илья Константинов
www.nasledie.ru
Док. 450619
Перв. публик.: 05.06.08
Последн. ред.: 15.07.08
Число обращений: 174
Константинов Илья Владиславович
|
|
|
