Василий КЛЮЧЕНОК, первый заместитель председателя Комитета Совета Федерации по обороне и безопасности, с декабря 2001 года представляет в палате исполнительный орган государственной власти Тамбовской области. Тридцать лет и три года служил он в армии, в авиации. С выслугой получится полвека - полетный год шел за два. А разговор у нас начался с увлечений, точнее, с одного из них, перечисленного в биографической справке наряду с другими: играет в большой теннис, в волейбол, любит охотиться и... пилотировать самолеты.
- Когда вышел в запас, то полеты стали для меня уже не работой, а увлечением. Хотя и это хобби я к делу приспособил. Заместителем губернатора Тамбовской области облетал поля, сидя за штурвалом самолета
Як-52, смотрел, правильно ли хозяйство ведется.
- И что же вы видели сверху, какие нарушения?
- Да все какие были, те и видел. Например, среди дня "дойка" сияет огнями. И это в то время, когда как раз начались печально знаменитые "веерные" отключения.
- А откуда впервые у вас эта мысль появилась - летать? Вы, я гляжу, родились в поселке Бобрыничи Витебской области. Рядом ни городов, ни аэродромов. Откуда эта мечта взялась?
- А вот именно оттуда, с околицы нашего поселка. Лет мне было, наверное, десять, когда отец отправил меня в лес за деревом для поделок, за рябиной. Ну я надел полушубок, валенки, сунул за пояс топор, встал на лыжи и пошел. До леса было пару километров по большому заснеженному полю.
Лыжи скользят по утреннему насту. Солнце светит ярко. А я одинокой черной точкой прочерчиваю поле от края до края. И тут вдруг над головой самолет появляется, "кукурузник". Только я его увидел - снял шапку, стал ему махать, приветствовать. А самолет, оказавшись надо мной, взял да и мне в ответ кивнул - крыльями покачал из стороны в сторону. И так это ясно было, что он именно мне крыльями машет... Ведь вокруг меня ни души, один снег белый в любую сторону. В тот момент забыл и про рябину, за которой шел. Радостный, бросился домой. В поселке всем рассказывал, как мне летчик привет послал. С того мгновения в душу и запало - решил, что обязательно вот так же полечу.
- Отец, наверное, не очень-то доволен был, что вы забыли о дереве для поделок?
- Отец был человек суровый. В 41-м его на оккупированной немцем территории отправили в концлагерь. Только в августе 1945 года вернулся. Бывало, вспомнит про эти годы, песню запоет, одну из тех, что в концлагерях складывали: "Мы камень родной обмоем слезой, когда мы вернемся домой". И слух у отца был. Но он не то чтобы пел песни, а рассказывал о том, что пережил. Ну, как Бернес, пел душой. Честно говоря, когда слышу старые песни в исполнении некоторых современных... Пигалица какая-нибудь, сначала: "Я хочу тебя, ты хочешь меня..." А потом она же те самые слова - "о главном" - произносит... Чувство такое, словно в душу наплевали...
- А сами вы поете?
- У нас вся семья пела. Старшая сестра преподавала музыку. Каждый из детей на каком-нибудь инструменте играл. Я на баяне, на деревенских свадьбах выступал. Потом гитару освоил. С детства, сколько я себя помню, у нас дома была такая большая тетрадь, в которую каждый член семьи записывал свои любимые песни. Услышал где-то песню, запомнил - дома в песенник ее заносишь. Получился семейный песенник. И народные, и чьи-то авторские, но с какими-то новыми народными дополнениями, улучшениями, поправками. Это же были наши любимые песни, и сохранялись они в том виде, в каком к нам попали. Кстати, и сейчас решил издать этот песенник в виде книги "Любимые песни семьи Ключенок".
- Велика ль была ваша семья?
- У родителей девять нас было. Я в 48-м родился, уже после репатриации отца. А старший брат Володя - в 31-м. Такую большую семью прокормить - дело не шуточное. Может быть, поэтому отец Володе тульское ружье 16-го калибра подарил, чтобы он на охоту ходил, "на засидку". Через это ружье и я охотником стал. И в Сибири когда служил, охотился. На Камчатке медведя добыл - не меньше шестисот килограммов. Сегодня у меня целая стена дома увешана фотографиями охотничьих трофеев.
