Тамара Морщакова: `Власть не озабочена авторитетом правосудия`Назад
Тамара Морщакова: `Власть не озабочена авторитетом правосудия`
Возможен ли по делу Ходорковского и Лебедева справедливый приговор? На вопросы обозревателя "НВ" Любови Цукановой отвечает судья Конституционного суда в отставке Тамара Морщакова
- Тамара Георгиевна, почему в обществе такой глубокий скепсис по отношению к делу Ходорковского? Люди не верят, что дело будет разрешено справедливым и законным образом. Есть ли, на ваш взгляд, объективные основания для такого недоверия? Или здесь только эмоции, неверие в саму систему правосудия?
- К сожалению, я имею очень поверхностную информацию о сущности обвинения. Но если судить по внешним обстоятельствам, в которых протекает процесс, такой скепсис достаточно обоснован. Озабоченность уже неоднократно выражена иностранными специалистами, причем не только представителями различных международных организаций, таких как Комиссия по правам человека ООН или Комиссия ПАСЕ, которая тоже занималась этим процессом, но и специалистами, которые наблюдают за этим процессом как лица сведущие в уголовном судопроизводстве. Есть заявление представителей немецких конституционалистов, правовиков разных областей, специалистов по налоговым правонарушениям, юристов из области уголовно-социального права
- американских, английских. Все они говорят одно: если даже признать обоснованность всех предъявленных обвинений, то и тогда сама процедура по этому делу не вызывает доверия. И они объясняют, что по обвинениям, связанным с нарушением прав собственности или нарушением интересов государства в налоговых отношениях, да, нужно привлекать к уголовной ответственности, но нельзя себе представить, чтобы при этом государству потребовалось годы держать человека в предварительном заключении. Достаточно понятное суждение, если принять его как упрек. Многократные постановки вопросов перед органами, которые вели это уголовное преследование, об изменении меры пресечения ни к чему ни разу не привели. И все решения о продлении срока содержания под стражей для подсудимых по данному делу не содержали убедительных оснований.
Или, например, защита многократно просила о приобщении к делу достаточно обширных материалов. По уголовно-процессуальному кодексу есть ясное предписание: все, что защита предлагает приобщить к материалам дела, должно приобщаться как "имеющее значение для дела". Вообще все, что имеет значение для дела, должно приобщаться по ходатайству стороны.
Если посмотреть на процесс сбора доказательств, то он тоже вызывает вопросы.
Оглашение приговора было назначено на какое-то число. Потом оно почему-то было отсрочено. Можно предположить, конечно, что не успели дописать приговор. Может быть. Но это никак не было мотивировано. Теперь происходит оглашение приговора. Оно происходит мелкими дозами. Это никак не вытекает из закона. Судья не может произвольно определять процедуру оглашения приговора! После вынесения и подписания судом приговор должен оглашаться немедленно, и перерывы в этой процедуре, если она длительная, уголовно-процессуальные законы допускают только на время отдыха.
И все время есть вот такие чисто внешние процедурные неоправданные решения, которые не вызывают доверия к тому, что происходит. Ведь вера в суд в очень малой степени складывается из веры в существо решения по делу. Как будет выглядеть в конце концов в выводах суда существо решения по делу -это самый последний момент. А вера в суд складывается именно из соблюдения процедуры, из понятия процессуальной справедливости. Оно возведено Европейской конвенцией на уровень принципов правосудия. Каждому должна быть обеспечена процессуальная справедливость, которая предполагает, во-первых, гласность процесса; во-вторых, должен быть обеспечен доступ ко всей информации; в-третьих, суд должен получить максимум информации со стороны защиты, которая имеет право возражать на предъявленное обвинение. И должно быть обеспечено равенство процессуального оружия (такой терминологией пользуются европейские инстанции). Если сторона обвинения представляет доказательства обвинения, стороне защиты должны быть тоже предоставлены возможности представлять доказательства невиновности. Это не должно зависеть от усмотрения суда. Суд "по своему усмотрению" только оценивает доказательства.
Наконец, в печати постоянно появлялись сообщения о том, что обвинение использует материалы, с точки зрения относимости к данному делу, очень проблематичные. И, наконец, не предпринято мер для того, чтобы общественность могла действительно отслеживать ход процесса. С течением времени, по-моему, даже средства массовой информации потеряли надежду на то, что они могут что-то узнать. Процесс носил такой рутинный характер непрерывного оглашения бесчисленного количества письменных материалов, относимость которых к предмету исследования тоже вызывает сомнения.
