Об охотничьих качествах "Акелы" судить не берусь, но политическая ошибка была сделана. Заботливо охранявшийся режим "рейтингократии" рассыпался за месяц. И пока не совсем понятно, — чем его можно было бы заменить. Если не вдаваться в конспирологические гипотезы о подставе, заговоре или политическом суициде (хотя они вполне уместны), то ситуация выглядит так. Вместо того, чтобы бросить в толпу на копья своих беспредельничающих бояр, царь-государь решил покрыть их грешки своим же беспредельным рейтингом. Вместо стяжания россиянами духа мирна, "на шарап" пошел сам рейтинг. Социологи отметили удивительную вещь — ни рейтинги, ни даже антирейтинги горе-реформаторов не изменились. Их просто не заметили, перенеся весь гнев на покровителя.

Механизм затыкания созданных реформами политических дыр не сработал в первый же раз, когда он всерьез понадобился. И этот итог был вполне закономерен. Власть совершила политическую, социально-психологическую. Даже, с позволения сказать, гендерную ошибку.

Впрочем, ошибка эта была запрограммированна. В течение нескольких десятилетий, если не столетия, либеральные идеологи, публицисты, культурологи, убеждали нашу власть в том, что она представляет для "вечно бабьей русской души" сильное, мужское начало, которое может властно навязывать свою волю. Именно на таком понимании соотношения "мужского" и "женского" в русской политике основывались бесчисленные доктрины "правительства, как единственного европейца в России", упования на "модернизацию сверху" и прочие нанесшие немало вреда внутреннему миру в России утопии.

Между тем, банальные бихевиористские наблюдения над поведением общества и власти в России последние несколько столетий (с момента разрушения сперва Лжедмитрием и Мариной Мнишек, а затем царевной Софьей и Петром Великим традиционного патриархального стиля российского властвования) покажут нам обратную ситуацию. "Народ" (категория, признаю сразу, условная) относится к власти не как женщина к сильному мужчине, от которого она ищет оплодотворения и защиты. Напротив, отношение к власти скорее напоминает отношение к вздорной, склочной, и боевой бабе. К ветреной, но умной стерве, от которой, помимо естественного удовлетворения, ожидается, что она возьмет на себя все скучные работы по дому, "построит" мужа и челядь и, хоть и будет поколачивать, но "в обиду" мужа не даст.

Очень странно, что создатели мифологемы "власти как мужского начала" не обратили внимания на род этого существительного не только в русском, но и в большинстве индоевропейских языков. Наверное, не совсем случайно, "Русская равнина" была в древности местом кочевания "женоуправляемых народов", начиная от легендарных амазонок. Сюда надо отнести и вполне историчных сарматов, которых любители сочинять фантастические истории "древнейшей Руси" исправно записывают в наши прямые предки. Да и период "женоуправляемости" в истории императорской России и длился дольше, и прошел для страны куда успешнее, чем аналогичные периоды в истории других европейских держав.

Архетипическую картину взаимоотношения "мужика" народа и "бабы" власти, представляет, пожалуй, пушкинская "Сказка о рыбаке и рыбке". Именно "баба" представляет здесь амбициозное, волевое начало. Старуха вынуждает старика исполнять все новые и новые ее желания. Она побуждает ко все новым "подвигам", ни один из которых не может удовлетворить ее властолюбия. Конечное крушение тоже вполне закономерно, — амбиции "бабы" растут, при этом ее нежелание расплачиваться за их удовлетворение хотя бы элементарной благодарностью приводит к итоговому наказанию.

"Романы" народа с властью развиваются примерно одинаково. Мужчина (народ) хочет от дамы (власти) выполнения вполне понятных и законных его желаний. Эти желания в каждом случае сформулированы вполне ясно (будь-то государственная мощь, преуспеяние, или расправа над крамолой да изменой). За удовлетворение этих желаний он готов простить даме большие и малые несовершенства ее характера — будь то дурь, мотовство, а порой даже и походы на сторону. И что самое главное, как и положено настоящему мужчине, народ способен довольно долго ждать. И любить авансом, любить надежду на будущие отношения, а не действительное положение вещей.

