Край ужасной и полной катастрофы, которой к тому же не видно конца, — к такому выводу нас подталкивают горячие телерепортажи с места события и хлёсткие статьи в газетах. Всё ли так достоверно, что об этом крае показывают и пишут? Чтобы получить информацию, как говорится, из первых рук, редакция "ЛР" организовала в своих стенах встерчу писателей с губернатором Приморья Евгением НАЗДРАТЕНКО.

Во встрече приняли участие прозаики Владимир ЕРЁМЕНКО и Илья КОЧЕРГИН, ректор Литинститута Сергей ЕСИН, директор издательства "Голос" Пётр АЛЁШКИН, поэты Аршак ТЕР-МАРКАРЬЯН и Дмитрий АЛЕНТЬЕВ, критики Вадим ДЕМЕНТЬЕВ и Вячеслав ОГРЫЗКО, заместитель главного редактора журнала "Милиция" Николай МАЗУРЕНКО, обозреватель Интерфакса Сергей ОВСИЕНКО, корреспондент еженедельника "Книжное обозрение" Ольга ШАТОХИНА и обозреватель "Независимой газеты" Денис ВИКСНЕ.

Владимир Ерёменко, главный редактор "ЛР": Мы бы пригласили в редакцию наших друзей-писателей и хотели бы через них донести до широкого читателя, что же всё-таки происходит в Приморье. Я думаю, не для кого не секрет, что не всё там однозначно, и, посмотрев телевизионные программы, правильного вывода сделать нельзя. Если раньше, при советской власти, мы читали между строк и искали подтекст, то сейчас мы всё больше опять возвращаемся к этому. Если одна сторона рьяно нападает на другую, то, значит, что-то не так.

Приморье сейчас на телевидении и страницах газет выглядит как край полной катастрофы. Мы не только выпускаем газету, но и издаём журнал "Мир Севера", поэтому имеем связи со многими районами страны и знаем, что есть места, где положение несравненно хуже, но о них СМИ хранят молчание. Мы знаем о бедственном положении некоторых районов Архангельской области, до крайности доведены люди на мысе Шмидта, вообще на Чукотке вымерзают целые посёлки. Мы позвонили одной обозревательнице в ИТАР-ТАСС, поинтересовались, почему это агентство практически ничего не сообщает о трагедии Чукотки, так нам ответили: там же чукчи живут, а не русские. Прозвучало, будто аборигенов не жалко. Зато эта обозревательница, ничего не зная о реальном положении дел в Приморье, берётся формировать негативное общественное мнение вокруг фигуры приморского губернатора. В Якутии есть районы, где положение более трагическое — но тем не менее СМИ молчат.

С другой стороны, меня удивляет позиция некоторых губернаторов, которые почему-то тоже молчат в то время как ситуация с отоплением у них катастрофическая. Если бы губернаторы, на которых давит цена электроэнергии, цена угля, объединились, то, наверное, эту проблему можно было бы решить и на Крайнем Севере, и на Дальнем Востоке. Но, видимо, эти губернаторы нашли общий язык — или им просто не хочется с могущественными энергетиками связываться — а вы, Евгений Иванович, почему-то, как и в предыдущей ситуации с границей, когда встали поперёк решения Ельцина и не отдали нашу территорию Китаю, опять оказались на острие атак. Поэтому я бы попросил вас сначала обрисовать ситуацию, а потом ответить на конкретные вопросы писателей.

Евгений Наздратенко: Вы правильно сказали, что нельзя делить страну на нации, потому что тогда мы не выживем, если будем выяснять, кому легче жиыётся, а кому труднее.

Ответьте — какие главные параметры субъекта Федерации. Могу ответить сам, как я это понимаю. Главный параметр — как субъект платит федеральные налоги, что означает, какую он несёт государственную нагрузку. Вы можете получить справку в Министерстве по налогам — мы заплатили больше, чем Хабаровск и Сахалин вместе взятые. Это разве показатель разрухи? Есть ещё один показатель — задолженность по бюджетной сфере — здравоохранение, образование, милиция, социалка. У нас вообще нет задолженности за 2000 год, поэтому когда говорят о социальной напряжённости в Приморье, надо понимать, в связи с чем это говорится.

Теперь о пенсиях. За семь лет моей работы не было срыва в выплате пенсий ни разу. Только один раз пенсия была задержана на два дня — в одном отдалённом районе обанкротился банк, и нам пришлось довозить деньги на машине — два дня добирались. Ни о каких неделях, месяцах задержки даже речи не могло быть. Как я эту пенсию доставал, где брал кредиты — моя головная боль. За пенсии я отвечал как губернатор и знал, что не может быть задержки ни на один день.

