Либеральная публика из тех, кто пополоше, уже не один год занимается поисками и разоблачениями "русского фашизма", обнаруживая его то в Жириновском, то в РНЕ, то в первых попавшихся под руку скинхедах, то в очередной мелкой партии, созданной хоть и любящими Родину, но малость больными на голову людьми... Каждый раз из мухи пытаются раздуть слона, а поскольку это не получается, раздувается комический членистоногий птеродактиль. Об этом "русском фашизме" пишутся книги, его разоблачают, его опасностью пугают, и настолько запугали государственную власть год назад, что даже добились у нее начала пресловутой "борьбы с экстремизмом". Борьба эта, правда, вскорости свернулась, после того, как отнюдь не фашисты и не скинхеды устроили масштабное побоище на московских улицах. Государство поняло "в чем наша опасность" и в игру "найди фашиста" играть отказалось. По крайней мере, до времени.
Операция "Ы"
Однако у либеральной журналистики игра в "фашизм" по-прежнему популярна. Особенно популярно у демшизы приклеивание ярлыка "фашистов" к интеллектуальной части новой консервативно-патриотической волны, то есть к тем, для противодействия кому недостаточно дяди Милицанера, и в отношении которых недостаточно простого окрика, необходимо еще изгадить, опошлить и замарать их идеи. Консервативные националисты-государственники, которых на языке демшизы в последнее время стало модно называть "фашистами" и в самом деле существуют, набирают общественный вес и влияние на умы. Фашистами они себя не считают и имеют на то все основания, однако и открещиваться, доказывая свою невеновность перед демократическим свободолюбием не собираются. Вместо этого они предпочитают отвечать на хамство насмешкой и переделали страшное "фашизм", в смешное "фашызм", пользуясь эксклюзивностью буквы "Ы" для русского алфавита.
В отличие от мифического "русского фашизма", которого никто не видел, "русский фашызм" действительно существует, и он не имеет ничего общего ни с германским нацизмом, ни даже с итальянским фашизмом, ни с другими тоталитарными идеологиями массового общества. Это консервативная, националистическая, имперская, державная и патриотическая идеология, которую из года в год и из века в век исповедовали все русские люди, которые неравнодушны к судьбе России во времени и в вечности. Эта идеология сформирована традицией великих мыслителей и творцов Веры и Порядка, начиная от Нестора Летописца и митрополита Иллариона в глубокой Киевской древности, через Карамзина, Хомякова, Каткова, Леонтьева, Антония (Храповицкого) и к современным идеологическим поискам и находкам. Если и существует Русская Идея, то в "русском фашызме" она нашла свое современное отражение. Если в чем и заключается "русский фашызм", так это в честном и бескомпромиссном следовании Русской Идее. По сути, перед нами последовательный консерватизм, ориентированный на сохранение Росии, её народа, его достояния и свободы.
Иерархия свободы и либеральный рынок
Именно с защиты свободы, и начинается русский консерватизм как идеология, в отличие от коллективистских фашизма или коммунизма. Каждый человек - создание Божие, уникальная и самоценная личность, достойная уважения и права на творение своей судьбы, на то, чтобы "сбыться". Прежде всего, сбыться в Вечности, для Бога, спасти свою душу и украсить её Божественной благодатью. Однако свобода бывает формальной и действительной. Человек может иметь "право на достойный труд", но, при этом, не уметь ничего путного сделать, а потому право останется нереализованным. Человек может иметь "свободу слова", но может не уметь говорить, или не уметь говорить достаточно красиво, интересно или убедительно, чтобы его слушали. И вновь - вместо свободы - фикция. Для реализации человеком личной свободы необходимы и обязательны условия её реализации, пространство её реализации в виде других людей.
Рожденного на свет человека принимает в свое лоно семья. Она обеспечивает ему первичную защиту, обучение, спокойствие, любовь, навыки общения с другими людьми. Окружение в городе и на селе учит обычаям (то есть формам общения с другими), умениям, и навыкам. Народ и нация дают возможность приобщиться к высокой культуре, определить свое место в этом посюстороннем мире, найти общность с теми людьми, которые не являются твоими родственниками и знакомыми. Государство своим авторитетом обеспечивает права и свободы от нарушение, защищает от насилия извне и изнутри. Наконец, Церковь, оформляет неясные интуиции человека о смысле жизни в целостное учение, говорит что делать, чтобы "сбыться" не только в посюстороннем мире, но и в Вечности.
