Результаты выборов народных депутатов СССР по Ленинграду оказались ошеломляющими: лишь один из четырнадцати питерских депутатов прошел при поддержке обкома КПСС. Все остальные представляли те или иные оттенки оппозиционности.
Ярче других, конечно, блистал Анатолий Собчак: на его выступления публика ходила как в театр. Оратор он был изрядный, но на меня, честно говоря, его риторика никакого впечатления не производила - наверное, из-за своей нарочитой театральности.
Мне пришлось присутствовать на одном из первых его публичных выступлений в заштатном доме культуры на Васильевском острове. Там происходило действо под названием "собрание избирателей по месту жительства", где Анатолия Александровича, как раз, и выдвигали кандидатом в депутаты.
Содержание его речи я абсолютно не помню, в памяти осталось только общее эмоциональное впечатление: за трибуной стоял красивый холеный мужчина, долго говорил правильными округлыми фразами, сопровождая свою речь хорошо поставленными жестами. При этом он иногда, по-профессорски, прохаживался по сцене, демонстрируя прекрасную выправку и благородную осанку.
Весь его облик дышал неискренностью. Так и хотелось на весь зал прокричать знаменитую фразу Станиславского: "Не верю!".
В последующем, мы не раз встречались с Анатолием Александровичем при самых разных обстоятельствах и в самой разной обстановке. Но каждый раз у меня появлялось знакомое чувство отторжения и недоверия.
Как-то раз, мы вместе выступали на телевидении. После передачи он подошел ко мне, покровительственно похлопал по плечу:
- Неплохо, неплохо! Только голову нужно держать выше, вот так! - и он гордо вскинул вверх свой нордический череп, озирая окружающий мир, как бы, с высоты птичьего полета. Хороший был актер, царство ему небесное.
Впрочем, союзные депутаты очень скоро укатили в Москву, а мы остались в Питере - "работать на земле".
Собирались чаще всего у Марины Салье, благо, дом у нее был открытым и хлебосольным.
Разговоры шли исключительно "за политику", ничего удивительного, тогда об этом говорила вся страна.
Когда в мае 1989 года открылся I съезд народных депутатов СССР, начался настоящий коллективный психоз: люди, буквально, не отходили от телевизоров, на улице часто можно было увидеть спешащих по делам прохожих с радиоприемниками возле уха, о политике говорили в общественном транспорте, магазинах, пивных.
Между тем, обстановка в стране все больше напоминала предреволюционную: массовые забастовки шахтеров, антиправительственные митинги и демонстрации, собиравшие вначале тысячи, затем десятки и сотни тысяч, оппозиционная истерия СМИ, взрыв национализма в ряде союзных республик.
Команда Горбачева явно теряла контроль над ситуацией.
Демократической оппозиции не хватало лишь харизматичного лидера, чтобы консолидироваться и сделать решительный рывок к власти. Претендентов на роль будущего вождя на тот момент было двое: Борис Ельцин и Андрей Сахаров.
Чем руководствовался Михаил Горбачев с упорством достойным лучшего применения, выращивая себе могильщика?
Ну, снял Ельцина с должности первого секретаря московского комитета партии, и правильно сделал. Вывел из состава политбюро - логично! Но вместо того, чтобы отправить его в какую-нибудь тмутаракань вторым секретарем горкома, оставил в Москве и назначил на министерскую должность. Как пел Владимир Высоцкий: "распяли, но не сильно". И дал возможность активно формировать команду единомышленников, рекрутировать из истеричных московских пенсионерок многочисленные группы фанатов.
И тут же, новая глупость властей: пленум ЦК КПСС создал комиссию по расследованию деятельности Ельцина, превратив кондового номенклатурщика в народного героя.
Единственным представителем оппозиции, способным составить конкуренцию Ельцину, оставался академик Сахаров. Знаменитый физик - ядерщик, считавшийся "отцом" советской водородной бомбы, трижды герой социалистического труда, всемирно признанный правозащитник Андрей Сахаров обладал моральным авторитетом, далеко превосходящим скороспелую популярность Ельцина. Демократическая интеллигенция на Сахарова просто молилась. Правда, в нем не чувствовалось такой пробивной силы и всесокрушающей властности, которая требуется политику эпохи перелома; и тем не менее, проживи Сахаров чуть дольше, история демократического движения в нашей стране могла пойти иным путем.