Есть ещё один показатель. За все годы этих сумасшедших реформ с Дальнего Востока уехали миллион человек, а Приморский край сохранил население. Приморье, кстати говоря, самый крупный по численности субъект федерации на Дальнем Востоке — это Хабаровский край, Сахалин и Камчатка вместе взятые. Сейчас у нас опять родильные дома заполнены, за последние три года тридцать две школы построили, и это несмотря на рёв некоторых вице-премьеров, которые начинали селекторное совещание по стране с того, что говорили, если вы в Приморье ещё хоть одну школу построите, лишим вас трансфертов. А мы всё равно строили. И то, что мы — единственная территория на Дальнем Востоке, которая в 1995 и 1996 годах не получили ни одного рубля трансферта, — это тоже показатель.

Мы были донорами российского бюджета, просто потом так подняли тарифы, что всё остановилось. И оказалось, что разом поглупел губернатор. Ну ладно, губернатор, но ведь и весь директорский корпус, главы администраций районов, городов, все предприниматели, весь народ. Как же все разом не поняли своего счастья, тарифного?

Владимир Ерёменко: В этом, возможно, кроются политические причины?

Евгений Наздратенко: Вот произошло какое-то событие. Кто-то выскажется о нём обтекаемо, а кто-то заявит свою позицию твёрдо, властно — и все скажут: смотри какой лидер. Возьмём недавний пример принятия государственной атрибутики России. Все высказывались на эту тему. Кто за что стоял, кому-то нравилась музыка гимна Александрова, кому-то — Глинки. Но ещё два года назад сказать, что нравится гимн Советского Союза, означало политическую неблагонадёжность. Два года назад мне исполнилось 50 лет, и официальное торжество проходило в администрации Приморского края. В зале было 900 человек. На сцену поднялись мои сыновья, и я предложил им спеть гимн — я знал, что они помнят слова — и мы запели "Союз нерушимый республик свободных..." А ведь зал-то был заполнен чиновниками — наверное, кому-то страшно было — тем не менее зал поднялся и запел. Я откуда знал, что через два года он опять будет официальным? А в тот момент все подумали: ну вот, опять нарывается.

Сергей Есин, ректор Литературного института имени А.М. Горького: Семь лет назад я Колонный зал поднял этими стихами... Это к тому, что сейчас все говорят — хорошая музыка. Кроме, естественно, правых сил.

Евгений Наздратенко: Мы — страна интересная — всем присвоили клички, кто левый, кто правый. Находились в крайне левом положении — потом понеслись в крайне правое, сметая на пути всё доброе, что было наработано нашей страной, всё охаили.

Я просто маленький пример привёл с музыкой. Давайте вернёмся на несколько лет назад, когда затеяли удар по угольной отрасли. Я сейчас не берусь судить, какие шахты были рентабельны. Важно другое. Страна расположена в высоких широтах. Большинство электростанций смонтированы на уголь. Хорошее или плохое оборудование, но оно действует, а предлагается всё порушить.

Есть и другая причина, почему я не согласен с концепцией перестройки РАО ЕЭС. Я использую простую арифметику: почему достроить Бурейскую ГЭС стоит 17 миллиардов долларов, а все остальные фонды огромной энергетической системы страны со всеми линиями электропередач, подстанциями, они стоят, заметьте, всего от 2 до 4 миллиардов долларов? Это — чтобы легче было всему миру опять раздать? Интересный подход. Одну станцию достроить в пять раз дороже, чем стоит вся энергетика страны? И отвечать не хотят. На все вопросы — это большевистские штучки, политика... Хватит ярлыки вешать — есть абсолютно очевидные вещи, и с ними надо считаться.

В начале 1989 года подняли шахтёров, пропелись, проплясались, с прибаутками, походя ещё Союз развалили — и покатились в этом направлении. А потом с шахтёрами надо было что-то делать, куда-то эту силу надо было применить.

Что такое 500 — 700 миллионов долларов МВФ, обещанных фактически за развал угольной отрасли? Это вообще не деньги, по сравнению с угольной отраслью страны. Вот и дали этот транш, а дальше механизм был до ужаса прост. Когда шахтёры сидели и касками лупили, я выступил у них на собрании и сказал: одумайтесь. Как губернатор, я должен был поставить подпись под актом о ликвидации шахт, но не стал его подписывать.

Тогда их напоили, накормили, привезли к зданию — а везти надо было из Партизанска за 200 километров — они и начали касками стучать, требуя принять предложенную МВФ реструктуризацию. Им пообещали, что они смогут получить заработную плату за шесть месяцев вперёд, но для этого необходимо произвести демонтаж шахт. Что это значит? Достаточно на три часа отключить насосы водоотлива, и всё — шахта пошла демонтироваться сама, плюс к этому небольшие наземные работы.

Я спрашивал шахтёров, где вы будете работать, где будут работать ваши дети — ведь целые города обрекаются на полное вымирание — Партизанск, Артём...