Именно в этом мужском романтическом долготерпении, а не в мнимой "бабьей покорности" (выражение, которое явно мог изобрести лишь тот, кто никогда не имел дела с женщиной) и заключен секрет той стойкости, с которой русский народ сносил художества своей власти. Изредка, впрочем, вознаграждаемый, то триумфами величия, то краткими периодами относительного мира и достатка, то, на худой конец, отрубленными головами бояр.

Страшными же бывали те моменты, когда власть показывала народу то, что не должна показывать мужчине ни одна женщина, если желает сохранить власть над ним: "Всё равно не дам". После этого "не дам", всякие любовь и интерес исчезают за секунду, сменяясь в лучшем случае, равнодушной неприязнью, а в худшей — ревниво-мстительной ненавистью. Во всяком случае, любят "с надеждою" после этого уже другую женщину.

Путинская рейтингократия попала в гендерную ловушку. Президент, вполне приятный мужчина, нравился российским женщинам, а потому было решено, что Россия влюблена в него "по бабьи" и все покроет, все простит, и, омыв ноги слезами, волосами оботрет. Однако хоть Россией обычно правят мужчины, род у власти все равно женский. И путинскую власть любили с надеждой, как молоденькую, сильную, фертильную и умненькую бабенку, которая маленько поднаберется опыта и все сделает "в лучшем виде".

Тем более, что цели ей ставились не ахти какие великие, — немного национального достоинства, немного деньжат, и некоторое количество столбов по дорогам — не обязательно висельных, можно и просто позорных. По общему мнению, дело-то было, плевое и мускульного перенапряжения не требующее. Но, все-таки, бесконечные рассказы бабенки про "болящую голову", "критические дни", "ревнивого мафиози из соседнего подъезда" и "завал на работе", а также "моральные препятствия" воспринимались с пониманием. Причем, препятствия постарались еще и устранить, заключенным по форме и со всеми штампами браком, дважды подтвержденным.

В течение второй половины прошлого и начала этого года, власть показала, что "не даст". То есть совсем. Дальше объятий за талию дело не дошло и не дойдет никогда. То ли "другому отдана и будет век ему верна", то ли ориентация не та и гормональный фон нарушен, то ли "мне противно" и всё тут. Презентовался этот отказ, к тому же, уже не в форме классической "стервы", а в рекомендованном горе-культур-психологами "маскулинном стиле" — что хочу с тобой, то и буду делать. Поскольку, как известно, "Россия — сука" и всё такое.

Результат не замедлил сказаться. Блестяще обнажив властную "фемининность". Недолго покочевряжившись, власть повела себя именно как женщина, понявшая, что совершила ошибку, то есть начала строить глазки, объяснять, что она не то имела ввиду и даже подставлять для ощупывания коленки. Но поезд ушел, не факт, что положение может спасти даже полная капитуляция.

Ситуацию пока спасает лишь то, что пока у нашей заигравшейся дамы нет на горизонте сколько-нибудь достойных соперниц. В этой ситуации ее, может быть, будут какое-то время еще приглашать, но через "гадливость на душе", и оставшееся время романа уйдет на лихорадочные поиски достойной замены.

У мужчины в этой ситуации особой проблемы нет, если он живет, конечно, не в тундре. Проблемы, причем большие, у женщины. Можно, конечно, в лучших шансонных традициях сбежать со сберкнижкой, ежели она на предъявителя. Мможно попытаться от неудавшегося любовника тихо избавиться с помощью мафиози из соседнего подъезда. Можно поискать какой-то разумный совет в объемистой "Школе стервы", продающейся на лотке у метро. Но, в любом случае, спасение отношений сегодня полностью зависит от неразумной дамы.

http://www.apn.ru/opinions/article9228.htm

03.02.2005

Док. 449247
Перв. публик.: 03.02.05
Последн. ред.: 02.06.08
Число обращений: 368