Все это сложилось в такую неоптимистичную общественную оценку.
- Много говорят о том, что процесс носит политический характер. Кстати, никто не считает нужным опровергать и доказывать, хотя бы большей открытостью, что это не так. Наоборот, происходит ужесточение по отношению к участникам пикетов в защиту Ходорковского. Это подтверждение того, что процесс действительно политический, или власть просто уже не считается с общественным мнением?
- Я думаю, что второе. Никто с общественным мнением не считается. Конечно, здесь общественное мнение - вещь обоюдоострая. С одной стороны, суд должен находиться в атмосфере так называемого социального контроля. Ведь на это направлены такие принципы, как гласность разбирательства, когда каждый может присутствовать в судебном заседании. С другой стороны, пикеты и демонстрации под окнами здания суда - не особенно хороший способ контроля над правосудием. Сейчас это идет с двух сторон: слабенько в поддержку обвиняемых, сильно и организованно - в осуждение. Я бы сказала, вторые вызывают подозрение в отношении честности всех этих демонстраций на улицах под охраной милиции. Потому что если кого-то арестовывают за то, что он выступает в поддержку, а кого-то, наоборот, поддерживают под локоток органы, обеспечивающие общественную безопасность, то это не может считаться равным подходом.
Носит процесс политический характер или не носит? Вряд ли кто-нибудь может об этом знать. В чем должно это выражаться? Если это заказ на какое-то решение суда, то никто никогда о нем не узнает, даже пусть бы пресса и присутствовала в зале. В действительности не важно, имеется ли у этого уголовного дела какая-то политическая подоплека. Важно совсем другое: государство не озабочено тем, чтобы поддерживать авторитет правосудия. Лично меня это травмирует больше всего. Все, о чем мы говорили, явно свидетельствует о таких шагах в ходе процесса, которые не служат укреплению авторитета правосудия. Если власть была бы заинтересована в осуждении подлинных нарушителей закона, она должна была бы дополнительно к тому, что уже записано в требованиях Уголовно-процессуального кодекса, сказать: проведите суд так объективно, чтобы все увидели, насколько мы правы. Такое требование не формулируется! Власти безразлично, происходит это в формах, способствующих росту авторитета суда и самой власти, или совсем в других формах. Общественная реакция на методы проведения процесса власти безразлична.
Тут есть опасный момент. Нарушения в ходе процедуры могут быть обжалованы и в наднациональные суды. Как тогда будет выглядеть российское правосудие в том же Страсбурге? Я могу предположить, что и это власти безразлично.
- В последнее время звучат обвинения в том, что правоохранительные органы распространяют практику взятия заложников, когда берут под стражу людей, чтобы получить недостающие доказательства по уголовному делу. В деле Ходорковского есть несколько таких эпизодов. Как утверждают правозащитники, несколько сотрудников арестованы только для того, чтобы получить какие-то компрометирующие материалы... Что вы об этом думаете?
- Я думаю, что практика наших правоохранительных органов грешит очень многими нарушениями. Они используют методы всякого воздействия: психологического, физического, подкуп -для того, чтобы вынудить к тому, чтобы люди давали показания. Я не думаю, что данное дело имеет какую-то очень большую специфику - к сожалению, это распространенная практика. Многократно предлагалось создать внешние службы контроля в отношении представителей правоохранительных органов, которые таким образом исполняют свои обязанности. Они предпочитают говорить о службах собственной безопасности. А я предпочитаю говорить о службах, которые извне обеспечивали бы безопасность для всех людей в контакте с этими органами. У нас такой системы нет. По закону прокуратура должна следить за обеспечением законности при проведении расследования. Должны быть запрещены все подобные методы воздействия. Но я лично в этом не очень доверяю прокуратуре, потому что не может орган, который сам отвечает за результаты расследования, с должным рвением надзирать за тем, какими методами добываются эти результаты.
Так что это явление общее. О нем многократно писали по разным делам. У нас достаточно распространены пытки, что подтверждал и ооновский Комитет против пыток. Тут тоже не проявляется ничего особенного. Я просто сказала бы, что органы, которые осуществляют уголовное преследование, сами по себе являются системой повышенной опасности - по аналогии с транспортными средствами. А механизма, который заставлял бы ее держаться в рамках и гарантировал, что средства государственного принуждения будут использоваться соразмерно целям и задачам, - такого механизма коррекции, конечно же, нет. И человек по отношению к этой системе достаточно беззащитен.