Позакрывали все шахты, а меня мучил другой вопрос: что будет с балансом топлива на электростанциях? Можно как угодно относиться к энергетическому оборудованию Советского Союза. Я буду утверждать, что оно хорошее, кто-то скажет, что шведское лучше, пожалуйста. Но мы живём в определённых реалиях, страна-то уже построена. В Приморском крае четыре работающих на угле ТЭЦ — в Партизанске, Артёме, ТЭЦ-2 и ЛУТЭК, и все рассчитаны на привозное сырьё. Местного угля мало. Из Нерюнгри — самый близкий уголь — везут за 1400 километров, а из Иркутска — вообще 3000 километров. Были низкие железнодорожные тарифы, легко везли уголь через всю страну. На этом и смонтировали всю систему. Когда в стране меняли экономическую систему, разве не знали, что меняют и эти реальные параметры.

Самое удивительное заключается в том, что те, кто верстали экономику типа Гайдара, Немцова, они теперь переходят на личности — там губернатор виноват, там виноват начальник станции, начальник системы, директор. Да, бывает. Но самое печальное, что начинают стравливать территории. Сами не знали, как руководить страной, и создали критическую ситуацию. Теперь хабаровчане считают, что их уголь съедают приморцы, Сахалин, Магадан, Камчатка. Да ничего подобного, никто ничей уголь не съедает — все станции были построены в расчёте на дальнепривозной уголь.

Энергетика Дальнего Востока ориентирована на крупные угольные разрезы. Ни в Хабаровске, ни в Приморском крае их нет — весь уголь надо привозить, железная дорога идёт через Хабаровск потому, что это узловая станция, и в самом конце пути находится Приморье. Все три станции — Партизанск, Артём — находятся на юге Приморья, а не на севере. Немного своего угля есть, но он такого цвета — ему бы ещё пару миллионов лет лежать и зреть. Он сам не горит, ему нужна, как говорят энергетики, подсветка, факел — мазут, чтобы он горел. Даже экскаваторщики часто не могут отличить, где глина, а где уголь. Его ковыряют в Лучегорском разрезе, но и этого не хватает. Когда ломали систему на Дальнем Востоке, когда убирали шахты, никто об этом не думал. Кто сегодня отвечает в стране за топливный баланс?

Я выступал и выступаю против приватизации энергетики, против её акционирования, я считаю, что она должна быть государственной, чтобы государство вначале посчитало, сколько угля и нефти надо для станций, а вот всё остальное, лишнее, пожалуйста, продавайте через акционерные общества. Не знаю, как можно передать угольные месторождения в частное пользование. Я лично этой ситуации боюсь — потом опять будем говорить, что глупый народ, глупый губернатор, глупый директор... Недавно с удивлением узнал, что, оказывается, для приморских газет тираж 60 тысяч — самый оптимальный. Я говорю, хорошо бы тираж 150 — 200 тысяч, а они мне отвечают, что количество рекламы не оправдывает расход бумаги. Так же и с углем получится. Если по закону о разделе продукции отдать это угольное месторождение в частные руки, какой интерес будет частнику добывать столько угля, сколько людям нужно. Он, предположим, скажет, что 500 тысяч тонн ему вполне хватит, а нам нужно 7 миллионов. А ему наши 7 миллионов не нужны.

Этот год ещё переживём, а вот следующий энергетический год вообще не просматривается, это полный коллапс. Конечно, электроэнергия каждый день нужна, но с холодами расход больше. В обыкновенный зимний день на Лучегорской станции уходило 20 тонн жидкого топлива, чтобы уголь зажечь, а в морозы, когда уголь не горел совсем, уходило по 700 тонн. Значит, сколько цистерн надо поставить с мазутом, а Дальний Восток не добывает топливо, и составы бегут из Ангарска за 5 тысяч километров. Весь Дальний Восток оказался в такой ситуации. Но можно не показывать Сахалин, Хабаровск, Магадан, а только показывать Приморье, что в принципе и делается. При этом выдумываются всякие глупости, какие-то легенды, что кто-то чей-то уголь забрал. У Приморья такие же договоры с угольными разрезами, как у других субъектов, вовремя подготовленные, но — угля нет. Были аварийные запасы на станциях, но их съели в начале января потому, что как только наступили холода в Сибири, то за 23 дня — вдумайтесь в эту цифру — 23 дня из разрезов хороновского, азейского ни одного состава с углем не поступило. Жили на аварийном запасе и на том, что удалось наковырять на месте, а ведь тот запланированный уголь стоит в балансе.

Всё предельно понятно, но беда в другом, что, к сожалению, забыты и заброшены те профессионалы, которые при СССР работали и определяли энергетический баланс страны. Он же не зависит от губернатора, ведь договоры на поставку угля заключаю не я, а РАО ЕЭС и их станции.