А между тем, мы в Питере, без лишнего шума, собирали организацию, способную объединить почти всех противников существующей власти. "Почти", - потому, что крайний национализм и особенно антисемитизм для большинства наших товарищей являлся непреодолимым барьером.
Главным "кашеваром" в нашей компании оставалась Салье:
- Поднимает голову реакция, - объясняла она группе демократов, распивавших на кухне чай, - в городе уже создан целый букет реакционных организаций, от националистической "Отчизны", до сталинистского Объединенного фронта трудящихся. Действуют они согласованно, а мы все еще не можем объединиться.
- Самое время создавать народный фронт, - поддержал Нестеров, - нужно прямо сейчас сформировать оргкомитет.
- А чего его формировать, - усмехнулась Салье, - он весь за этим столом.
- Ну, положим, не весь, - засомневался Чулаки.
- Здесь костяк, самые активные, - настаивала Салье.
- Прессу нужно подтянуть, - аппетитно жуя ветчину, вмешался Филиппов, - Беллу Куркову, Югина из "Смены", еще двух-трех человек, обязательно - кооператоров.
- Творческие союзы, - подхватил Чулаки.
- Академию наук, - добавил Нестеров.
- Эдак, вы весь Ленинград наприглашаете, - остудила всех Салье, - творческие союзы не пойдут, им и так живется сытно.
- Программу надо писать, я напишу, - авторитетно заявил Филиппов, - основные идеи ясны: ускорение и углубление перестройки. И - максимальное развитие кооперативов, предоставление им всяческих льгот.
- Чего это он все о кооперативах? - негромко поинтересовался я у Салье.
- Он сам торгует чем-то. Не-то цветочками, не-то горшочками, а может цветочками в горшочках, - хмыкнула Салье, - вот и волнуется, да черт с ним, - продолжала она, - лишь бы знал свое место, не лез на первые роли. Эту кашу мы сами должны сварить: я, ты и дружбан твой, - она кивнула в сторону Беляева, - он головастый, напишет все, что нужно. Ты - политический боец. Можешь далеко пойти, - она хитро скосила на меня глаз, - если тыл будет крепким.
Подготовка к учредительной конференции Ленинградского народного фронта шла на полных парах. Подключались новые организации, новые люди, порой, совершенно неожиданные. В Оргкомитет вошла группа неоязычников под названием "Россы" - потолкалась, посмотрела вокруг и незаметно вышла.
Подключился профсоюз милиционеров, возглавляемый майором Аржанниковым. Профсоюз милиционеров - дело доселе невиданное, мы все обрадовались такому подкреплению, но вскоре этот профсоюз объявил забастовку, организовал митинг на Дворцовой площади, и власти его распустили. Остался в профсоюзе один Аржанников, вскоре уволенный из органов внутренних дел. Зато у нас появилась возможность с полным правом кричать на митингах: "Народная милиция с нами! Ура!".
Обком КПСС, совершенно обескураженный поражением своего первого секретаря на выборах и общим провалом всей избирательной кампании, судя по всему, махнул на нас рукой.
Правда, появилась пара статей в газетах, где читателям разъяснялась, в общем-то, верная мысль, что демократы - враги социалистического строя, а вовсе не его "модернизаторы". В то время это еще многим не было понятно: даже отдельные активисты народного фронта продолжали считать себя коммунистами - "настоящими" коммунистами-ленинцами, в отличие от "ненастоящих" коммунистов-сталинистов. "Ленинцы" обвиняли "сталинистов" в пренебрежении нормами внутрипартийной демократии, а те кричали в ответ, что под личиной "ленинцев" скрываются самые настоящие меньшевики, т.е. предатели интересов рабочего класса.
Причем здесь рабочий класс, было совершенно непонятно, поскольку работяги, в массе своей, никакого участия во всей этой свистопляске не принимали.
