|
|
Илья Константинов: Ни о чем не жалею. Глава VIII. Суверенитет.
Назад
|
Илья Константинов: Ни о чем не жалею. Глава VIII. Суверенитет.
|
Май-июнь 1990г. Сейчас это время трудно восстановить в памяти и не потому, что забыты факты и стерты лица, а потому, что начисто выветрилась атмосфера того времени - пьяная атмосфера революционной весны. Гигантские митинги на Манежной площади - сотни тысяч людей: "Долой Горбачева!", "Долой КПСС!", "Долой привилегии номенклатуры!", "Гдляну, Иванову - Ура!".
Чего хотели все эти люди, собиравшиеся на площадях, часами кричавшие "Долой!" и "Ура!"? Многие из них, наверное, до конца не отдавали себе в этом отчета, все жаждали свободы, справедливости, достатка, чтобы пропали многокилометровые очереди в продуктовых магазинах, чтобы можно было свободно издать книгу, купить квартиру, построить дом.
Но при этом, чтоб все было "по-честному", справедливо и, хорошо бы, поровну. Хорошо бы, чтобы капитализм и социализм сплелись в любовных объятиях и породили чудо обновленного социализма, того самого, который "с человеческим лицом" и мясистыми бюргерскими ляжками.
Именно поэтому так популярна была тогда борьбы с привилегиями и злоупотреблениями номенклатуры - как же так: полки в магазинах сверкают девственной белизной, а там, в Кремле, кушают стерлядку.
Героями времени были Тельман Гдлян и Николай Иванов - следователи генеральной прокуратуры, поднаторевшие в разоблачениях партийной бюрократии.
Когда следователю Иванову отказали в прямом эфире на ленинградском телевидении (он имел на это право, как союзный депутат) разразился такой скандал, что председатель ленинградского телерадиокомитета был освобожден от должности, а его заму пришлось срочно предоставлять Иванову эфир, да еще с извинениями. Следователь говорил о коррупции в высших эшелонах власти, о "взятках четы Горбачевых".
А в это время от государства начали откалываться первые куски: в середине апреля о выходе из СССР заявила Литва, в начале мая Верховный Совет Латвии принял Декларацию о восстановлении независимости Латвийской республике. Готовилось аналогичное решение в Эстонии. В Грузии сторонники независимости сгруппировались вокруг Звиада Гамсахурдиа, сформировавшего знаменитый "Круглый стол".
Всю страну потрясли трагические события в Эстонии и Латвии, сопровождавшиеся человеческими жертвами, известные, главным образом, как "штурм Таллинского телецентра".
Между Арменией и Азербайджаном шла необъявленная война.
Горбачев метался, не зная, что предпринять.
В такой обстановке открывался в Кремле I Съезд народных депутатов РСФСР.
С самого начала он пошел по сценарию, разработанному демократами.
Открывал Съезд председатель Центральной избирательной комиссии Василий Иванович Казаков - зашуганный аппаратный работник, не имевший ни таланта, ни навыков укрощения человеческой стихии.
А Съезд бушевал. В проходах были установлены микрофоны, к которым выстраивались длинные очереди ораторов, непрерывно требовавших слова, то "по повестке дня", то "по регламенту", то просто для того, чтобы выкрикнуть популярный лозунг.
Как и планировал штаб Ельцина, в повестку Съезда удалось внести проект "Декларации о государственном суверенитете РСФСР".
Это был непростой документ. В первых его строках провозглашался государственный суверенитет РСФСР на всей ее территории, и декларировалась решимость создать демократическое государство "в составе обновленного Союза СССР". При этом пятый пункт Декларации устанавливал верховенство российских законов над законами союзными.
Что означала формулировка "в составе обновленного Союза СССР", никто из авторов документа толком объяснить не мог.
То, что в существующем виде СССР развиваться дальше не мог, было видно невооруженным взглядом. Государство сыпалось на глазах, при этом его демонтаж осуществлялся на совершенно законных основаниях.