- Но желание стать военным летчиком все же пересилило страсть к охоте...
- Вообще-то я хотел в гражданскую авиацию пойти. Но такой был тогда ореол героизма вокруг военных летчиков, что поступил в военное училище. Никогда не забуду свой, пожалуй, самый светлый день жизни - первый самостоятельный вылет с аэродрома Добрянка. Оторвался от земли... душа моя кричала и пела! Ощущение свободы без границ.
- Значит, не правда в песне: "Выше гор могут быть только горы"?
- Это совсем иное. Горы я понял после картин Рериха. Но в полной мере почувствовал их величие, конечно, когда впервые сам в горах побывал. Возвышается перед тобой такая темная громада под россыпью звезд, под луной. На ней короны из белого-белого снега. А я где-то внизу, у подножия. И будто гора мне говорит: "Букашечка, что ты тут ищешь, какого счастья у наших ног?" Сколько ж в них силы! Сколько тысячелетий стоят они! Ну чисто рериховская картина наяву.
- Выходит, вы горы через Третьяковку познали?
- А я и в Индии в Музее Рериха был. Дышал тем же воздухом. Правда, сама страна мне показалась... слишком для нас экзотичной. Наверное, тамошний народ вполне счастлив. Но у меня такое сложилось впечатление, что эти их священные коровы питаются консервными банками из мусорных куч. И такое зрелище уходит далеко от живописи, от искусства вообще.
- У нас сейчас тоже хватает мусора... в искусстве. Вот вы о современной песне говорили...
- Сейчас в искусстве немало есть людей, которые борются за независимость - независимость языка от мозгов. Я к их числу не отношусь. Я человек зависимый. Хоть нас сейчас и пытаются дифференцировать по пиджакам, по галстукам. Хотя рубль наложил лапу и на песню, и на театр. Но все же, я считаю, если творчество есть, то его все равно видно. Тот мощный пласт культуры, который у нас был, так вот запросто не разрушить. И сегодня культура жива. И песни люди продолжают петь из поколения в поколение. И мой старший сын лучше меня поет. Есть и поэзия - современная бардовская, классическая. С детства еще помню, в школе дня не проходило, чтоб я не учил стихи. И не только наших русских поэтов. Того же Байрона.
- А учителей своих помните? В школе, в военном училище? Кто вас учил жизни, учил летать?
- Вот кого я никогда не забуду, так это моего первого летчика-инструктора Бориса Васильевича Пикуша. Он не только в самолетах, но и в людях отлично разбирался. Никогда-никогда не матерился (инструкторы вообще-то часто позволяли себе эти доходчивые "методики" разъяснительной работы). А он увидит: захандрил кто, поговорит, совет даст. Очень остро замечал перемены в людях. Он объясняет что-то, а сам видит, что мы в другую сторону мыслями отлетели. Когда он спрашивал: "Что случилось? Плохо тебе?" - то ему всегда только правду хотелось отвечать. Главный его совет такой был: "Тебе плохо, даже очень-очень плохо. А ты большим пальцем ноги в ботинке пошевели и приговаривай: "Завтра будет лучше".
- Помогает?
- Всю жизнь в самых сложных ситуациях я этой формулой Пикуша пользуюсь, клянусь вам, и до сих пор помогает. Пошевелишь пальцем в ботинке, скажешь про себя: "Завтра будет лучше", - и действительно все встает на свои места.
Когда я шел получать погоны, думал: "Сколько же еще всего впереди!" Сегодня, оборачиваясь назад, в голове звучит: "Сколько же сзади осталось!" И все равно в самой сложной жизненной ситуации я всегда твердо знаю: "Завтра будет лучше!"
http://www.russia-today.ru/2007/no_06/06_end.htm
Док. 448005
Перв. публик.: 06.06.07
Последн. ред.: 27.05.08
Число обращений: 214
Ключенок Василий Дмитриевич
|