Правда, один рабочий (не считая меня - идейного кочегара) в ленинградском народном фронте все-таки был. Настоящий фрезеровщик с благолепной фамилией Богомолов. Человек он был миролюбивый, в дискуссиях участия не принимал, а единственной его слабостью была - страсть к президиумам, где он с важным видом мог восседать часами.
Остальные же лидеры любили поговорить и, помня об этом, Салье попросила подготовить сценарий учредительного съезда:
- Илья, все должно идти в темпе вальса, вплоть до избрания руководства. Быстро, динамично, без слюней и демагогии. После избрания - нехай говорят, сколько влезет, если время останется.
Актовый зал ДК пищевиков был оформлен в лучших традициях официальных советских мероприятий: огромный транспарант "Ленинградский народный фронт" над сценой, покрытый красным сукном стол президиума и массивная, как башня танка, трибуна с микрофоном.
Наконец, занавес был поднят. В президиуме сидел весь демократический бомонд Ленинграда, кроме вновь избранных народных депутатов СССР. Те, видимо, сочли, что наше собрание для них мелковато.
Я пристроился среди "великих", но во втором ряду и с краешка, с тем, чтобы в любой момент можно было улизнуть покурить.
Потекли речи о демократии, рыночной экономике и грядущем процветании. Принципиальных споров не было, накануне оргкомитет принял решение, во избежание разногласий, никакой программы не принимать, а ограничиться коротким манифестом. Дескать, сначала нужно отстранить КПСС от власти, передав ее советам депутатов, а потом уж разбираться, что делать дольше.
Как и принято, в подобных случаях, отбили несколько телеграмм в Москву - Горбачеву: восстановить гражданство Александра Солженицына, прекратить травлю академика Сахарова и прочее...
Потом началось самое интересное - выборы руководящих органов. Будучи человеком непоседливым, я опять не выдержал и ушел курить, а, возвращаясь, столкнулся с мрачным Беляевым:
- Поздравляю, - обиженно пожал мне руку Александр.
- С чем?
- С избранием в координационный совет.
- А ты избран?
Александр скривился:
- Прокатили.
- Илья, где тебя черти носят? - навстречу, пыхтя сигаретой, спешила Салье. - Ты видел, как я его сделала?
- Кого?
- Филиппова! Он метил в координационный совет, а мы избрали его в редколлегию. Пусть статьи пишет.
* * *
Ленинградские демократы не собирались ограничивать свою деятельность рамками города. Мы искали единомышленников по всей стране. Через месяц после учредительного съезда я уже летел самолетом в Днепропетровск, налаживать контакты с шахтерскими стачкомами.
По союзу катилась война шахтерских забастовок - Воркута, Кузбасс, Донбасс... Каждый день к бастующим присоединялись новые города и шахты.
Создавалось впечатление, что весь этот пожар разожгли из единого центра. В народе на этот счет высказывались самые разные точки зрения: американское посольство и агентура ЦРУ, московские демократы во главе с Сахаровым, "жиды" вместе с масонами и даже КГД - в провокационных целях.
Мы решили разделиться. Нестеров полетел в Воркуту, я - в Донбасс. На поездку в Кузбасс у народного фронта не хватило денег. Так что, если ЦРУ и финансировало демдвижение, то, как видите, весьма, скромно!
Днепропетровск был выбран в последний момент просто потому, что на этот рейс оказались свободные билеты. В самолете моим попутчиком оказался общительный мужчина с многочисленными авоськами, которые он отказался сдавать в багаж.
- То ж харчи, - бесхитростно объяснил он мне, - и горилка!
- Водку из Питера везете? - удивился я.
- Нет, с дома еще осталась, своя, домашняя.
Мы выпили за знакомство и закусили докторской колбасой.
- А вот это - питерская, - он помахал кусочком колбасы, - с боем взял!
- А у вас в Донбассе, как с продуктами?
- В магазинах - шаром кати. На рынке есть, а в магазинах - пусто.
- А бастуете из-за чего?
- Из-за того и бастуем. Зарплаты высокие, особенно на шахтах, а купить нечего!