У нас в комитете по имуществу нет — чтобы вы знали — ни одной акции РАО ЕЭС. Я не могу снять ни директора станции, ни директора Дальэнерго, ни главного инженера — это всё делает совет директоров РАО ЕЭС, это всё целиком в их власти. Но за всё, по мнению СМИ, почему-то отвечает губернатор — а ведь надо спросить с других. По идее мне бы хотелось знать, как они подготовились к зиме, какая зарплата у людей, какой запас топлива, как отремонтировано и подготовлено оборудование. Всё перевёрнуто. Я ведь не знаю про Дальневосточное пароходство, какой ремонт проводят на кораблях, какие грузы возят, предположим, в Австралию, Грецию. Я знаю, что они платят налоги и всё. Так почему же я в РАО ЕЭС, чисто акционером обществе, с утра, как просыпаюсь, и до глубокой ночи занимаюсь транспортёрной лентой, резиной на БелАЗы, солярным топливом для БелАЗов. Я выучил фамилии всех машинистов роторных экскаваторов, всех бригадиров.

Владимир Ерёменко: Может быть, эта государственная позиция и вызывает нападки на вас?

Евгений Наздратенко: Да, это моя позиция на все годы. Семь лет назад я вначале писал в рабочем порядке Ельцину — это были совершенно закрытые, конфиденциальные письма — о том, чтобы сделать Охотское море внутренним морем России из боязни, что скоро страна останется без биологических запасов. Когда Ельцин не стал реагировать, я ему написал открытое письмо. Шутка ли — 52 корабря, и не думайте, что это какие-то сейнера, а настоящие плавбазы по 1000 человек экипажа, длиной по 200 метров — польские, китайские, корейские, хозяйничали в наших водах. Первым был польский — у матроса был аппендицит, и они вошли в наши воды, чтобы его оставить на берегу, и заодно бросили кошелёк, и никто их не остановил. А потом пошло и поехало. Вычерпали всё море, и сейчас оно просто пусте, и его надо закрывать лет на двадцать, чтобы восстановить все запасы минтая.

Вячеслав Огрызко, первый заместитель главного редактора "ЛР": Евгения Иванович, в своё время, когда создавались федеральные округа, была надежда, что их руководители будут курировать силовые федеральные структуры, — они, кстати, наиболее энергозатратные — Тихоокеанский флот, 5-ю Уссурийскую армию, ПВО, погранвойска, и что как-то сдвинется проблема платежей. Безусловно, надеялись, что на должности придут управленцы. А, в конечном итоге, мы увидели, что главным федеральным инспектором по Приморскому краю стал наш коллега, журналист Павел Лысов. Оправдана ли эта тактика, когда по-прежнему во власть идут артисты, журналисты? Пуликовский, который всегда вызывал у нас уважение за свою позицию во время первой чеченской кампании, он был командующим корпусом, а теперь руководит округом.

Евгений Наздратенко: Я в Чечне тоже в 1995 году был — не снаряды привозил, а еду и одежду полку морской пехоты. Он назывался 165-м полком береговой обороны Тихоокеанского флота. Я бы не хотел давать оценку его действиям, хотя их оценки не сходят со страниц газет. Про господина Лысова скажу: он не откуда-нибудь свалился, а семь лет проработал в аппарате Президента Российской Федерации, курируя именно Север. Так вот, если один миллион человек из округа мигрировало, надо его спросить, что он сделал для Дальнего Востока, была ли решена хоть одна проблема — границ, Охотского моря, энергетики, транспортных или энергетических тарифов? Проработав в течение семи лет в аппараде Президента, решил ли он хоть один вопрос?

Вячеслав Огрызко: Он и не мог решить, он был журналистом, у него и знаний не было для того, чтобы подобные проблемы решать.

Евгений Наздратенко: Я с вами не совсем согласен — я знал вречей, которые становились, например, прекрасными мэрами. Но если ты пошёл работать в администрацию Президента, ты должен что-то делать, ведь ты же пошёл туда работать не журналистом, а в территориальное управление. Давать оценки — неблагодарное дело. Скажу о другом — я тогда не работал губернатором края, но я жил в крае и видел, как в 1991 году с флотских офицеров в трамвае срывали фуражки, бросали их под трамвай или пускали по кругу, с насмешками призывая помочь нищему офицеру. Вовсю плескалась сумасшедшая демократия, и офицеры по многу месяцев не получали денег.

