На российско-европейском фронте оживление. Президент Путин съездил в Париж, где вместе с президентом Франции, канцлером Германии и премьером Испании участвовал в заседании нового "квартета". По пути домой глава государства продемонстрировал, что готов забыть обиды в отношениях с Украиной - самой модной на сегодняшний день страной Старого Света. В Москве побывал комиссар ЕС по торговле Питер Манделсон, "сверивший часы" в преддверии запланированного на май подписания концепции четырех "общих пространств" - нового амбициозного проекта России и Евросоюза. Российские представители подтверждают, что подписание, скорее всего, состоится.
Столь интенсивные контакты происходят на фоне нарастающей в Европе критической канонады: СМИ вместе с правозащитными и негосударственными организациями бьют тревогу в связи со стремительным отходом путинской России от "европейских ценностей". Страсти подогревает полемика вокруг грядущего юбилея Победы, который вместо символа примирения грозит превратиться в повод для серьезного раздора. Как же сочетаются эти две противоположные тенденции?
Бюрократы разных весовых категорий
В отношениях между Россией и Евросоюзом сложилась любопытная ситуация. Где-то к концу 2003 года стало очевидно, что российская социально-политическая и экономическая система не только не приближается к европейским образцам, как официально провозглашалось на протяжении почти десятилетия, но и уверенно от них удаляется. Причем не потому, что Россия не может осуществить необходимые для успешной европеизации реформы, как в 1990-е годы, а потому, что более не считает это нужным. Кремлевские представители все громче заявляют о праве России строить собственную государственную модель, не оглядываясь на те или иные иностранные образцы. Для европейцев это стало неожиданностью, поскольку вся правовая база отношений была ориентирована именно на постепенное восприятие Россией норм, правил и законодательства ЕС. Явное нежелание Москвы это делать поставило Брюссель в тупик, поскольку Евросоюз - организация не столько политическая, сколько юридическая, и игнорировать действующие правовые документы еврочиновники просто не имеют права. Из документов же вытекало, что для успешного продолжения сотрудничества Россия должна жадно впитывать "европейские ценности".
Однако примерно год назад начался процесс фактического пересмотра российской политики Евросоюза. Формально ничего не изменилось. Но на практике ценности - демократия, свобода слова, права человека - во все большей степени отдаются на откуп представительным органам: Европарламенту, Совету Европы, в котором делегаты от государств - членов ЕС составляют большинство, наконец, либеральной общественности. Еврокомиссия же сосредоточилась на интересах: торговля, рынки, энергетика, транспорт...
Россию такой подход устраивал. Москва, устав от беспредметных "ценностных" дискуссий, охотно перешла на привычный формат: запросные позиции, жесткий торг, компромисс - "мы - вам, вы - нам"... Пробой пера стали переговоры в апреле - мае 2004 года, сначала о распространении действия Соглашения о партнерстве и сотрудничестве Россия - ЕС на новые страны - члены ЕС, а затем об условиях членства России в ВТО. Переговоры признаны успехом. Все необходимые документы были подписаны. Однако практически сразу стало понятно, что "участники соревнований" относятся к разным весовым категориям.
Со стороны ЕС выступает слаженная команда профессионалов - четко знающие свою цель и свои возможности, использующие малейшую слабину партнера чиновники Еврокомиссии.
С российской стороны играет сборная, отражающая все "особенности" отечественного бюрократического аппарата с его ведомственной несогласованностью, кадровой неразберихой, разновекторным лоббизмом, непрозрачностью механизмов и зачастую сомнительным уровнем компетентности. К тому же при отсутствии продуманной стратегии отношений с ЕС политические решения принимаются зачастую импульсивно, а самих переговорщиков загоняют в ситуацию штурмовщины: времени мало, но соглашения велено достичь во что бы то ни стало.