Днепропетровск производил впечатление совершенно благополучного города - чистый, зеленый, наполненный автомобилями и хорошо одетыми людьми. Было, по-южному, жарко. По улицам летали стайки улыбающихся девушек, в фонтанах брызгалась малышня - все напоминало атмосферу курортного города.
Но, чем ближе я подходил к центральный площади, тем отчетливее слышался низкий густой гул, напоминающий звук далекого водопада. На центральной площади митинговали шахтеры. Со всей области их собралось тысяч десять, сидели они прямо на асфальте при полном параде: в спецодежде, с шахтерскими лампами, вымазанные углем. Не спеша закусывали и слушали выступающих с балкона соседнего здания ораторов. Иногда шахтеры начинали ритмично стучать касками по мостовой, выкрикивая свои требования, иногда одобрительно гудели; порой прерывали ораторов, свистом сгоняя их с трибуны.
Периодически к площади подъезжали автобусы с шахтерским подкреплением, и ведущий объявлял в микрофон: "К нам присоединилась первая смена шахты такой-то... Шахтерский привет товарищам!" - вся площадь взрывалась одобрительными криками.
Шахтеры рассказывали о своих проблемах: изношенной технике, несправедливом нормировании, многочисленных авариях...
И требовали: повышения зарплаты, премиальных, страховки, больничных, больших отпусков, хорошего снабжения и много чего еще.
Хотя, по поводу снабжения стоит отметить, с ним у бастующих все обстояло благополучно: по периметру площади неизвестные доброжелатели установили многочисленные передвижные лавки, где можно было дешево купить приличную закуску и пиво. Периодически подъезжали кухни с горячей пищей. Водки не было. Как мне объяснили продавцы - решение стачкома.
Осторожно переступая через спящих шахтеров, я поднимался к трибуне - широкой лестнице здания облисполкома. Пробиться туда было не просто: несколько десятков дюжих дружинников наглухо перекрывали вход в здание.
- Товарищи, я из Ленинграда, из народного фронта, вот мой мандат!
- Засунь его себе, знаешь куда? - деловито предложил дружинник.
- Догадываюсь.
- Ну, вот и топай отсюда.
- Товарищ, Вы поймите, мне нужно поговорить с кем-нибудь из стачкома.
- Не велено пускать, сказано - точка!
Я уже начал терять терпение, когда увидел пробиравшегося через площадь худощавого мужчину в шахтерской каске, но в цивильном костюме. Его окликали, здоровались, со всех сторон тянулись протянутые руки. В два прыжка я оказался возле него:
- Товарищ, Вы из стачкома?
- Да, - не поворачивая головы, бросил он.
- Я представитель Ленинградского народного фронта. Прибыл, чтобы выразить солидарность бастующим.
- Спасибо, - мой собеседник и не думал останавливаться.
- Мне нужно поговорить с членами стачкома.
- Я заместитель председателя, говорите.
- Не на ходу же, - он впервые удостоил меня взглядом, - хорошо, пойдемте. Но имейте в виду, у нас очень мало времени. Через тридцать минут начнутся переговоры с межведомственной комиссией.
Стачком размещался в нескольких комнатах здания облисполкома. Обстановка там соответствовала требованиям момента. На память сразу пришли сцены из фильма "Ленин в октябре", только, вместо перевязанных пулеметными лентами матросов, всюду сновали измазанные углем шахтеры. Шум, сигаретный дым и неразбериха.
- Ваши требования! Дайте мне полный пакет ваших требований. Мы опубликуем их в ленинградской прессе.
Стачкомовец порылся в бумагах и протянул мне несколько листов.
Требования шахтеров были обращены к Правительству СССР и содержали несколько десятков пунктов. По большей части они были просты: шахтеры хотели работать в лучших условиях, получать больше денег, приобретать качественные товары. Все логично.
Но тут же я наткнулся на документ совершенно иного характера, даже по стилю резко отличавшийся от простоватого набора шахтерских пожеланий. Это был план перевода угольных предприятий на полный хозрасчет - тема в то время чрезвычайно модная. Но дальше в этом же документе излагалась идея предоставления Днепропетровской области экономической самостоятельности. С подобных требований начиналась борьба за отделение от Союза прибалтийских республик.