Та многоступенчатая структура общества, которая извне кажется властной иерархией, иерархией подчинения, подавления, а то и насилия, оказывается теми обязательными уровнями, на которых осуществляется человеческая свобода, теми подпорками, без которых человек не может состояться. Церковь, великое государство, великий народ - чрезвычайно расширяют тот горизонт, который простирается перед человеком, дают ему такое пространство для действий и придают его деятельности такую значимость (возлагая и соответствующую ответственность), о которой на "местечковом уровне" невозможно и мечтать. Поэтому столь естественно чувство любви к своей стране и своему народу - ведь невозможно не любить своё, невозможно отрицать то, что для тебя столь же значимо, как и семья, как родные, любимые и близкие друзья.
Наше время становится временем небывалого наступления на человеческую свободу под предлогом её защиты. Выражается это, прежде всего, в разрушении верхних этажей иерархии свободы, Церкви, Государства, Нации, в сужении горизонта, на котором человек может сбыться, до небольшого круга, в утрате жизненной перспективы. Это наступление совершается, с одной стороны, во имя "частных интересов", а с другой стороны во имя "общечеловечности". Человеку внушается, что единственным уровнем свободы является он сам, в своем физическом виде, а все, что находится дальше его носа - будь то семья, деревня или город, или народ и Родина, являются давящей извне чуждой силой, которая его свободу не увеличивает, а ограничивает. Происхождение общества рассматривается не как процесс расширения способностей и возможностей, а как ограничение вседозволенности. Для того, чтобы как-то объяснить тот странный факт, что при всем при том люди не разбежались в разные стороны, реализовывать свою вседозволенность по отдельности, вводится представление о "Рынке", как о силе вынуждающей людей идти на соглашения и компромиссы друг с другом к взаимной выгоде. Рынок - это уже не система взаимоподдержки, а система взаимоограничений, также понимается и государство, а в новейших доктринах экуменизма - и духовная жизнь человека.
Самореализация человека на либеральном "рынке" возможна только в форме возрастания на него "спроса", то есть желания других людей установить с ним контакт и совершить некий "обмен". Если иерархическое понимание свободы давало человеку цель и возможность стать святым, то есть выйти за пределы этого мира, будучи отшельником-затворником перейти на новую, высшую ступень свободы - соединиться с Богом, то либерально-рыночное понимание свободы высшую ступеньку "свободы" видит только в одном, в максимальном "спросе" на человека как на товар на глобальном рынке, в превращении его в "звезду". Быть святым, достичь подлинной свободы и подлинного величия, или быть "звездой", несчастным обманутым умственным дошкольником, распевающим "ты попал на ти-ви, ты звезда". Вот он главный выбор нашего времени, - выбор цели.
Преодоление русофобии и путь наверх
Место и значение народа и государства в жизни человека с консервативной точки зрения, тем самым вполне ясны. Это не "орудия подавления", это не механизмы "согласования интересов субъектов рынка", это те уровни, те обязательные уровни, на которых разворачиваются жизнь и судьба человека если он хочет быть человеком вполне. Без народа человек лишен языка, лишен культуры, лишен той спасительной системы предрассудков и предубеждений, без которой он остается умственным и психическим слепцом или импотентом. Другими словами, человек без народа - это маугли, либо не доросший до нормального человеческого общежития, либо проделавший над собой своеобразный "аборт" из культуры.
Но иерархичность существует и внутри культур - совсем не одно и то же принадлежать к культуре великого, развитого, высокоцивилизованного народа, и к культуре дикарского каннибальского племени, совсем не одно и то же быть воспитанным в культуре, где заповеди "не убий", "не укради", "не лжесвидетельствуй" и "не прелюбодействуй" значат многое, и в той, где воздержание от тех или иных злых поступков запрещено только по отношению к своим, а по отношению к чужим действует закон джунглей. Другими словами, качество тех национальных и культурных горизонтов, открывающихся перед тем или иным человеком также значительно различается. Можно говорить о существовании подлинных "уровней культурности" различных народов, дающих, соответственно, и разную степень свободы, можно говорить о существовании разных направлений культур одного уровня, которые различаются по направлению реализации этой свободы.