Статья 72 Конституции СССР гласила: "За каждой союзной республикой сохраняется право свободного выхода их СССР", причем никаких ограничений на это право не предусматривалось.
Поэтому, когда Верховные Советы прибалтийских республик принимали решения о восстановлении независимости, они действовали абсолютно законно, а любые попытки принудить их к подчинению союзному центру (вроде абсурдного постановления Совета Министров СССР о блокаде Литвы) - были совершенно антиконституционными.
Как же такая конструкция могла продержаться 70 лет? Проверенная методика, политика кнута и пряника. С одной стороны - страх перед КГБ. Каждый, кому в доперестроечную эпоху приходило в голову идея провозгласить суверенитет своей республики, рисковал немедленно оказаться в тюрьме или в сумасшедшем доме.
А, с другой стороны, союзное государство регулярно подкармливало национальные окраины. Проявлялось это буквально во всем: масштабы финансирования, выделение лимитов, система ценообразования - были нацелены на обеспечение более высокого уровня жизни в национальных республиках. Плюс к этому, каждая союзная республика, кроме России, имела некоторые элементы самоуправления, а Украина и Белоруссия даже были представлены в ООН. Свои компартии, академии наук и художеств, свои кадры, свои люди, теневая подкормка... и почти неограниченная коррупция. Национальные элиты жировали.
А российская глубинка погружалась в нищету и беспросветное пьянство.
Еще во времена работы в Институте экономики сельского хозяйства, мне случилось побывать в одном из колхозов Владимирской области. Место было глухое. Осенью и весной добраться из ближайшего города удавалось лишь на тракторе, и то, не всегда. Колхоз оказался большим и по местным меркам считался богатым. То, что я там увидел, запало в память на всю жизнь: подвешенные на цепях коровы (чтоб не падали), колхозники уже к обеду пьяные в стельку, самое страшное - лица детей - с явными признаками дегенерации у каждого второго.
В это же время в Литве, Латвии и Эстонии советское государство обеспечило гражданам уровень жизни, близкий к западноевропейскому. За что коренные жители этих республик платили русским лютой ненавистью. В этом я неоднократно убеждался на себе.
Впервые приехав в Вильнюс в 1973 году еще сопливым салажонком, имевшим о национализме самое смутное представление - типа "в жуткой Америке линчуют негров" - я искренне считал всех советских людей братьями, независимо от национальной принадлежности, так воспитан был.
Литовцы очень быстро объяснили мне, что к чему: по-русски понимать они категорически отказывались, в ресторанах и кафе обслуживали в последнюю очередь, а местные девчонки шарахались от нас, русских парней, как от прокаженных.
К чему я это все? К тому, что видимость национального согласия и мира в СССР сохранялась, главным образом, за счет России: потом русских рабочих, талантом инженеров, выдержкой офицеров и солдат.
Такой союз невозможно было поддерживать вечно. Да и не нужно!
Поэтому и возникла идея писания нового Союзного договора, предполагающего построение союзного государства на иных основах. На принципах реального равноправия союзных республик, включая Российскую Федерацию.
Вот откуда в Декларации о суверенитете появилась фраза: "в составе обновленного Союза ССР", вот почему Декларацию поддержали почти все делегаты Съезда, включая меня.
Пятый пункт Декларации, утверждавший верховенство российского законодательства над союзным, был самым спорным. Вокруг него, в основном, и ломались копья. Все прекрасно понимали, что такое решение может привести к параличу союзного государства.
Но в это время в Ново-Огарёво уже шли переговоры Горбачева с лидерами девяти союзных республик: России, Украины, Белоруссии, Азербайджана, Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, Киргизии и Туркмении о заключении нового союзного договора.
Переговоры шли туго, нам было об этом известно. В демократической среде существовало мнение, что главная помеха успешному завершению переговорного процесса - излишне жесткая позиция Горбачева и его команды.
Оставалась надежда, что независимая позиция Российского Съезда подтолкнет союзное руководство к определенным уступкам, сдвинет переговоры с мертвой точки.
