Ведущий программы "Кинескоп" Петр ШЕПОТИННИК - одна из самых загадочных фигур нашего телевидения. В беседе с ним удивительным образом раскрываются перед зрителями личность и характер даже самых закрытых кинозвезд. Петр Шепотинник в отличие от многих нынешних телевизионных ведущих никогда не самовыражается за счет своих героев, почти всегда оставаясь за кадром. Он считает, что программа - самая красноречивая его характеристика, к которой мало что могут добавить любые награды, дипломы и призы...
- Вы обладатель Гран-при телевизионного фестиваля 95-го года в Югославии, более 10 лет на телевидении с программами "Медиа-мини", "Образы", "Кинескоп", и до сих пор ваше имя больше ассоциируется с кино, чем с телеиндустрией?
- Телевидение не моя стихия. Для меня важно, чтобы герой программы побыл собой, что называется, в своей ауре, которую мы и пытаемся передать. Иногда интересен процесс рождения мысли, а порой даже не важно, что человек говорит. Программа о Петренко была выстроена без единого его слова: вот он готовит на даче квас, вот идет репетировать "Солдатские песни" Гаврилина... Как только открывается занавес и он начинает петь, мы заканчиваем съемку - все уже сказано. По сути, это принцип документального кино. А телевидение - скорее конвейер, где это, к сожалению, не всегда нужно. И вообще, я не тусовочный человек. Не люблю делать вступление к программе, специально для этого одеваться, а уж тем более я не посещаю мероприятий вроде открытия какого-нибудь модного бутика.
- Правда ли, что вы летали за границу на один день, чтобы только взять интервью у Алексея Баталова? Ради своих героев идете на любые жертвы?
- Да. Когда делали программу о Глебе Панфилове, несмотря на страшный цейтнот, поехали в Царское Село, затем в Павловск, чтобы снять кабинет царя, который был воспроизведен для его фильма "Романовы: венценосная семья". Но это же и есть российский интеллектуальный дух! В день рождения Пушкина я бы выключил все это "наше" и "русское" радио, MTV. Телевидение просто онкологически больно тем, что называется "промоушн", а современная киноиндустрия, особенно Голливуд - это конвейер, штампующий "блочные", "крупнопанельные" фильмы. Я же люблю то, что сделано руками. Что уж говорить о размывающих мозги сериалах... В нашей истории можно почерпнуть массу удивительно драматических, уже готовых сценариев. Когда я их нащупываю, у меня просто зуд начинается...
- Вы попали в кинематографическую среду извне или она знакома вам с детства?
- Мой отец, Георгий Шепотинник, режиссер дубляжа к "Мистеру Питкину" и многим другим картинам, фигурирует во всех киноэнциклопедиях. Это был современник и ученик Эйзенштейна. (На днях Георгия Марковича Шепотинника не стало.) Кстати, на улице имени Эйзенштейна, в двух метрах от Киностудии Горького я родился. Для меня детство - это вид из окна на гигантскую площадь, которая сохранилась теперь только в хрониках. ВДНХ с ее павильонами и кастрированными быками, названная Феллини "сном сумасшедшего кулинара". И мажорные вальсы Шопена, которые отец играет на старинном дореволюционном рояле в нашей огромной по тем временам трехкомнатной квартире... Какое-то время я жил тоже в киношном уголке - на улице Пырьева....
- Известно, что помимо всего прочего вы занимаетесь литературным ремеслом...
- Моя двоюродная бабушка знала наизусть "Евгения Онегина" и байроновского "Дон Жуана" в подлиннике. Она по памяти переводила его на русский в камере, когда ее осудили на 10 лет, обвинив в английском шпионаже. Именно это помогло ей не сойти с ума... Уже окончив киноведческий факультет ВГИКа, в 78-м году я попал в армию, каждый день моего там пребывания в весьма ироничной форме был описан в переписке с друзьями. Все там удивительно напоминало мне фильм Чаплина 18-го года "На плечо!". Когда на меня донесли, дело дошло чуть не до КГБ. Неприятности того же рода были и в конце 80-х, когда я вместе с другом детства Юрой Арабовым (сейчас он известный поэт и киносценарист) участвовал в поэтических вечерах концептуалистов. Но писать стихи можно только на "экологической" почве, когда принадлежишь самому себе. Я мечтаю уехать на месяц подальше, условно говоря, в Баден-Баден, и закончить все свои литературные труды. Это занятие для меня - величайшее наслаждение.
- Когда вас околдовала магия кино? Вы помните ваши первые просмотры?
- Да, в 64-м Александр Роу пригласил всю ребятню нашего двора на Студию Горького на просмотр "Морозко". Я до сих пор с удовольствием смотрю этот фильм. Пусть видно, что там все сделано за три копейки, но это все равно хорошо. Затем были "Огонь, вода и... медные трубы", "Варвара-краса, длинная коса". Потом в 68-м телевидение показало картину, которая меня буквально перевернула, - "В огне брода нет" Глеба Панфилова. Я лежал в постели с гриппом, и это незабываемое лицо Чуриковой в сцене, когда ее героиню убивают, так потрясло меня, что стало для меня чем-то вроде путеводной звезды. И сейчас, когда пересматриваю "Начало" или "Прошу слова", в некоторых местах не могу сдержать слез - сердце просто разрывается на части.
Слова "Мы знаем о кино почти все", ставшие девизом программы "Кинескоп", не просто красивая фраза. Петр Шепотинник - кинокритик с мировым именем: чувствует себя как дома в кинематографических столицах - Венеции, Локарно и Канне, пишет о кино для нескольких московских и зарубежных изданий, - и все это помимо своего главного телевизионного детища. Подобная самоотдача любимому делу у Шепотинника в крови. Его предок - поэт Николай Гнедич - лучшие 20 лет своей жизни посвятил переводу гомеровской "Илиады". У Петра - свое подвижничество. Он досконально изучает героев своих передач, покадрово просматривает все их фильмы, тщательно и подолгу монтирует программу.