Для России и русских до какого-то момента дело обстояло просто. Русские осознавали себя носителями высочайшего уровня культуры, имеющей специфическую окраску. В самых разных классификационных схемах, Россия неизменно оказывается в "высшей лиге" - русские обладают высокоразвитым "производящим хозяйством", они наследники высокой средиземноморской культуры, глубокой и возвышенной индоевропейской культурной традиции, они полноправные преемники античной традиции древней Греции и Рима, в особенности - через Византию, они - носители Христианской веры и христианской цивилизации в её древнейшей и чистейшей православной традиции. Наконец, они обладатели высокой и широко признанной европейской культуры, без вклада которых европейский культурный космос невозможно себе представить. Другими словами, по всем шкалам, русская культура является культурой высочайшего уровня, но развивающейся в своем направлении и по своему пути. Так, по крайней мере, казалось до какого-то момента.
Однако сравнительно недавно оказалось, что по мнению влиятельной группы лиц и в самой России, и за рубежом, Россия отнюдь не является культурой высочайшего уровня, поскольку такими культурами являются только культуры западные, то есть основанные на описанных выше принципах либерализма и рыночной модели социальных отношений. Обладая рядом экономических и технических преимуществ (отнюдь не однозначных, по крайней мере в то время, когда Россия находилась в зените своей государственной мощи), культуры "западного" направления считают для себя необходимым навязывание себя в качестве нового уровня культуры (высшего, например, по сравнению с христианским или европейским) и поощряют третирование остальных культур как "низших". Русские, как наиболее мощные носители наиболее влиятельной средиземноморски-христиански-европейской культуры, не трансформировавшейся в западную, подвергаются наиболее мощным нападкам и травле.
Влиятельное идеологически-политическое направление, которое вполне резонно названо русофобией пропагандирует идеи, согласно которой, по определению Игоря Шафаревича, "русские - это народ рабов, всегда преклонявшихся перед жестокостью и пресмыкающихся перед сильной властью, ненавидевших всё чужое и враждебных культуре, а Россия - вечный рассадник деспотизма и тоталитаризма, опасный для остального мира". Русофобия весьма интенсивно пропагандируется русским, а в нынешний кризисный момент русской государственности, стала почти официальной идеологией захватившего власть в начале 1990-х правящего слоя, который, осуществив широкомасштабное расхищение национальных богатств, нанеся чудовищной силы удары по русской государственности, по культуре и даже физическому здоровью нации, может оправдать свою легитимность только тем, чтобы провозглашать себя "истинно культурными людьми" внедряющими начала Рынка и либерализма, в стране диких варваров и "совков".
Идеология русофобии является двуслойной. Верхний слой, это проповедь принятия западных ценностей как перехода на "новый уровень культуры", открывающий для человека более широкие горизонты свободы (что, как мы увидели выше, не соответствует действительности). Русским говорят, станьте такими как Запад, и все у вас будет хорошо. Однако если бы русофобия ограничивалась этим, то это было бы просто западничество, одна из возможных для России идеологий. Никакой русофобии не было бы. Русофобия начинается там, где под верхним слоем обнаруживаются подлинно сатанинские глубины - никогда русским не стать Западом, всегда им суждено быть варварами, дикарями, чудовищами, что бы они не делали, все у них будет плохо и недостойно "настоящих людей". Другими словами, русофобия - это не неприятие определенного уровня культуры, а ненависть к определенному направлению культуры, которое и определяет то специфически русское, что есть в русских. Для того, чтобы "стать Западом" русские должны перестать быть русскими, перестать быть собой, должны быть уничтожены, точнее - самоуничтожиться, поскольку это является единственной гарантией против их возрождения. В этом - суть русофобии.