Нельзя власти стравливать людей. Нельзя говорить, что нет электричества, потому что флот не платит. Разбираться можно в рабочем порядке — со строителями ругаться, президенту писать, с правительством грызться, но публично заявлять об этом нельзя. И я долго терпел и ляпнул прессе о долгах Приморскому краю только тогда, когда виноватым во всём сделали одного меня. Тихоокеанский флот должен был только за электроэнергию 1 миллиард 200 миллионов деноминированными деньгами, а за коммунальные услуги ещё 700 миллионов. Неправильно думать, что коммунальные услуги — это просто работающая канализацию. Это колоссальные очистные сооружения, это та же электроэнергия, те же насосы подкачки воды и ещё многое, связанное с энергетикой. Это долги только одного флота, я молчу про родную границу — о ней, кажется, принципиально забыли. Про остальные федеральные структуры и говорить не приходится. Недавно одна небольшая федеральная структура заплатила 10 миллионов за свет, за 1996 год. За эти годы всё, что надо было компенсировать энергетикам, обрастало пенями, штрафами, неплатежами — а эти деньги только от одной инфляции несколько раз сдохли, а из отчётности следует, что они долг погасили.

Вячеслав Огрызко: Евгений Иванович, Лысов решает эти вопросы или только указания даёт? Ведь в его компетенции решение очень многих вопросов.

Евгений Наздратенко: Вы хорошо меня зацепили вопросом о Павле Лысове. Когда он избирался народным депутатом России в 1990 году, в Магаданской области жило более шестисот тысяч человек, а сейчас — двести тысяч. Пусть Лысов сам прокомментирует, расскажет про свой вклад, ведь он работал в аппарате Президента, был куратором этого самого Магадана — своей родины. Объясните, что там за народ-дурачок, который не понял счастья, привалившего в результате этих реформ, и уехал. Где люди с Чукотки, с Камчатки, из Магадана, с Сахалина. Я повторю ещё раз — Приморский край не потерял пока своих людей, и мы этим очень гордимся.

Владимир Ерёменко: Евгений Иванович, из того, что вы рассказываете, ясно, что все проблемы, из-за которых вы становились героем средств массовой информации, являются проблемами государства. Например, проблема границ, когда вы встали на защиту территории, которую хотели отдать Китаю, против решения президента, министерства иностранных дел. Проблема рыбных ресурсов — тоже государственная проблема, которая касается не только одного края и губернатора, а всего государства. Треться проблема, которую вы сейчас обрисовали, это проблема энергетического комплекса — опять государственная, и опять вы попали под шквал огня. Я понимаю это как борьбу двух направлений — сил государственных и тех, кто стремится наше государство растащить по частям и приватизировать. Вы вот воюете семь лет, хотя и говорят, что один в поле не воин...

Евгений Наздратенко: А кто вам сказал, что я один? Я хочу повторить цифры — на недавние выборы губернатора Приморя пришли не 25 процентов, когда можно сказать, с облегчением вздохнув, что они состоялись, а пришли 87 процентов жителей края. Нигде в стране такого не было, и за меня проголосовало 82 процента. В избирательной гонке участвовал не один, а двенадцать кандидатов. Это, пожалуй, главный показатель — понимают тебя или нет. Мне предлагали работать в Москве, но мне нравится жить и работать в Приморье, я там дом строю, там у меня дети. И третий момент — кто-то заявляет, почему столько лет трясёт всё один край? А что устраивает, когда тихо умирают края и области? Почему не нравится, когда люди громко говорят, что они хотят жить и за эту жизнь бороться? Разве эти проблемы потом не встают с новой силой?

Поговорим о другой проблеме. Сейчас идёт борьба за порты, и федеральные ведомства заявляют, что причальная стенка — это часть границы, совершенно правильно заявляют. Только давайте вспомним, семь лет назад я призывал не трогать порты, потому что это часть нашей границы — и за это был бит теми же самыми реформаторами, которые сейчас заявляют, что эти стенки надо отобрать у предприятий. Но как теперь эту причальную стенку вычленить из уставного капитала любого порта, как это сделать, если акции поделены?

Я могу сказать одно — можно жалеть об упущенном, но изменить всё — опять резать по живому, а это вовсю сейчас делается. У меня такой пример. На севере Торнеи есть посёлок Полостун. Там живёт всего 13 тысяч жителей. Раньше они отправляли кругляк. Покупатель — Япония, она диктует цены. Кругляк отправлять — дело нехитрое. Там хороший директор, молодой парень, с фирмой Сумитомо построил завод — вы бы посмотрели, гордость бы взяла. Да, завод построен по японской технологии, но он стоит на нашей территории и обеспечивает 103 процента использования древесины. Они даже при лазерном роспуске древесины улавливают эфирные масла! Работает 320 молодых ребят, прошли стажировку в Японии, получают прекрасную зарплату, и отправляем мы в страну готовые изделия, столярку — и это уже не просто сырьевая ситуация, и завод стоит у нас, в России. А теперь скажите мне, что японец-партнёр должен делать, если причальную стенку выклинять из ставного капитала?

В Кавалерово фирма "Экология" приватизировала на закрытом аукционе Хрустальнинский ГОК, а через два года бросила, разграбив всё, и теперь район с 40 тысячами жителей без единого работающего предприятия. Так вот, если всё развалится, кто поедет в Торней, и куда мне 13 тысяч жителей перевозить? Все шаги власти должны быть предельно продуманы, а не подчинены какому-то модному течению — будь то приватизация или реприватизация.