Принимая решение, голосовать за "Декларацию о государственном суверенитете РСФСР" разные группы депутатов руководствовались различными мотивами.
"Демократическая Россия", так называлась довольно разношерстное депутатское объединение сторонников Ельцина, рассматривала этот документ как главный инструмент борьбы за власть. По принципу: "если нельзя взять власть на всей территории Союза, ограничимся РСФСР, а там видно будет"!
Встречались, конечно, среди демократов и наивные идеалисты, искренне верившие в право наций на самоопределение, вплоть до отделения. Это старая социал-демократическая иллюзия сохранилась в некоторых головах еще с ленинских времен. Но таких, было подавляющее меньшинство.
А коммунисты? У тех были свои резоны. Создаваемая в дни работы нашего Съезда Коммунистическая партия Российской Федерации, лидером которой стал Иван Кузьмич Полозков, в массе своей была настроена архиконсервативно. Доминирующим настроением среди ее членов оказалась ностальгия по генералиссимусу Сталина, а всякие разговоры о перестройке лидеры российских республик считали контрреволюцией. Они тоже питали надежды на перехват власти внутри Российской Федерации. Коротко говоря, Декларация о суверенитете оказалась той точкой, в которой переплелись интересы самых разных социальных слоев, групп, политических течений, подавляющего большинства депутатов. В итоге: 907 голосов - "за", "против" - 13, при девяти воздержавшихся.
Я тоже голосовал "за", хотя и понимал возможные последствия принятия этого документа. Конечно, не до конца понимал. Но, стремление к переменам перевешивало все остальные соображения.
И, самое главное - в тот момент еще оставалась надежда, хотя и призрачная, на принятие "Декрета о власти", моего собственного детища, проект которого был вынесен на рассмотрение I Съезда.
Декрет задумывался как документ, призванный "взорвать" существовавшее правовое поле, переведя решение политических вопросов в режим революционного действия.
Хотя 6 статья Конституции СССР, провозглашавшая КПСС "основой политического строя" страны, и была уже отменена, фактически Центральный комитет КПСС оставался главным центром принятия государственных решений, а парторганизации в воинских частях, органах государственной власти, на предприятиях и в организациях выполняли функции приводных ремней партии. Весь этот механизм вращался уже со скрипом, со сбоями, но еще работал.
"Декрет о власти" требовал "незамедлительно и со всей решительностью" пресекать всякое "противоправное вмешательство" политических партий (т.е. КПСС - других тогда не существовало) в деятельность органов государственной власти, государственных предприятий и учреждений. Запрещалось совмещение должностей руководителей органов государственной власти и управления с другими должностями в государственных организациях и политических партиях. Ликвидировалась система партийно-политического руководства на государственных предприятиях и в учреждениях, в армии и правоохранительных органах. Отменялось финансирование политических организаций и движений из государственных источников.
Причем все эти положения распространялись и на союзные органы власти, расположенные на территории РСФСР.
Политическая задумка была в том, чтобы принять этот документ не в дополнение, а вместо Декларации о суверенитете. Такой позиции изначально придерживалась почти вся ленинградская делегация, в этом и был весь смысл проекта.
Не получилось. Еще на этапе подготовки Съезда стало понятно, что группа Ельцина делает весь упор на Декларацию о суверенитете. С их точки зрения - совершенно логично, поскольку Борис Ельцин был, в известном смысле, фигурой компромисса между новыми демократами и старой номенклатурой. У Декларации была более широкая социальная база.
И тем не менее, наша группа не оставляла своих попыток. И в результате нам удалось вбить "Декрет о власти" в повестку дня Съезда.
Формально-юридически никаких покушений на единство союзного государства Декрет не содержал, но в случае его принятия, власть моментально выбивалась из-под ног партийной номенклатуры, и единственными организованными и легитимными структурами в Москве становились российские Съезд и Верховный Совет. В такой ситуации реальное взятие под контроль союзных органов власти становилось вопросом политической воли и целеустремленности.