Практически русофобская проповедь выражается в бесконечных упражнениях в унижении русских как народа, как определенной общественной группы - насмешках, издевательствах, непрерывном высмеивании, утверждении у них самих мнения о их полной недееспособности, бездарности, "русской лени" и "русском пьянстве". Одновременно речь идет о парировании любых попыток русских соответствовать создаваемому Западом фантомному образцу "настоящей культуры". Любые попытки в этом направлении последовательными русофобами высмеиваются как жалкая и нелепая пародия. Любые аргументы русских в пользу того, что они обладают великой культурой отметаются даже не аргументами, а издевательством и глумливой насмешкой. Когда американцу говорят, что американцы - тупые болваны, то он может в ответ предъявить аргумент в виде зеленой бумажки с Бенджамином Франклином и авианосца "Энтерпрайз". Когда французу говорят, что французы - безмозглые козлы, то он выкладывает перед вами томик Паскаля и открывает бутылку шампанского. Когда китайцу говорят, что китайцы - узкоглазая саранча, то он в ответ предлагает посмотреть на тысячелетия китайской истории и хорошенько подумать, прежде чем обзывать саранчой миллиард с лишком человек. Когда русскому говорят, что он грязная свинья, то он беспомощно пытается отбиваться Пушкиным, Менделеевым, Гагариным, кто посмелее - Лениным-Сталиным-Жуковым-Андроповым... Но в отличие от трех предыдущих случаев аргумент не принимается: "Ты чего, свинья, куда тебе с немытым рылом да в калашный рад, что ты тут бумажками трясешь, ну и чего твой Пушкин? Ты мне Рынок покажь. Ну и что твой Рынок? Ты сперва сортир вычисти. Сортир, значит, почистил, говоришь... А почему у тебя мандарины не растут?".
Производится настраивание культурных механизмов русской культуры на самоуничтожение. Русофобский "прием мышления" усваивается даже искренними (хотя и неглубокими) русскими патриотами, которые начинают заявлять, что если у России и русских нет некоего Х (отличного от России и русских), то они недостойны существования, и лучше вовсе России погибнуть, чем быть такой уродиной. Та простая мысль, что цель существования страны и народа состоит в том, чтобы быть страной и народом, чтобы обеспечивать соответствующее место в иерархии человеческого бытия, таким переделанным в русофобов патриотам попросту не приходит в голову.
Использованием русофобов в качестве основного оружия в борьбе против русских западная культура вскрывает свою подлинную сущность. "Запад" это не уровень культуры, как являлись уровнями культуры Античность, Христианство или Европа. Запад это одно из направлений культуры, то самое "Рыночное" направление, которое стремится уничтожить другие направления, выдавая себя за новый уровень и провоцируя саморазрушение этих направлений при попытке перейти на мнимый "новый уровень". То, что в случае России осуществляется через самоедское саморазрушение, в случае мусульманской культуры Ближнего Востока (не стоящей на одном уровне с Россией или Западом, но все-таки очень высокой), делается через вытеснение её в нишу "терроризма", через вовлечение ее в конфликт с остальным миром, одичание, разложение, а затем самоубийство в неравной борьбе.
Противостояние и преодоление русофобии, тем самым, становится задачей всех русских людей вместе, поскольку без этого невозможно никакое национальное самосохранение, невозможно сохранение русскими подлинной культуры, а значит и истинной свободы. Победа в той или иной форме русофобской идеологии означает рабство для всех русских, для всех кто живет русским языком и русской культурой. Ни о какой свободе России и русских в случае торжества русофобов не может идти и речи. Россия нуждается в сохранении себя от русофобии, - это подлинно консервативная идея для нее на сегодняшний момент, поскольку без сохранения самой русскости, ничего иного сохранить и вовсе не удастся. Это значит, что на сопротивление русофобии должны быть настроены все культурный и социальные механизмы, русофобская пропаганда и ее активные носители должны быть выброшены из русского общества, десоциализированы, в виду своей нравственной и культурной невменяемости.
Русофоб не может быть прав. За ним не может стоять какая-либо справедливость. От него можно ожидать любой подлости, любой гадости, любого предательства, с ним невозможно нормально вести дела, с ним невозможно поддерживать сколько-нибудь долгосрочные корректные отношения, по своей этической конструкции он полностью аналогичен громиле, который ловит в парке четверокласнников, возвращающихся после кино, и отбирает у них мелочь. На языке рядовых людей русофоб наиболее точно определяется словом падла (уголовные коннотации этого термина - "тот, кто сотрудничает с системой", также имеет известный смысл, коль скоро Запад на современном этапе во многом занял роль тюремщика для России).