Николай Мазуренко, заместитель главного редактора журнала "Милиция": Евгений Иванович, нам телевидение показывает и демонстрации, и недовольство жителей Приморья. Как на самом деле обстоят дела с правопорядком в крае, в каком режиме работают сейчас правоохранительные органы, и довольны ли вы их работой. Можете об этом рассказать?

Евгений Наздратенко: Могу — до утра. (Смеётся.)

Ну а теперь о тех картинках-ужастиках, что показывают по телевидению. Я помню, как по российскому официальному каналу показывали сюжет из Уссурийска. Несколько женщин-учителей отвечают корреспонденту, что бастуют потому, что зарплату не выдают, задержка на три дня. Они говорят, что три дня — вроде не много, но они принципиально против всяких задержек по зарплате. И корреспондент радостно цепляется за этот сюжет.

Часто показывают сюжеты двухгодичной давности, приспособленные под нынешний день. Конечно, были выходы людей на дорогу, когда замерзали, но тогда необходимо сказать, что 670 котельных подготовлены к зиме, но они стоят без света, и в них уголь спекается, и вентиляторы не гоняют жидкое топливо, и насосы не гоняют воду.

Отключение света на Дальнем Востоке — это страшная шутка. Тогда надо стране сказать, что в ней, родной, происходит, ведь в Приморье не отдельная замкнутая система, а это система РАО, со всеми перетоками. Если бы я даже стоял на пути этой системы, я бы не смог ей помешать.

Видимо, что-то не так в информационном поле. Всё упирается в то, что заказали. В сознании — как бы два совершенно разных края. Один живёт своей жизнью, радостями, неудачами, маленькими победами, а другой — чёрная дыра, в которой пропадают государственные деньги. Это различие очевидно жителям края, где очень высокий уровень образования. Только институтов 23, а ещё Академия Наук, в составе которой 32 чисто профильных академических института, это край хороших технологических предприятий.

Николай Мазуренко: Евгений Иванович, значит, то, что показывают, не соответствует действительности, значит, правоохранительные органы работают в обычном режиме, нет никакой чрезвычайной ситуации, какого-то особого напряжения?

Позвоните генералу милиции Васильеву, и спросите. Узнайте правду оттуда, а не по РТР. Я не пытаюсь фальшивить перед людьми, там живущими, и перед своими детьми. Поэтому, когда кто-то кричал "ура" приватизации, я — отвечал, что это просто разграбление. Что вы хотели, когда все вокруг Ельцина были "за", только один, с Дальнего Востока, — "против". Когда шла приватизация угольной отрасли, я выступил у них на собрании и сказал, что их главная задача — это хороший заработок, который обеспечит учёбу их детей, лечение, хорошую квартиру — этими земными радостями живут 97 процентов населения земли, не все же "делают" миллионы и миллиарды. Я сказал, что не достанется им ничего от этого передела, не станут они богатыми. Некоторые, которые были в Америке, кричали громче всех, что хотят стать богатыми. Их специально возили в Америку, одурачивали небоскрёбами — вот люди и проголосовали.

Энергетику необходимо сохранить государственной, она должна быть хребтом тяжёлой промышленности страны, а на неё можно нанизывать любые реформы, любые преобразования. Сильно разбогател машинист котла или начальник смены? Вот отчёт РАО ЕЭС — меньше 2 процентов всех акций находится у физических лиц, а остальные у кого? Думаю, на этот вопрос ответить несложно.

— Это вопрос личный.

— Нет, это вопрос личной позиции — чиновники приходят и уходят. Сейчас назревает так называемый аукцион по рыбе. Что это за аукцион, и сколько с кошельками приготовились к нему? А вы чей-нибудь голос "против", кроме голоса Наздратенко, слышите? О чём мы говорим — какой российский рыбак сейчас купит эту квоту? Вы знаете, кто выигрывает аукцион — кто большую цену смог предложить. Необходимо внести по полному объёму, например, за 500 тонн краба надо внести полтора миллиона долларов в Сбербанк России. Где российские рыбаки, эти деньги для предоплаты возьмут — им сейчас зарплату подолгу задерживают. Я понимаю, что на бюджет страны давят много внешних факторов, в том числе долги, но необходимо всё тщательно продумать прежде, чем делать. Так вот, подсчитав будущие прибыли в бюджет Росийской Федерации, сам механизм аукциона не продумали, а телеграмму Синельник послал всем рыбакам Дальнего Востока об отмене квот и изъятии у них лицензий. В результате рыбаки за весь декабрь и январь совсем не добыли краба — не имели права работать. Возвращались ни с чем. К сожалению, некоторые маленькие суда погибли из-за льдов, другие двигались с большим риском для жизни из-за обледенения — а ведь они брали кредиты, топливо, снасти. Как они сейчас будут расплачиваться? Мы только налогов не получили порядка 30 миллионов долларов. А завтра мне будут говорить о зарплате бюджетникам.

