Западное влияние четко ассоциируется с прогрессом демократии на постсоветском пространстве, а российское с консервацией режимов советского типа.
"Я благодарен Михаилу Горбачеву, но Советский Союз уничтожил все-таки Борис Ельцин. Не знаю правда, сделал ли он это сознательно, или был в тот момент просто пьян по своему обыкновению". Лех Валенса широко улыбнулся, и зал с готовностью рассмеялся этому удивительно остроумному замечанию пана президента. Удачная шутка вождя польской "Солидарности" особенно развеселила сидевшего сзади меня украинского политолога, который до этого с плохо скрываемой ненавистью сообщил мне, что все россияне - закоренелые империалисты. "Приходит нам в институт письмо из России, так адрес - Республика Украина! Все мы для них республика!" Пристыженный столь очевидным проявлением имперской натуры моих соотечественников, я задумался, как же тогда быть с Республикой Польша, Французской Республикой и тем более Федеративной Республикой Германия, которые, очевидно, тоже могут заподозрить нехороший намек в попытке назвать их этими официальными наименованиями.
Эти тяжелые размышления преследовали меня на протяжении всей официальной церемонии закрытия варшавской конвенции Ассоциации изучения национальностей (ASN), крупной американской исследовательской структуры, в центре внимания которой находится Восточная и Центральная Европа, а также страны постсоветского пространства.
Трехдневная конференция, собравшая ученых и экспертов из восточноевропейских стран (прежде всего, естественно, Польши), Украины, Белоруссии, Молдавии, Казахстана, государств Южного Кавказа, Балтии, России, а также их западных коллег, лично меня заставила задуматься о том, что за образ приобрела Россия в регионе, который мы по инерции продолжаем считать зоной своего влияния. Вывод из общения с участниками и присутствия на ряде мероприятий складывается неутешительный.
Москва воспринимается как недружественная сила, которая перманентно пытается подчинить себе более слабых соседей, манипулируя энергоносителями и "пятой колонной" (русскоязычные жители и сепаратистские анклавы на сопредельных территориях), а также мешает продвижению к демократии, упорно поддерживая наиболее одиозные режимы на постсоветском пространстве. Этот взгляд, который в более или менее отчетливой форме присутствовал в выступлениях западных аналитиков, горячо поддерживался большинством участников из бывших советских республик. Консенсус царил и в отношении ответственности России за то, что нынешние независимые государства пребывают в столь неблагополучном экономическом и политическом положении. Все это - наследие советской политики подавления, ответственность за которую, ясное дело, полностью лежит на России. Поскольку практически все территории, добровольно, как считалось раньше, присоединявшиеся к Российскому государству, на самом деле были, оказывается, жертвами имперской экспансии и фактически колониями. Только теперь они с трудом восстанавливают свою национально-государственную идентичность.
Не вижу смысла пускаться здесь в обсуждение того, насколько справедливы все эти упреки.
Можно лишь заметить, что возлагать ответственность за собственные проблемы на враждебную внешнюю силу - замечательная советская традиция, которая объединяет всех нас, ее наследников.
Кроме того, возможно, состав участников варшавской конвенции не отражал всей полноты взглядов, присутствующих в новых независимых государствах. И тем не менее - почему при наличии огромного количества разнообразных связей и взаимозависимостей Россия за 13 лет после распада СССР из центра притяжения превратилась в своего рода полюс отталкивания для элит из стран - бывших ближайших союзников?
Ответ напрашивается неприятный - во многом из-за собственного высокомерия. До недавнего времени в сознании российского истеблишмента доминировало представление: а все равно никуда они от нас не денутся! Газ-нефть наши, базы - наши, великая культура и язык - русские, могучая социальная ностальгия - направлена тоже в нашу, то есть бывшую советскую сторону. Формирование в бывших союзных республиках национальной идентичности Москва воспринимала когда с раздражением, а когда с иронией.
Между тем на протяжении 90-х годов, пока Кремль имитировал то процесс интеграции на постсоветском пространстве, то сохранение роли России в мире, эта самая идентичность у соседей появлялась.
Кто-то обретал ее с энтузиазмом, кто-то - с обреченностью: старого-то все равно уже не вернешь, а нового Москва не предлагает.
При этом нельзя сказать, что Россия совсем забросила соседей. Но та активность, что имелась, была направлена исключительно на работу с властями соответствующих стран, а не с их обществами. Власти же проявляли неожиданную чуткость к интересами и нуждам Москвы, только когда им самим что-то было нужно. Например, поддержка накануне выборов, в исходе которых они не были уверены, или помощь в разрешении острого внутриполитического кризиса.
Между тем западные организации с самого начала активно работали по привычной для себя линии - неправительственные организации, стипендии и гранты, культурные т образовательные программы, то есть работа непосредственно с обществом и воспитание нового поколения, в том числе и политического. Пример Грузии показал, что эта кропотливая и не очень заметная работа начинает приносить плоды.
Когда же Россия пытается воздействовать на общественное сознание соседних стран, то делает это зачастую настолько топорно и бестактно, что, сама того не понимая, добивается прямо противоположного эффекта. Свежий и очень характерный пример - акция по саморекламе Сергея Доренко, который приехал в Киев и объявил вчера о намерении агитировать за лидера местных коммунистов, потому что он, Доренко, "советский человек и имеет право и на эту землю". Мы-то в Москве знаем, что господин Доренко никого кроме себя не представляет и вообще "типа прикалывается". В Киеве же это, безусловно, воспримут как очередные козни соседей против "друга народа" Ющенко, благо о прежней избирательной специализации видного мастера телевизионного жанра всем хорошо известно. Не случайно украинские коммунисты так активно открестились от агитатора-добровольца.
Сегодня, когда Россия окончательно смирилась с ролью региональной, а не мировой державы, и отношения со странами СНГ на всех уровнях наконец-то объявлены главным приоритетом, как реализовать этот приоритет непонятно.
Предыдущая политика Москвы, точнее ее отсутствие, привела к тому, что все упомянутые выше козыри (газ-нефть, базы и пр.) на практике почти невозможно задействовать.
Любое давление (энергетическое, военное и даже политическое) вызывает мощное противодействие и Запада (США и все более активного в нашем общем ближнем зарубежье ЕС), и собственно объектов этого давления. Даже в случае с загнанной в изоляцию Белоруссией оно не работает, вызывая консолидацию общества и появление антироссийских настроений там, где их отродясь не было. Идти на конфронтацию с западными партнерами ради восстановления влияния на соседей никто в Москве не готов, а если и попытается, то для этого ресурсов нет. Странными выглядят и рассуждения о необходимости некого "раздела интересов", например, с США.
Там, где интересы США затрагиваются непосредственно, например, вдоль трубы Баку-Тбилиси-Джейхан, ни на какие сделки Вашингтон не пойдет по определению, а будет действовать, как считает нужным. В других местах - непонятно как и что делить.
Поскольку западное влияние четко ассоциируется с прогрессом демократии на постсоветском пространстве, а российское - увы - с консервацией режимов советского типа, затруднительно представить себе какую-то договоренность с Вашингтоном или Брюсселем на этот счет. А главное, надо еще уговорить местное население, что косный или скомпрометировавший себя режим для них лучше, чем его смена.
Правда, в последнее время в Москве звучат и новые интонации. Глава международного комитета Госдумы Константин Косачев писал недавно в "Известиях" о том, что Россия должна служить маяком для постсоветского пространства, экспортером не стагнации, а демократии. Мысль очень правильная, но явно запоздалая. Потому что как раз данный экспортный товар у нас теперь в дефиците.
