Исторический урок состоит в том, что абсолютная власть, которой Хусейн достиг, расправившись с конкурентами и соратниками, стала для него роковой.
Гадать о том, как могла бы повернуться история, не произойди те или иные события, - занятие крайне неблагодарное. Но в одном я совершенно уверен. Если бы 14 лет назад, летом 1990 года, Саддам Хусейн не ввязался в авантюру по захвату Кувейта, то сейчас он был бы главным союзником Соединенных Штатов в борьбе против терроризма на Ближнем Востоке.
Саддамовский Ирак, светское государство с авторитарной, но стабильной системой правления, мог бы стать идеальным опорным пунктом Вашингтона. По соседству - враги Америки, которых США обвиняют в поддержке терроризма и стремлении завладеть оружием массового поражения. Иранские муллы, которых Саддам тоже искренне и глубоко ненавидел, и "братский" сирийский режим, с которым иракского лидера связывали весьма неприязненные отношения. Неподалеку "заклятый друг" Белого дома Саудовская Аравия, политика которой вызывает у американцев все больше вопросов. Ирак с его запасами нефти и недюжинными региональными амбициями стал бы очень удачным противовесом саудитам.
Саддам и в двухполярном мире ухитрялся удачно лавировать между противостоящими блоками, нет сомнений, что в ситуации американского доминирования Саддам Хусейн четвертьвековой давности сделал бы правильный и выгодный выбор.
В день, когда в Багдаде начался суд над бывшим диктатором, мне довелось беседовать с опытным российским дипломатом, который в свое время работал в Ираке и был хорошо знаком с подсудимым. Мой собеседник не уставал удивляться тому, что стало с тем рассудительным, хитрым и цепким руководителем, которого он знал в Багдаде три десятилетия назад. Как и всякий восточный правитель, Саддам, человек коварный и жестокий, обладал многими малопривлекательными чертами характера. Но в чем его нельзя было упрекнуть, так это в неспособности анализировать ситуацию и принимать выгодные для себя, а до определенного момента и для страны, решения (стоит напомнить, что в 80-е годы Ирак по уровню жизни опережал Португалию).
Однако абсолютная власть, которой Хусейн достиг, расправившись со своими конкурентами и соратниками, стала для него роковой.
Утрата чувства реальности - практически неизбежное следствие системы власти, в которой все подчиняется воле и интересам одного человека. В силу объективных обстоятельств (прежде всего по-человечески понятное желание чиновников и соратников делать карьеры, а значит, не расстраивать лидера неприятной информацией) его горизонт стремительно сужается. Другой феномен - сначала от власти устраняются все возможные оппоненты и конкуренты, а потом крепнет убеждение: на кого страну-то оставить? Одни пигмеи кругом...
Потеря адекватности привела Саддама к полному краху - как политика и как личность. Вторжение в Кувейт превратило его страну в изгоя, безрассудная попытка затеять игру нервов с США привела к разгрому всей системы. Теперь, когда мы точно знаем, что никакого оружия массового уничтожения в Ираке не было, поведение Саддама накануне войны представляется совсем уж безумным. Как будто бы он сознательно провоцировал Буша, делая вид, что что-то у него нечисто.
Конечно, Восток с его деспотическими традициями - дело особое, но можно вспомнить пример из относительно недавнего европейского прошлого. В сентябре 1968 года у 89-летнего премьер-министра Португалии Антониу ди Оливейра Салазара, отметившего за несколько месяцев до того 40-летие своего бессменного пребывания у власти, случился инсульт. Вакуум власти в государстве, которое десятилетиями находилось под полным контролем одного человека, грозил непредсказуемыми последствиями вплоть до революции. В спешном порядке новым премьером был провозглашен Марселу Каэтану. Находящемуся в коме Салазару присвоили пожизненный титул почетного президента. Все были уверены, что носить его старику осталось совсем недолго.
Случилось, однако, непредвиденное. Пожизненный президент пришел в себя и начал поправляться. Сказать отцу нации, что он больше не является полновластным хозяином страны, - об этом не могло быть и речи. И окружение премьера приняло единственно возможное, как им казалось, решение - Салазару ничего не говорить, вести себя с ним так, как будто все остается по-старому. Через 151 день патриарх вернулся в президентский дворец и приступил к "выполнению обязанностей". Полтора года приближенные инсценировали для Салазара управление государством. Оставаясь "на посту", он записывал обращения к нации, читал специально подготовленные для него обзоры прессы и работал с документами. До самой смерти в июле 1970 года Салазар был уверен, что остается главой государства.
Трагикомический финал Салазара (а ведь в конце 20-х годов он, талантливый экономист, спас страну от хозяйственного коллапса) - гротескная иллюстрация вечной проблемы: соотношение масштаба власти и степени адекватности руководителя.
Конечно, подобное невозможно в хоть сколько-нибудь демократической системе, где требуется какая-то форма публичной отчетности. Любопытно, что Салазар, которому многократно предлагали баллотироваться в президенты (с гарантией победы, естественно), предпочел десятилетиями так и оставаться премьером, формально подчиняясь избираемому главе государства. Затворнику Салазару, архитектору корпоративной Португалии, была глубоко отвратительна сама мысль о том, что ему придется участвовать в избирательном фарсе, даже декоративном. Он искренне не понимал, как можно столь серьезный вопрос, как судьба страны, доверять "дилетантам", то бишь народу.
Кстати, модель "правящий премьер при избираемом формальном президенте" привлекает пристальное внимание, например, украинского руководства. Если уж нельзя вечно избираться, то почему бы не пойти салазаровским путем? Да и в России через пару лет вопрос о том, чтобы подобным образом "догнать Португалию", может стать вполне актуальным.