- Ну что, ознакомились?
- Ознакомился. Скажите, кто это написал? - я показал заинтересовавший меня документ. - Только не говорите, что шахтеры, они такими терминами не владеют.
Мой собеседник замялся:
- Это документ нам помогли составить специалисты из облисполкома. В подобных вопросах мы слабо разбираемся: я, например, бригадир проходчиков. Образование - среднетехническое...
- Скажите, зачем шахтерам хозрасчет? Вы знаете, что большая часть шахт в Европе убыточна?
- У нас хороший уголь! - занервничал бригадир проходчиков. - Мы даем сырье для металлургии. Хозрасчет пойдет нам на пользу.
- Это Вам специалисты из облисполкома сказали?
- У них все просчитано.
- И региональный хозрасчет просчитан?
- Не знаю, это не моя епархия, - отмахнулся шахтер, - им виднее. - К тому же, не хочется портить с областью отношения. Они нам помогают продуктами, транспортом. Извините, бегу, переговоры начинаются.
И он тут же растворился в общей сутолоке.
Я задумчиво вертел в руках листки с требованиями шахтеров. Или, не только шахтеров. Скорее, совсем не шахтеров, а директоров шахт и чиновников из областной администрации. Они, вероятно, это дело и с обкомом КПСС согласовали. Хозяевами решили стать, фактическими владельцами предприятий! И делают свое дело руками простых работяг, очумевших от шума, жары и выпитого пива. Вот тебе и "агентура ЦРУ"!
А шахтеры продолжали шуметь, свистеть и стучать касками. Их успокаивали местные и московские чиновники, директора шахт и руководители стачкома: имейте терпение, идут переговоры.
* * *
Через пару дней у Салье собрался узкий круг, ожидали высокого московского гостя - Галину Старовойтову. Она считалась лидером радикальных московских демократов и крупным экспертом по межнациональным отношениям.
Салье, как всегда, курила, Нестеров, сидя на диване, неспешно перебирал бумаги. Его поездка в Воркуту оказалась не многим успешней моей - порулить шахтерами не удалось.
Мы с Беляевым вышли поболтать на кухню:
- Что за визит? - я был уверен, честно говоря, что он в курсе всех деталей.
- У Марины наполеоновские планы. Хочет создать всесоюзную демократическую организацию, от Литвы до Таджикистана. Старовойтова - нардеп СССР, у нее огромные связи. Без них в этом деле не обойтись. К тому же, говорят, она на редкость пробивная баба - настоящий танк.
В прихожей раздался звонок. Все пошли знакомиться. Процедура знакомства была сухой и короткой. Старовойтова вела себя очень уверенно и излучала деловитость.
"И в самом деле, есть в ней что-то бронетанковое", - подумал я, здороваясь с Галиной Васильевной.
Характерно, что большинство женщин, стремящихся в политику, сочетают в себе известную мужиковатость и несомненное обаяние - этакий танк, с умными глазами-прицелами, но способный при случае очаровательно улыбнуться.
- Прошу к столу, - хлебосольничала Салье.
Стол, на этот раз, был чайным - без выпивки, по "протоколу" первой встречи.
Гостья рассказывала о Съезде, восторгалась Сахаровым, Афанасьевым, довольно сдержанно отзывалась о Ельцине. Разговор быстро перешел к событиям в Закавказье:
- Ситуация в Закавказье: беспомощность союзного руководства в армяно-азербайджанском конфликте, в сочетании с бессмысленно жестоким разгоном митинга в Тбилиси - лучшее доказательство недееспособности Горбачева, - Старовойтова говорила спокойно и очень обдуманно, - именно Закавказье, а не Прибалтика, к бурлению в которой все уже привыкли, взорвет союзное государство.
- Так уж и взорвется? - засомневался кто-то из присутствующих.
- Обязательно и очень быстро. СССР - жесткое унитарное государство, использующее федеративную форму, как декорацию. Это - коммунистическая империя, десятилетиями подавлявшая всякое национальное самосознание. Любое ослабление федерального центра, любой кризис - экономический или политический - с неизбежностью ведут к подъему национально-освободительного движения и крушению всей имперской конструкции.