Любое этичное поведение русского в отношении другого русского и в отношении внешнего мира должно быть основано на том, чтобы жить было не в падлу, другими словами, поступать надо наперекор тому, как поступает русофоб и считать свое благо и его благо полностью противоположными. Например, если русофоб заявляет, что русское свинство может быть устранено "только Рынком", то это означает, что существуют и другие пути обеспечения благосостояния России. Если русофоб заявляет, что у нас еще не отросло, чтобы соваться в "Цивилизованный Рынок", это означает, что нашему участию в этом эзотерическом мероприятии ничто не препятствует. Если русофоб под маской патриота говорит, что Россия заслуживает уничтожения за то, что "убила Царя", из этого следует, что цареубийство не является достаточной причиной для прекращения существования России и не является единственной или основной причиной тех или иных её неприятностей. Если русофоб говорит, что пассионарность в России окончательно угасла и время героев сменилось временем ублюдков, это означает, что русские как экосистема обладают еще достаточно мощным энергетическим потенциалом. Другими словами, любое утверждение о русской "неполноценности" должно рассматриваться как подтверждение русской полноценности "от противного". Без этого идеологического базиса не существует никакой надежды не только на "русское возрождение", но и на элементарное самосохранение русских как народа, на сохранение русского культурного космоса и русского горизонта свободы.
При этом, не следует забывать о том, что русский горизонт значительно шире того горизонта, который навязывает Запад, шире горизонта "поп-звезды". В русском горизонте высшее предназначение человека - святость, является не только потенциальной целью, она уже реализована в идее "Святой Руси", то есть бесчисленного сонма прославленных и непрославленных русских святых, тех, кто уже достиг конца лестницы на Небо. В этой идее национальный и церковный, духовный горизонты смыкаются друг с другом в удивительную по гармоничности и красоте идею. В то время как другие народы отвоевывают себе "место под солнцем" на земле, Русь уже прочно укоренилась на небесах и возможно это и вызывает остервенелые попытки её уничтожить.
Империя и свобода
Однако на пути уничтожения русского народа и русской культуры как залог их сохранения и крепости стояло и стоит русское государство. Мало для какого другого народа государственность является в такой степень горизонтом самореализации, как для русских. Другой формы существования русского народа, кроме государственной формы, попросту не существует и государство являлось и является для русских исключительно важной составляющей их национальной судьбы. Даже в период "раздробленности", русские поддерживали хотя бы формальную фикцию единого государства с великокняжеской властью. И однажды эта власть наполнилась реальностью, а пока это не произошло, народная память питалась воспоминаниями о былых временах.
Не существует никаких "альтернативных" форм реализации "русскости", кроме государственной формы. Любое культурное, научное, религиозное, экономическое творчество было всегда встроено в контекст государственного строительства. Это не означало их несвободу или прикладное значение, однако каждое творение Пушкина или Толстого, каждое открытие Ломносова или Менделеева, и даже святой подвиг Сергия Радонежского или Серафима Саровского (не говоря уж о политической деятельности митрополитов и патриархов) имели государственный смысл и государственное значение с точки зрения судьбы русского народа. Судьба русских как народа и как культуры - это государство. Поэтому для русского бессмысленно свое государтство не любить или пытаться ему противостоять, для него есть выбор только между "быть русским" со всеми вытекающими отсюда последствиями и "не быть им", опять же - со всеми вытекающими.
Последнее не означает, однако, слепого приятия государственной бюрократии, то есть тех сил, которые общее благо народа стремятся направить в своих личных или корпоративных интересах. В Росси как мало где еще сильна оппозиция "приватизации" государства, захвату государственности в собственность теми или иным группами, лицами или социальными слоями. Такая власть была и остается в России нелегитимной и встречает активное или пассивное сопротивление. Если это противостояние приватизированной власти и народа становится длительным, то в силу отсутствия других каналов выхода народной энергии, в силу подчиненности культурной и любой иной деятельности государственному смыслу, машина народной энергии начинает работать с очень низким КПД, можно сказать - вхолостую.
Так происходило в последние годы господства коммунистической бюрократии, так происходит теперь, когда бюрократическое господство казнокрадократии, то есть социального слоя тех, чье единственное деяние состояло в обворовывании всех остальных, не может быть принято русскими как легитимное. Казнокрадократия от тотального русофобского нигилизма, не давшего результатов, постепенно переходит к проповеди куцего варианта "государственничества", при котором государственность совершенно лишается своего национального смысла, а верность государству уравнивается с лояльностью к бюрократии. Однако ресурс подобного государственничества оказался крайне низок. Сегодня правящий слой стоит передь столь же острой проблемой легитимизации себя, как ид три-четыре года назад. Кастрированное "государственничество" никого сегодня не удовлетворяет. Нужна подлинная государственная мощь, которая придала бы смысловой центр и направление всем сферам национального творчества, которая собрала бы воедино расколотый русский горизонт. Сегодня русским пора уже перестать играть в "государственников", что было хорошо, когда после маразма ельцинизма приходилось по буквам водворять на место самые примитивные понятия о порядке, дисциплине и иерархии, о национальных интересах и государственной лояльности. Вместо "государственничества", пора всерьез строить и обустраивать государство.