Европейцы умело этим пользуются. Характерный пример - ситуация с платой европейских авиакомпаний за транссибирские перелеты. Данный вопрос вообще не относится ни к компетенции Еврокомиссии, ни к проблематике ВТО, однако бывший комиссар ЕС по торговле Паскаль Лами, возглавлявший делегацию в мае прошлого года, воспользовался авралом и "пристегнул"таки его к пакету переговоров по ВТО, добившись от российских собеседников нужных ему обещаний. Хотя, как позже выяснилось, он даже не имел на это четких юридических полномочий от самой Еврокомиссии.
Не заблудиться в пространствах
Сегодня все брошены на подготовку концепции четырех "общих пространств" России и ЕС - экономического, внешней и внутренней безопасности, культуры. Этот рамочный документ, который должны принять на саммите в мае, призван в перспективе, будучи наполнен конкретикой, прийти на смену явно устаревшему Соглашению о партнерстве и сотрудничестве 1994 года. В Москве подписание "пространств" рассматривают прежде всего в политическом контексте. Сегодня, когда идеологическая атмосфера отношений заметно омрачилась, Кремлю важно продемонстрировать, что прагматическое сотрудничество не зависит от сиюминутной политической конъюнктуры. В Брюсселе же на "пространства" смотрят в первую очередь с экономической точки зрения. Еврокомиссии важно заложить в документ как можно больше положений, которые затем помогут европейцам добиться выгодных условий работы на российском рынке.
На характер складывающихся отношений влияет такой сугубо технический фактор, как особенности подготовки бумаг. Как говорят осведомленные в бюрократической рутине люди, отечественные представители хорошо умеют вести переговоры, но явно уступают европейским коллегам в способности быстро и квалифицированно составить "драфт", то есть проект документа. В результате основой для обсуждения становятся драфты, подготовленные европейцами, которые тем самым эффективно навязывают партнерам собственную повестку дня.
На недавней встрече с президентом Путиным министр экономического развития и торговли Герман Греф посетовал на то, что до мая осталось мало времени, однако глава государства призвал чиновников приложить максимум усилий для заключения соглашений. Похоже, может повториться ситуация годичной давности: для того чтобы сделать политический жест, придется пойти на серьезные экономические уступки.
Благосклонность ценой экономики
А что же происходит в сфере публичной политики? А то, что пессимисты оказались правы: с момента вступления в Европейский союз новых стран-членов, большинство из которых, мягко говоря, не испытывают симпатий к Москве, политическая атмосфера изменилась в неблагоприятную для России сторону. Как говорит высокопоставленный российский дипломат, имеющий богатый опыт переговоров с европейцами, решения теперь принимаются по нижней планке: "Из тех, условно говоря, двадцати уступок, на которые в принципе мог бы пойти Евросоюз, отныне мы можем рассчитывать на две, на которые согласна, например, Эстония". Если это и преувеличение, то небольшое: решения в ЕС принимаются консенсусом.
Негативные изменения Москва пытается компенсировать укреплением отношений с "грандами" Старой Европы, настроенными к России более благосклонно. Главы Франции, Германии, Италии и Великобритании будто бы не придают особого значения протестам против внутриполитического поведения Владимира Путина, которые наблюдаются по всей Европе, в том числе и в их странах. Так, канцлеру Шредеру, самому близкому другу российского президента, приходится объясняться не только с оппозицией, но и с членами его же правительственной коалиции - прошлой осенью лидер германских "зеленых" Райнхард Бютикофер подписал знаменитое "письмо ста двенадцати" с требованием "наказать" Путина. С чем же связана такая неожиданная снисходительность руководства ведущих держав?
Ответ, скорее всего, стоит искать в экономических показателях. Недавно Европейский Центробанк снизил прогноз роста экономики еврозоны в 2005 году до 1,6%, учитывая прежде всего проблемы во Франции и Германии. В попытке стимулировать рост главы государств пошли на радикальное решение - на прошлой неделе саммит Евросоюза смягчил требования Пакта стабильности и роста, лежащего в основе монетарной политики ЕС. Многие, однако, опасаются, что ослабление финансовой дисциплины негативно скажется на устойчивости валюты и перспективах развития.
