Александр Александрович, необходимость реформирования научной среды в той или иной мере признается, пожалуй, всеми. Что, на Ваш взгляд, в академической науке следует сохранить, а что нужно менять?
Сильная сторона сложившейся в России Академической науки заключается в том, что академические институты занимаются научными исследованиями, в основном, фундаментального характера, опираясь на логику развития науки, на некую автономию от потребности экономики, то есть они создают тот задел фундаментального знания, который потом должен использоваться при создании нововведений, которые тиражируются в экономике. Это преимущество свободы научного поиска, формирования научных школ - это позитивные стороны академической среды, системы.
Что нужно менять, так это основную проблему Академии - отсутствие потока молодых научных сотрудников. Как вы понимаете, это связано с тем, что Академия абсолютно неконкурентоспособна по уровню заработной платы сегодня по сравнению с другими сферами хозяйственной деятельности. Учитывая средства, которые сегодня государство может выделять на фундаментальные исследования, очевидно, что необходима определенная концентрация исследований, то есть, видимо, некое сокращение количества институтов. Однако превратить Академию наук исключительно в прагматическую организацию, которая ориентируется на сиюминутные потребности рынка, было бы, на мой взгляд, ошибкой. Потому что тогда мы подорвали бы долгосрочный потенциал развития научного сектора, который создает Академия. Я считаю, что все-таки основным звеном в инновационной системе являются высокотехнологические крупные фирмы, которые могли бы взять на себя ответственность за высокие технологические риски ранней стадии. У нас их нет, и это проблема. Отличие инновационной деятельности от многих других видов хозяйственной деятельности в том, что это новый риск, риск технологический, помимо финансовых, рыночных, инвестиционных рисков, есть вероятность того, что может исследование не получиться. И пока у нас не будет дополнительных институтов, дело будет плохо. Что бы не говорили за рубежом о роли малого бизнеса, он все-таки играет роль фильтра перед крупным бизнесом. Примеры того, как малая компания выросла в крупную, мы можем перечислить по пальцам. Это Microsoft, Apple и т.п. Поэтому пока у нас не создадутся крупные наукоемкие корпорации, очень большой процент готовых предынновационных разработок будет уходить за рубеж и оставаться там.
Вы сказали о сокращении количества институтов. По каким критериям Вы стали бы оценивать их эффективность?
Я думаю, что институтов должно быть меньше, но это вещь очень деликатная, нужно поштучно относиться к каждой организации, смотреть, что в ней есть, какие научные школы сохранились. Я боюсь, что трудно изобрести универсальные критерии для института физического профиля и, скажем, исторического профиля. В таком универсальном подходе может таиться большая опасность.
Разговор о кадровой составляющей реформы научного сектора пугает многих директоров институтов из-за опасения, что сокращение будет направлено, в первую очередь, на ветеранов науки. Что вы думаете по этому поводу? Считаете ли Вы, что кадровый состав институтов должен быть уменьшен?
Я могу просто привести пример нашего института. Я давно работаю в институте. И здесь есть определенное количество учителей, которые сегодня достигли весьма преклонного возраста, и, конечно, их отдача совершенно не та, которая была раньше. Но сокращать их без адекватного пенсионного обеспечения у меня рука, конечно, не поднимается. Сохранение их в штате института - определенная форма их социальной защиты, определенное признание их прошлых заслуг. Без адекватной государственной поддержки начинать сокращение штата с них было бы безжалостно.
Конечно, мы стараемся переориентировать различные премиальные, контрактные средства на поддержку молодых сотрудников, но пожилых людей мы будем сохранять, насколько возможно.
Что касается сокращения вообще, я согласен, что количество сотрудников должно стать меньше, но это должно быть рационально. И в нашем институте есть неэффективные кадры, мы знаем их. У нас есть стандартная форма аттестации, которая отражает продуктивность работы, количество выступлений на Ученом совете, количество публикаций в прессе, участие в институтских работах. Это все достаточно прозрачные вещи. Нужно объявить заранее, что такого-то числа начнутся сокращения, будут такие-то критерии. Видимо, для каждого института эти критерии свои.
Значит ли это, что каждый институт будет в какой-то степени самореорганизовываться?