Горизонт русской государственности открывается национальными целями и задачами. Без них и против них русское государство попросту никому не нужно, есть химера на теле России, а значит и не существует. Последовательное выполнение основных национальных задач, включая неожиданно вновь возникшую перед русскими в конце ХХ века задачу восстановления единства народа в рамках одной государственной территории, - это тест на пригодность любого правящего слоя в России, любой конструкции государства, будь то демократической, авторитарной, монархической или какой еще. Однако это не последняя цель существования русского государства. Обладая культурой высочайшего уровня, русские обладают и технологией расширения своего государства "за горизонт", то есть превращения его из инструмента сохранения народа и культуры в инструмент обеспечения перехода на новый культурный уровень и новую ступень. То есть имперской технологией.
Суть имперской технологии состоит в том, что на основании особенностей той или иной культуры выковывается в процессе государственного строительства и государственной или культурной экспансии набор организационных принципов, социальных технологий и культурных форм, которые могут быть переданы и другим народам, способствовав их подъему на новую высоту. Империя - это возможность для известной части народов мира сделать качественный скачок, подтянув за собой и остальных. Сегодня фактически только Россия способна сделать этот шаг за горизонт. Запад осознает собственную неспособность превратить свои культурные отличия в действительно новый уровень культуры. Ни в чем так ярко это не проявляется, как в использовании против конкурента-России такого оружия как русофобия, то есть технологии подавления, а не стимуляции к развитию. Китай погружен полностью в заботы о своем сохранении и поддержании существующего приемлемого уровня. И только Россия, сперва в мечтах "царского" периода, затем в экспериментах периода советского проявляла и продолжает проявлять несмотря на свое нынешнее ужасающее положение рвение к тому, чтобы "заглянуть за горизонт".
На пути России стоят задачи перехода от восстановления государства, к его укреплению и усилению, а от усиления - к имперскому росту, который позволил бы русской культуре перешагнуть на качественно новый уровень, уровень новой цивилизации, предвосхищаемой Россией. Эта устремленность в будущее, этот мессианский империализм, не имеют и не могут ничего иметь с угрюмой идеологией тотального порабощения. Его главная задача сохранить в нынешнем мире остров подлинной свободы, которая открыта не бесконечной цепи круговых торговых обменов, а росту вверх, которая открыта последним целям человеческого бытия, не только личным - святости, но и социальным - быть с Богом в его сражении с диаволом за мир и за души людские. В этом "эсхатон", в этом конечная цель русской культуры, в этом смысл существования и каждого русского и народа, и государства, и цивилизации, выходящий за их пределы.
Сохранение верности этому смыслу - основа русского консерватизма. Этот консерватизм свободолюбив, поскольку видит в охранении свободы свою центральную задачу. Этот консерватизм религиозен, поскольку именно в религиозном "сбытии души" видит высшую цель осуществления и личной и народной свободы. Этот консерватизм национален и националистичен, поскольку признает народ и культуру важнейшим уровнем реализации личности и формирования высоких горизонтов её свободы. Этот консерватизм является государственным, поскольку он видит в государстве центр действия и приложения усилий для русского народа и русской культуры. Этот консерватизм является имперским, поскольку ставит перед собой не только охранительные задачи, но и задачи открытия новых культурных и цивилизационных горизонтов, которые открывают новые возможности в реализации личной свободы и высшей религиозной цели человека. Пусть глупцы клеймят это "фашизмом", "шовинизмом" или другими словами из куцего лексикона торговцев всемирного базара. Лозунг этого консерватизма "Империя и свобода" органически сопрягает эти два начала в единое целое. Этот лозунг - и призывная труба, и долгосрочная программа для каждого русского, которому дороги судьбы Отечества и народа.
СПЕЦНАЗ РОССИИ N 03 (78)
МАРТ 2003 ГОДА
http://specnaz.ru/pozicii/177/
Док. 384807
Перв. публик.: 21.03.03
Последн. ред.: 21.10.07
Число обращений: 307
Холмогоров Егор Станиславович
|