- Российская империя когда-то уже рухнула, в 1917 году, - осмелился я подать голос.
Старовойтова отреагировала, как хороший боксер:
- Это свидетельствует о том, что объективные предпосылки распада государства сложились еще сто лет назад. А Вы, молодой человек, признаете ли право наций на самоопределение?
- В пределах разумного.
Салье уже вовсю орудовала под столом ногой и метала в мою сторону гневные взгляды:
- Я должна внести ясность, - вступила в игру Марина, - Ленинградский народный фронт, в целом, разделяет, Ваши, Галина Васильевна, позиции по национальному вопросу. Мы решительно выступаем за денонсацию союзного договора!
- Полагаю, - Старовойтова решила дожать ситуацию, - что речь должна идти не только о независимости союзных республик. Автономные образования также вправе добиваться национального суверенитета.
Ошарашенный услышанным, я молчал. Какая-то фантасмагория: на квартире у одинокой пожилой женщины собралась кучка людей, никем на то не уполномоченных, и деловито обсуждает план разрушения великого государства, так, словно речь идет об обмене трехкомнатной квартире на две однокомнатные.
* * *
Пикеты, митинги, собрания, каждый день какая-нибудь акция. Все это начинала приедаться.
А между тем, не за горами были новые выборы - на этот раз народных депутатов РСФСР.
Кому-то пришла в голову идея, провести образцово-показательное мероприятие - воскресник по уборке города. Дескать, демократы не только критиковать умеют; коммунисты загадили Северную Венецию, а мы, вооружившись лопатами и ведрами, расчистим любимый город.
Время, правда, было неподходящее - январь: то мороз, то оттепель, грязь по колено.
Но дело принципа: вооружившись, кто, чем мог, мы вышли на улицу. Я взял лом в котельной и пошел скалывать лед с ближайшего тротуара, Арно и Поляков вытащили транспарант "Ленинградский народный фронт", Беляев привез ящик с песком, Скобов пришел с большой дворницкой метлой и красочным плакатом "Демократия или смерть!".
Прохожие собирались кучками и с недоумением взирали на нашу возню.
- Присоединяйтесь, граждане! - охрипшим от митингов голосом призывал Скобов, - пора очистить город от коммунистического мусора.
Кое-кто присоединялся. Подкатила Салье с целым автобусом лопат, дело пошло живее.
- Погляди, кто пожаловал, - Скобов метлой показал на другой конец сквера, - "памятники".
Действительно, несколько рослых мужиков из "Памяти", вооружившись длинным транспарантом "Демократы продали Россию за тридцать серебряников", топтались напротив.
- Морды бы им набить, - мечтательно заметил Скобов.
- Погоди, дай поговорить. Я одного из них знаю - Сергей Иванов, учились вместе.
Это, и в самом деле, был Сережа Иванов - мой однокурсник по университету, большой, нескладный и близорукий. Старый кореш. Когда-то я был его первым учителем; не подумайте чего плохого, в нашей школе обучали навыкам первой необходимости: пить, курить и драться. Курить и драться он так и не научился. Смешные и трогательные воспоминания. Было это, кажется, в начале второго курса: сидя на скамейке, напротив нашего факультета, мы поклялись друг другу не на жизнь, а на смерть бороться за свободу России от коммунистического засилья. Прямо, как Герцен и Огарев, честное слово. Серега, и вдруг в "Памяти"!
- Здорово, старик!
- Здгавствуй Илья!
- Хороший у вас плакат, красивый.
- Ты отвалил бы отсюда, пока не накостыляли, - вмешался плешивый мужчина лет сорока пяти (видимо, старший у них).
Я хмыкнул:
- Серега, ты объясни своим друзьям, что в смысле "накостылять" я и сам большой любитель. Но пришел не морды бить, а поговорить, по-человечески. Со старым другом, между прочим. Что ты в этот плакат вцепился, пошли, по рюмке пропустим.
- Отойди, Илья!
- Вот тебе, на! Забыл?
- Это ты все забыл и пгедал.
- Что предал?