Наверное, так. Потому что для институтов будут спущены общие рамки сокращения. А какие критерии, я думаю, каждая организация должна определить самостоятельно. Скажем, у нас нет экспериментальных работ, которые, допустим, есть в институтах химического и физического профиля. Есть физики-теоретики, физики-экспериментаторы, естественно, количество публикаций у них часто несопоставимо. Поэтому для них должна быть другая мера оценки. Я согласен с тем, что анализ эффективности институтов должен проводиться на уровне лабораторий, у нас так и происходит, потому что аттестация проводится по отделам. В целом - общие рамки нужно задать сверху, а как институты их решают, надо оставить на их усмотрение.
Согласны ли Вы с тем, что при оценке эффективности деятельности института должна учитываться инновационная деятельность?
Это очень сложный вопрос. Сейчас много говорят о том, что нужно создать инновационный пояс вокруг Академии наук и т.п. Тут проблема, на мой взгляд, связана с тем, что в ходе экономической трансформации практически исчезли организации прикладного профиля, отраслевые институты, которые в старой плановой инновационной системе подхватывали некие результаты, которые достигнуты в Академии наук, и доводили их до стадии разработок, которые могли осваиваться производством. Сегодня этого звена нет. И, может быть, с этим связана идея, что вокруг Академии наук должен быть создан инновационный пояс. Но принципиальная проблема заключается не в создании инновационного пояса, а в повышении спроса на отечественные разработки со стороны бизнеса, со стороны предприятий. Если этот спрос будет повышен, то будет и инновационный пояс. Или возникнут какие-то другие формы. Академия пристроится в инновационную систему, как только будет спрос. А это задача экономики.
В какой степени ученый должен быть экономистом, в смысле - ориентироваться на потребителя, занимаясь разработками? Возможно ли это, если идет о фундаментальных разработках?
И да, и нет. Потому что если ориентироваться сегодня исключительно на потребности сегодняшнего дня, то долгосрочные разработки, конечно, проиграют в списке приоритетов той или иной организации. Поэтому абсолютно абстрагироваться от потребностей экономики нельзя, но все-таки надо давать простор академическим исследованиям, и очевидно, что здесь очень высока роль государства. Государство должно сбалансировать интересы внедрения, тиражирования нововведений и свободы научного поиска. Для этого существуют определенные инструменты.
Это различные венчурные фонды, какие-то фонды государственных гарантий, инвестиций для частного сектора, когда еще высока стадия риска. Предпринимателю еще рано финансировать исследования на уровне статьи или какой-то патентной заявки. На стадии, когда у ученого еще нет возможности, даже определенных знаний, чтобы продвинуть свою разработку ближе к производству, должно включаться государство. И создавать институциональные условия, которые поощряют частный бизнес финансировать научные исследования на более ранних стадиях.
Есть ли в политике, проводимой Министерством образования, что-то, что Вам в принципе не нравится?
В современной национальной инновационной системе знания создаются в разных звеньях этой системы. Это может быть университет, академический институт или лаборатория частной компании. И поддержка государства должна быть адресована каждому звену инновационной системы, но быть содержательно разной. В этом, мне кажется, Министерство не до конца разобралось. Потому что, если судить по концептуальным документам, Министерство предполагает, что есть некая сфера создания знания, и задача состоит в том, что надо построить некие технологические коридоры, которые приведут это знание в практику. Сегодня эта система настолько плюралистична, что нельзя сказать, что все знания создаются, скажем, в Академии наук, поэтому от нее нужно строить технологический коридор. На мой взгляд, это не так. Поэтому поддержка должна быть очень дифференцированной в зависимости от специфики каждого звена инновационной системы. Предлагаемая Министерством реформа этого, на мой взгляд, в такой детальной стадии не предусматривает. Хотя в последней стратегии, я видел, есть разумные подходы, в частности, связанные с налоговым стимулированием. Если они будут реализованы, то это устранит те неконкурентные вещи, которые существуют в нашей национальной инновационной системе по сравнению с инновационными системами других стран.
А Вы с каких шагов начали бы реформу?
Я бы прежде всего усилил все формы стимулирования интересов частного бизнеса к финансированию разработок отечественной науки. Основные моменты, безусловно, касались бы налоговых вопросов, амортизационных, таможенных, административных, которые сегодня реализуются в форме внедренческих зон. Неизвестно, насколько это будет эффективно, но все-таки это, на мой взгляд, шаг в правильном направлении. То есть начать надо с законодательных шагов по формированию институциональной системы, которая поощряла бы частные инвестиции в исследования и разработки. Потому что у нас до сих пор на госбюджет приходится 60% финансирования. Хотя во всем мире - около 30%, остальное приходит от частных вложений.