Принятие "Декрета о власти" I Съездом народных депутатов РСФСР создавало бы ситуацию, в известном смысле, аналогичную периоду августа-сентября 1991 года, но на год раньше, до завершения процесса консолидации республиканских элит, до принятия большинством союзных республик формальных решений о суверенитете.
Это был шанс сохранить государственное единство, если не на всей территории СССР (Прибалтика была уже "отрезанным ломтем"), то на большие его части.
Да, рискованно, да, чревато кровопролитием, но грандиозные задачи требуют неординарной смелости!
Изменить политический строй, общество, экономику, но сохранить страну - любой ценой сохранить!
Вот что двигало нами, когда мы обдумывали и готовили этот документ: Илья Константинов, Владимир Варов, чуть позже - Виктор Дмитриев.
Была ли эта задача осуществимой?
Говорят, история не знает сослагательного наклонения. С этой точки зрения, все, что мы пытались сделать ради спасения исторической России, было обречено на провал. Но историю делают живые люди, их мужество и трусость, бескорыстие и алчность, благородство и подлость. На каких весах должны мы были мерить человеческие сердца?
Великая Россия стоила того, чтобы за нее сражаться, биться в кровь, если потребуется, кусаться и царапаться!
Бойцов, на поверку, оказалось маловато.
"Декрет о власти" был вынесен на рассмотрение лишь 18 июня, за четыре дня до окончания работы Съезда. Все уже было, в общем, ясно: контуры новой российской власти, набор персоналий, соотношение сил, интересы основных игроков.
И, тем не менее, борьба продолжалась.
Надо отдать должное Борису Ельцину, он сдержал слово: хотя и в несколько измененном виде, с измененным названием "Декрет о власти" был поставлен на голосование. В окончательной редакции этот документ назывался "О механизме народовластия в РСФСР". Результат голосования был предсказуем: 490 - "за", 368 - "против", 48 - воздержались. Декрет не прошел.
После перерыва проект был поставлен на постатейное голосование. В итоге в постановлении Съезда остались только запрет на совмещение партийных и государственных должностей и поручение Верховному Совету "доработать с учетом замечаний и предложений". Идея была похоронена.
Убежден и сейчас: "Декрет о власти" был историческим шансом для демократического движения в России обрести патриотическое лицо, сохранить связь с обществом, доверие народа. К сожалению, мало кто из наших соратников тогда понимал его значение. Процесс пошел другим путем: в раскачку, с опорой на сепаратистские силы. Последствия такого выбора будут сказываться еще на протяжении десятилетий.
Впрочем, даже такие принципиальные вопросы, как принятие Декларации о суверенитете или рассмотрение "Декрета о власти", находились в то время на обочине общественного внимания.
Все заслоняла проблемы выбора первого лица - Председателя Верховного Совета РСФСР. Прошу не путать с должностью спикера нынешней Государственной Думы.
В 1990 году Председатель Верховного Совета РСФСР - высшее должностное лицо в республике, с набором полномочий, приближающихся к президентским.
Председатель не только руководил работой постоянно действующего органа законодательной власти Верховного Совета, он председательствовал на Съезде и контролировал ход его заседания, а полномочия Съезда были поистине безграничны.
По действующей конституции Съезд народных депутатов был вправе решать любые вопросы, относящиеся к ведению РСФСР, вплоть до изменения конституции. Ничего удивительного, что за пост Председателя Верховного Совета развернулась нешуточная борьба, продолжавшаяся почти неделю. Все заседания транслировались в прямом эфире. На Васильевском спуске и у гостиницы "Россия" непрерывно шли митинги.
"Коррида" началась 24 мая с выдвижения кандидатов: Б.Ельцин, И.Полозков, В.Мороков (самовыдвиженец).
Многие тогда говорили, что самые предпочтительные шансы у Ивана Полозкова -- лидера российских коммунистов. Ведь большинство депутатов Съезда оставалось членами КПСС.
Может быть, у него и были какие-то шансы на победу до выступления на Съезде Михаила Сергеевича Горбачева. Более несуразного выступления трудно себе представить.