- Госсию! Вместе со всей своей жидовней!
- Интересно выходит! Так, ты за коммунистов?
- Я за гусских и пготив жидов и масонов. Отойди, а то гука не дгогнет!
На том мы и расстались. Года три спустя, вновь встретились, уже соратниками и снова друзьями. Из "Памяти" он ушел, а на мой вопрос "почему?", чуть покраснев, ответил:
- Понимаешь, я когтавлю. А для этих дугаков когтавость - пегвый пгизнак "жида", пгишлось смываться...
* * *
Салье энергично расхаживала из угла в угол, чем-то неуловимо напоминая Кутузова в юбке, и составляла диспозицию предстоящих выборов:
- Мы выставим своих кандидатов абсолютно по всем избирательным округам: и на выборах депутатов РСФСР и на выборах в Ленсовет. Нельзя повторять прошлогоднюю ошибку, тогда мы поддерживали всяких пижонов, отдаленно смахивающих на демократов. Сегодня народный фронт в Ленинграде - это сила. Мы вполне способны захватить власть в городе, и на ближайших выборах это сделаем.
- В принципе, я не возражаю, - Филиппов погладил свою холеную бороду, - но при двух условиях: во-первых, круг кандидатов не должен ограничиваться активистами народного фронта, есть много достойных людей настороне. А, во-вторых, нам необходимо заручиться поддержкой Межрегиональной депутатской группы и, персонально, Ельцина.
- Категорически не согласна ни с первым, ни со вторым, - горячилась Салье. - Вы предлагаете размазать манную кашу тонким слоем. Хороших людей в Питере много, но у них нет нашей закалки, в экстремальных условиях на них нельзя будет положиться. Нам нужны политические бойцы!
- Вроде Константинова? - саркастически усмехнулся Филиппов.
- А Вы, Петр Сергеевич, - вскинулся я, - полагаете, что я вечно буду Вам каштаны из огня таскать?
Филиппов постоянно вызывал у меня раздражение своей самоуверенностью, барством и врожденным отсутствием чувства юмора. Готов побиться об заклад, что на трибуну и на толчок он взбирается с одинаково важным видом.
- Послушайте, - примирительно заговорил Нестеров, - предлагаю компромиссное решение: народный фронт формирует список своих кандидатов и предлагает его общественности. При этом мы оказываем нашим людям организационную поддержку. Однако сам список остается открытым: если в том или ином округе появляется достойный независимый кандидат, мы включаем его в список народного фронта.
- Получаем по два-три демократа на одно место, - негодовала Салье.
- Предлагаю соломоново решение, - вмешался Нестеров, - пусть будет два-три кандидата. У нас хорошие отношения с лабораторией социологических исследований Киссельмана, попросим их провести опрос, и в окончательный список войдут те, у кого окажется наивысший рейтинг.
- А согласование с Москвой, - напомнил о себе Филиппов.
- Что за проблемы, - не выдержал я, - московские демократы имеют о нас самое поверхностное представление. Какая им разница?
Когда остальные разошлись мы с Салье и Беляевым остались пить чай на кухне.
- Слушай, Илья, ты, действительно, решил в этот раз выдвигаться? - Марина подлила мне свежей заварки.
- Обязательно.
- Я рекомендую начать с Ленсовета.
- Нет, пойду на Россию. Там будет больше политики. А от городских депутатов люди ждут замены канализационных труб и ремонта прохудившейся крыши.
- Что я в этом понимаю?
- Биография у тебя не самая подходящая. Кочегар...
- Наоборот, - вступился Беляев. - Рабочий с высшим образованием, пострадавший от КГБ, лучше не придумаешь.
Салье с сомнением покачала головой.
И все-таки, я решил выдвигаться, именно на Россию, причем в том округе, где будет самая жесткая борьба с обкомовским кандидатом. Чтобы предельно обострить ситуацию: кочегар-диссидент, против секретаря обкома КПСС. Кто - кого?
Илья Константинов
16,05,2008
www.nasledie.ru
Док. 445526
Опублик.: 16.05.08
Число обращений: 175
Константинов Илья Владиславович
|