Я хочу спросить, кто остановил все это хозяйство, ведь у нас 40 процентов в бюджете края — это доходы рыбаков. Завтра опять будут вспоминать губернатора, когда надо будет платить зарплату врачам, учителям. А кто объяснит эти шаги? Кремль будет объяснять? Теперь начинается путина минтая, икряная. Какое предприятие поедет на этот аукцион, у кого есть деньги внести предоплату? Рёв стоит. Развалится рыбная отрасль, и скажут, что в крае просто безграмотные руководители.

Сергей Есин: Если верить телевидению, против вас краевая дума?

Евгений Наздратенко: Вы хотите знать точные цифры? 13 депутатов выступили против. 27 депутатов — за меня, а ведь это две трети. Но об этом почему-то не говорят... Переживаю по-людски... А так можно всей страной тихо умирать и говорить, что всё здорово идёт. Матвиенко как-то сказала, выступая в Думе, что правительство все деньги отдало краю. Но отдали только трансферт. А как быть с энергетическими тарифами? У меня к вам вопрос. Сколько вы сейчас платите в Москве за киловатт-час?

Аршак Тер-Маркарьян: 50 копеек, с февраля будет 60.

Евгений Наздратенко: А у нас — 84 копейки, добавьте сюда стоимость билета на самолёт — спросите, сколько стоит долететь в одну сторону?

Вячеслав Огрызко: 9 тысяч рублей.

Евгений Наздратенко: А если туда и обратно, а если доехать в аэропорт и из аэропорта, а если ехать в больницу? А телефонные разговоры, а железнодорожные тарифы — я назвал те тарифы, которые устанавливаются не губернатором, а так называемыми естественными монополиями. Нам скоро будет дешевле лететь в Москву через Сеул, чем внутренними рейсами. За эти годы мы вложили около 18 миллионов долларов, создавая медицину края. Мы гордимся, что многие операции теперь делают в крае. Мне самому делали операцию у нас, и я был рад, что это могли сделать наши специалисты. Мало зарабатывают молодые врачи, но столько их, талантливых хирургов! Просто фанатики своего дела, а содержат их часто родители.

Сергей Есин: Возможна ли, в принципе, реприватизация? Идём ли мы опытным путём к огосударствлению ведущих отраслей, как в некоторых странах?

Евгений Наздратенко: Я уже сказал, можно сожалеть об упущенных возможностях, но что-либо разворачивать назад — ещё глупее. Мы такое устроим, особенно когда говорим о национализации энергетики! Там сейчас 51 процент акций принадлежит государству, надо только установить государственную монополию. Но это не должно быть политическим орудием, средством выколачивания денег.

Вы спрашивали, почему у меня постоянные нелады с властью, а я вам отвечал, что видел те вещи, которые через некоторое время становились очевидными для всех. Я не ругаю н Касьянова, ни Путина — им досталась страна, будь здоров, в каком состоянии. Море было бесплатным огородом — вышел да лови, ведь рыбу-то кормить не надо было. Так вычерпали весь этот беслпатный огород.

Вадим Дементьев, критик: Вы хотите сказать, что то, что происходит в Приморье, через какое-то время будет везде происходить?

Евгений Наздратенко: Да нет, конечно. Дай Бог вам так жить, как у нас люди живут. Вы выйдете на улицы Владивостока, вы не протолкнётесь от машин — там движение плотнее, чем в Москве. Когда три года назад показывали якобы бастующий, голодающий ЛУТЭК, не было человека, у кого бы, как минимум, не было бы три машины — автобусик для семьи в выходной, грузовичок навоз возить и ещё одна — на работу ездить. Если кто-нибудь из вас был во Владивостоке, то знает, что там жуткие пробки. Это тоже показатель, как живёт человек.

Илья Кочергин, китаевед, писатель, лауреат премии журнала "Новый мир": Вы сказали, что население в крее не уменьшается. Не происходит ли это из-за притока китайцев?

Евгений Наздратенко: Этот вопрос связан с проблемой границы и имеет длинную и драматическую предысторию, о которой я уже рассказывал на страницах "ЛР". Это озеро Хасан, Даманские события, соглашения, подписанные Ельциным, о переносе границы, статьи некомпетентных дипломатов в газетах, которые уже рисовали карту наших новых границ с Китаем. И только настойчивыми действиями, с помощью Примакова, удалось добиться того, что граница осталась неизменной — китайцы это признали официально. Когда я стал губернатором, край был ими буквально забит. Представьте, маленький пограничный посёлок — 13 тысяч жителей и 37 тысяч прописанных китайцев. Краевого совета не было — распущен указом президента. Думы ещё нет, закона о миграции нет, как нет и миграционных служб. Я помню, как первые 70 тысяч выселял — какой вой стоял, тот же Козырев рыдал. По 5 тысяч выселял — попробуйте это сделать, какой хозяйственный механизм необходим! Перед подъездом соберите 5 тысяч — сколько автобусов надо, сколько водителей, бензина, охраны, сколько продуктов, наконец, чтобы они не поумирали, пока не довезут до границы. Так везли и сдавали. Наши гонят туда, а их гонят обратно, говорят, что они без паспортов, они граждане России...