Михаил Сергеевич, видимо, абсолютно не представлял ни состава российского Съезда, ни настроения его делегатов.
Не помню, в силу каких обстоятельств, но, явившись на Съезд, М.Горбачев оказался не в президиуме, а в ложе для почетных гостей, нависавшей над серединой зала. Он наблюдал за делегатами, за ходом дебатов и отпускал громкие на весь зал реплики. Одна из этих реплик, полагаю, дорогого ему стоила.
Российские депутаты одевались тогда весьма демократично - многие были в джинсах, некоторые в кроссовках.
Представьте себе такую картину: один из депутатов идет через весь зал, направляясь к трибуне, и вдруг с балкона раздается характерный говорок Горбачева:
- Посмотрите, посмотрите, он в тапках!
Секундная пауза:
- Да нет, я говорю Вам, он в белых тапках.
По залу прокатился обиженный гул.
Конечно, это мелочи, но из таких мелочей складывается настроение аудитории.
А само выступление Михаила Сергеевича оказалось настолько неудачным, что наводило на мысль о сознательной целенаправленной провокации. Не утверждаю, говорю лишь о своем личном впечатлении.
С одной стороны, он настойчиво указывал российским депутатам на их место - депутатов одной из союзных республик, чем чрезвычайно раздражал некоторых амбициозных политиков. Горбачев категорически отверг кандидатуру Ельцина, не приводя при этом веских доводов, не предложив серьезной альтернативы. В заключение, он еще додумался припугнуть российский Съезд некими санкциями со стороны союзных органов власти.
Депутаты были разочарованы и возмущены. Не исключено, что это выступление Михаила Сергеевича сыграло немалую роль в конечной победе Ельцина.
Однако, первый тур показал примерное равенство сил: Б.Ельцин - 497 голосов, И.Полозков - 473 голоса, В.Морокин - 30. Необходимого большинства никто не набрал.
28 мая прошел второй тур голосования по двум кандидатурам, получившим наибольшую поддержку в первом туре: Ельцин 503 голоса, Полозков - 458. Ельцин голоса набирает, Полозков - теряет.
В тот же день состоялся третий тур выборов. По регламенту Съезда кандидаты, не набравшие при голосовании в двух турах необходимого для избрания большинства голосов, не имели права на новое выдвижение. Формально Ельцин не имел право выдвигаться.
Но тут заработали совсем другие правила игры.
"Демократическая Россия" наглухо заблокировала Президиум Съезда, не давая председательствующему работать. Требование - изменить регламент. Коммунисты предприняли вялую попытку прорвать оборону, но были отброшены. У них оказались слишком приличные костюмы и дорогие галстуки - жалко рвать в потасовке. Победил тот, кто был в джинсах и кроссовках. Регламент изменили.
Кандидатура Ельцина была выдвинута в третий раз. Новая речь Бориса Николаевича, новые обещания, новые закулисные переговоры.
В этот раз конкуренцию Ельцину составляли: А.Власов (Предсовмина РСФСР) и самовыдвиженец В.Цой. Коммунисты были деморализованы, в результате Ельцин получил необходимое большинство - 535 голосов, всего на 4 голоса больше проходного балла.
Победа. Радовался ли я тогда? Не очень.
Со всех сторон звучало одно и тоже: Ельцин - это таран...
Его "таранные" качества видны были с первого взгляда, как и номенклатурная закваска, как и вальяжность помощников, смотревших на простодушных демократов, словно на малых детей.
Впрочем, что греха таить, сомнения были, но были и надежды. Начиналась новая эпоха - я ждал ее всю жизнь. Свобода! В голове гуляли строки Пушкина: "Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа, и братья меч вам подадут".
Менее всего я предполагал, что собственная моя темница еще впереди, а "братья" бестрепетно обрушат меч на головы своих товарищей - депутатов.
Илья Константинов
30,05,2008
www.nasledie.ru
Док. 449189
Перв. публик.: 30.05.08
Последн. ред.: 15.07.08
Число обращений: 163
Константинов Илья Владиславович
|
|
|