Проблема, на мой взгляд, в том, что реформой у нас занимается одно Министерство науки и образовании, в то время, как задача перехода к инновационной экономике - это сложная комплексная задача, которую должны решать практически все ведомства страны, прежде всего, Министерство экономического развития и торговли, Министерство промышленности и энергетики, Министерство здравоохранения. Этот вопрос выходит за рамки полномочий только одного Министерства образования и науки. Я думаю, что реформа должна сопровождаться серьезным изменением нашего законодательства в пользу стимулирования заинтересованности наших частных компаний, но и государственного финансирования в том числе. Параллельно с этими законодательными шагами я бы провел определенное сокращение численности, безусловно, повышение заработной платы, чтобы работа в научных учреждениях была конкурентная.
А что Вам мешает сейчас провести сокращение?
То, что пропорционально сокращению численности штата мы будем лишаться формы заработной платы. Допустим, если мы сократим старшего научного сотрудника, мы лишимся и ставки его заработной платы, а если бы его можно было бы распределить, то это уже сегодня бы стимулировало сокращение штата.
Нет ли смысла провести сокращение исходя не только из того, чтобы перераспределить его зарплату, а исходя из соображений эффективности?
Для академического института это не очень обоснованное суждение, оно больше подходит для коммерческой фирмы. Все-таки в науке нужна какая-то научная среда. Человек, который работает не с полной отдачей, все же помогает создавать научную атмосферу, он участвует в дискуссиях, и с этой точки зрения, он не бесполезен. Наука такая деликатная сфера, где многие вещи очень инерционные, какие-то драматически-радикальные изменения ей противопоказаны.
Считаете ли верным направлением желание государства усилить контроль и механизм отчетности фундаментальной науки?
Во всем мире сегодня есть такая тенденция: получить качественные, а не количественные оценки деятельности фундаментальной науки. Фундаментальная наука - наиболее трудно измеряемая сфера. Есть, конечно, различные методы оценки, например, по частоте цитирования, по объему публикаций в так называемых сертифицированных журналах. Но это все косвенные измерители. Если эти методы применять мягко, а не жестко, то они, конечно, будут полезны. Для фундаментальной науки никто не придумал более совершенного инструмента, чем независимая оценка независимыми экспертами, которые часто анонимно оценивают работу того или иного института. У нас есть такие эксперты в РГНФ и РФФИ. Но мне кажется качество этих экспертиз не очень удовлетворительным, потому что в них можно проследить конфликты интересов. Тем не менее, я думаю, что в нашей стране может быть непредвзятая экспертиза, вопрос только в ее организации. Это касается анонимности, достаточно широкого привлечения научной ответственности к этой экспертизе. Например, я знаю, что грант национального научного фонда в США оценивают около 70 тысяч ученых! Все-таки закон больших чисел должен привести к некой объективности оценок. А в наших сегодняшних наших условиях оценки получаются несколько, скажем так, стилизованными. Представители какой-то одной научной школы склонны поддерживать последователей своей научной школы. Хотя это не доминирующий тренд в деятельности этих фондов. В принципе, деятельность этих фондов очень полезна.
Какой Вы видите систему академической науки после реформы?
Я вижу, что в Академии наук повысится количество проектов, которые выигрываются на основании конкурсов. Вижу Академию наук несколько меньшую по численности, но с более молодым кадровым составом. Вижу, чтобы Академия могла совершенно официально создавать учебные заведения, это было бы полезно. Мне хотелось бы, чтобы Академия видела тот спрос на инновации, который существует в промышленности, чтобы этот спрос был осязаем, и, соответственно, Академия могла корректировать приоритеты своих исследований.
Сегодня трудно говорить, будут ли достигнуты такие результаты. Уверенности, по крайней мере, нет. Сфера очень деликатная, здесь очень легко навредить. Как говорил Черномырдин, хотели как лучше, а вышло как всегда. Хотелось бы минимальных потерь, потому что мы уже достаточно много потеряли на пути трансформации экономики. Потому что научные исследования все-таки дальше отстоят от коммерческого инструментария, чем многие другие сферы человеческой деятельности. Поэтому хотелось бы не потерь, а сохранения, приумножения и развития.
26 июля 2005
http://www.opec.ru/point_doc.asp?d_no=57007
Док. 408335
Перв. публик.: 27.07.05
Последн. ред.: 17.12.07
Число обращений: 429
Дынкин Александр Александрович
|