Илья Кочергин: Сколько там нелегальных переселенцев?

Евгений Наздратенко: Я думаю, что их нет. Я даже такие способы пробовал — из Китая выписывали 150 офицеров уголовного розыска, чтобы они начали наводить порядок, потому что для меня они все на одно лицо, так же, как для них мы русские. Но офицеры быстро приспособились и сами начали торговать. Ни милиция, ни ФСБ на эти правовые действия особо не шли, потому что сверху не было одобрения. Тяжело вспоминать те годы...

В.Ерёменко: В то время, когда практически все федеральные каналы телевидения пугают нас страшилками о Приморье, интересно узнать, как развивается в крае нация и культура.

Евгений Наздратенко: Я для начала назову две цифры, которые, думаю, всё объясняют. Знаете ли вы, что за годы реформ из Москвы за границу уехало 33 процента математиков? А математика — это та область науки, которая "держит" на себе практически все основные направления науки XXI века — генетики, кибернетики, космоса и т.д. А из Приморья уехало только 0,01 процента математиков. При этом весь мир признаёт высокое качество матемиатической научной школы Приморья.

Если говорить о культуре, то я очень горжусь тем, что мы в эти трудные годы не закрыли в крае ни одной библиотеки, а наоборот, создали в дополнение к существующим выставочным залам и музыкальным коллективам новый уникальный арт-этаж и свой симфонический оркестр.

Вячеслав Огрызко: Если можно, личный вопрос. Меня как-то поразило признание главного режиссёра Приморского драматического театра. Он рассказывал, как в начале 90-х годов, когда вы ещё не были губернатором, а руководили горным комбинатом в Дальнегорске, вы не пропускали во Владивостоке ни одной премьеры и каждый раз приводили с собой в театр на спектакаль по 15 — 20 горняков. Режиссёр до сих пор вспоминает, как вы помогали ему время от времени, направляя в театр "КАМАЗы" с лесоматериалами. Сейчас другое время. У вас в сотни раз прибавилось забот. Удаётся ли теперь следить за театральными премьерами?

Евгений Наздратенко: Я не считаю себя большим театралом. Но наш театр люблю. Мне нравятся его спектакли. И я стараюсь премьеры не пропускать.

Вячеслав Огрызко: И по-прежнему помогаете ему?

Евгений Наздратенко: Конечно. Просто раньше, когда я работал в Дальнегорске, мне было сложней решать вопросы именно с финансовой помощью. Вы же знаете, как не любят бухгалтеры перечислять деньги. И я, видя, как много в театре уходит леса на декорации, предложил в помощь пиломатериалы.

Я горжусь, что наш драматический театр первым в регионе получил звание академического. Последний на пути из Москвы у нас академический театр был во Владивостоке.

Сергей Есин: В последние годы было много попыток скинуть крупных писателей. Помните, весь мир отмечал юбилей Маяковского, кроме России. Потом эта история повторилась с Горьким. У нас одно время перестали чтить память региональных, как теперь это говорят, писателей. Хотя в США каждый крупный региональный писатель — это классик. Собираетесь ли вы в Приморье отмечать юбилей Фадеева?

Евгений Наздратенко: Я, конечно же, не в вакууме вырос и слышал обвинения, мол, "Тихий Дон" написал не Шолохов. Но меня невозможно сбить с толку. Я воспринимаю литературу сквозь призму своих убеждений. Для меня Шолохов — Это Шолохов, и Фадеев — это Фадеев. Конечно, мы собираемся отмечать юбилей Фадеева.

Сергей Есин: Мы написали письмо в правительство, чтобы выделили денег.

Евгений Наздратенко: Мы в Приморье, к примеру, рассчитываем прежде всего на себя. Когда мы отмечали 60-летие Хасанских событий и 30-летие Даманских, госдуарство нам не дало ни копейки.

Я вам твёрдо обещаю, Фадеева мы в Приморье не забудем.

Владимир Ерёменко: Спасибо Вам, Евгений Иванович, за откровенный разговор. Писатели восхищены Вашим мужеством. Держитесь! Мы искренне желаем всем приморцам счастья и процветания.

http://www.litrossia.ru/archive/72/person/1697.php

N5. 02.02.2001

Док. 429004
Перв. публик.: 02.02.01
Последн. ред.: 29.02.08
Число обращений: 382