ЕС пока не способен добиться целей, поставленных в Лиссабонской стратегии 2000 года, - превратить Евросоюз в наиболее конкурентоспособный экономический субъект мира и сократить отставание от США. При ответе на вопрос, какую роль единая Европа будет играть в последующие годы - активного лидера или пассивного аутсайдера, вывод напрашивается парадоксальный: активного аутсайдера.
Чтобы совершить экономический рывок, Европа нуждается в России - надежном источнике сырья (в перспективе зависимость от российских поставок газа будет увеличиваться), потенциальном рынке товаров и услуг, огромной транзитной территории для перевозок, прежде всего авиационных. Прочно привязав российскую экономику к европейской (не только в смысле объемов товарооборота, но в первую очередь с точки зрения условий хозяйствования), ЕС может создать основу для прорыва.
Пока это теория. Однако Евросоюз, в отличие от России, серьезно подходит к долгосрочному планированию, закладывая основы для будущего развития уже сегодня. Главное для ЕС - постепенное расширение влияния этого уникального объединения путем распространения его правовой базы. В этом смысле Россия как объект приложения данного "инструмента", с точки зрения европейских идеологов, мало отличается, например, от Молдавии.
Аналогичная задача стоит и перед крупнейшими странами - членами Евросоюза. Как писал немецкий политолог Александр Рар, "бизнес Германии толкает канцлера в объятия Путина": крупнейшие корпорации, от E.ON до Deutsche Bank, заинтересованы в стратегическом присутствии на активно развивающемся российском рынке, рассчитывая получить преимущественные права на доли в российских энергетических активах. Очевидно, что договариваться об этом придется только с Кремлем: надежды на то, что по мере развития капитализма в России будут подрастать частные партнеры для западных компаний, умерли с разгромом ЮКОСа. Значит, придется искать компромисс между принципами демократии и деловыми интересами. Злые языки утверждают, что ключевую роль в формулировании российской политики Берлина играет не МИД критически настроенного к России Йошки Фишера, а крупнейшие предприниматели, наподобие Клауса Мангольда и Бургхарда Бергмана. Похожая ситуация в Италии, с той разницей, что в силу местной специфики интересы большой политики и бизнеса представляет там один человек - премьер-министр Сильвио Берлускони, он же главный предприниматель страны.
Вот наиболее неблагоприятный из возможных сценариев российско-европейского взаимодействия. Расхождение в идеологических ценностях и политических оценках будет нарастать, тем более что поводов для этого предостаточно: столкновение интересов на постсоветском пространстве, углубление авторитарных тенденций в России, пути урегулирования ситуации на Кавказе, обострение конфликта, связанного с трактовкой советского прошлого, и т.д. Поскольку российское руководство пока не отказывается от цели интегрироваться в сообщество развитых процветающих наций, оно станет стремиться углублять реальное, то есть в первую очередь экономическое, сотрудничество вопреки ухудшающемуся идеологическому фону. Ощущая это стремление, Евросоюз будет форсировать именно экономическую составляющую, стараясь, как будто бы идя навстречу и вынося за скобки политические разногласия, добиваться от Москвы максимально комфортных для себя условий.
При этом изоляция России по все большему количеству политических вопросов может нарастать...
Что же делать, чтобы подобное развитие событий не стало явью? Проводить европейскую политику, не настаивая на том, что неэффективный авторитаризм- это, мол, отражение российской уникальности. И занимать жесткую позицию по деловым вопросам, решительно отстаивая национальные интересы и не пытаясь купить благосклонность "сильных мира сего" экономическими уступками. Вроде бы просто. Почему же что-то мешает поверить в возможность этого?
