Владислав Иноземцев. A Status-Quo Power. Россия в мировой политике XXI векаНазад
Владислав Иноземцев. A Status-Quo Power. Россия в мировой политике XXI века
Чтобы что-нибудь сделать,
нужно делать хоть что-нибудь.
Б. Спок, детский врач
Сегодня не приходится сомневаться, что XXI век, когда бы он ни начался - 25 дека&-бря 1991 г., с уходом в прошлое Советского Союза; 24 марта 1999 г., с началом во&-енной операции НАТО против Югославии; или же с терактами 11 сентября 2001 г., - не станет той эпохой демократического мира, какой совсем недавно, в конце 80-х годов, виделся политикам и экспер&-там. Скорее всего, военные конфликты не только по-прежнему будут раздирать мировую периферию, но и покажут тенденцию к расширению и эскалации. Ве&-сьма вероятно, что усилится борьба за геополитическое доминирование и доступ к источни&-кам стратегически важного сырья. Как реальная политика, так и политиче&-ская демагогия будут все больше концентрироваться вокруг проблем "безопаснос&-ти", лишая тем самым население планеты возможности более или менее спокойно и уверенно жить в отпущенный судьбою срок. По-видимому, расширится масштаб противоречий между индустриально развитыми и развивающимися странами.
На поверхности такого прогноза - явления обыденной жизни, но в них находят отражение глубинные, "тектонические" сдвиги, которые происходят в глобальной по&-литике на рубеже XX и XXI столетий. Анализ этих сущностных перемен, осмысление их направленности и активное участие в формировании новой мировой архитектуры, которая незаметно кристаллизуется в условиях наступившей неопределенности, могут и должны стать достойным ответом великой державы на вызовы времени. А именно великой державой на протяжении последних трех столетий счи&-тала себя (и была ею на деле) наша Родина - сначала Российская империя, затем Советский Союз, а ныне Российская Федерация.
Cуществующий миропорядок и вызовы времени
Последние полвека - с конца 50-х годов - ознаменовались постепенным, но непреодолимым распадом международной системы, сформировавшейся в резуль&-тате Второй мировой войны. Размывание основ этой системы шло по самым разным направле&-ниям; в этой статье мы ограничимся лишь тремя из них.
Во-первых, уже через десять лет после учреждения Организации Объединенных На&-ций до неузнаваемости изменились основные принципы ее функционирования. Если в 1945 г. в ООН вошла 51 страна-основатель, то в 1955 г. в ее рядах со&-стояли уже 74 государства, а в конце 1970 г. - 137. Далеко не все эти государства были в полном смысле слова национальными, подобно странам-основателям, но все они сходились в том, что "мировой порядок" должен был обеспечиваться системой мер, по&-зволяющих им заявлять свои пре&-тензии к бывшим метрополиям. С того момента, как в январе 1965 г. в Совет Безопасности вошли шесть но&-вых членов, избираемых на непостоянной основе, страны мировой периферии установили, по сути, полный контроль над основными институтами ООН.
Принятая с подачи СССР 14 декабря 1960 г. Ре&-золю&-ция Генеральной Ассамблеи No1514, которая провозглашала, что "недостаточ&-ная политическая, эко&-номическая, социальная или образовательная подготовлен&-ность [постколониальных стран и их на&-родов] никогда не должна использоваться в качестве предлога для затягивания пре&-доставления им независимого статуса", была дополнена ре&-золю&-цией No2908 "О применении Декларации о предоставлении не&-зави&-симости стра&-нам и народам, на&-ходившимся под колониаль&-ным владычеством" от 2 ноября 1972 г., под&-твердившей "ле&-гитимность использования народами коло&-ний, равно как и народами, находящими&-ся под иностранным владычеством, любых имеющихся в их распоряже&-нии методов борьбы за самоопределение и независимо&-сть (курсив мой. - В.И.)". В 1974 г. Генеральная Ассамблея ООН одобрила так называемую Хар&-тию экономических прав и обязанностей государств, которая, как ехидно подчерки&-вали западные комментаторы, определила "все права развивающихся стран и все обязаннос&-ти развитых"[1]. К этому времени относится и знаменитое (причем един&-ственное в истории организации) решение о введении режима экономических санк&-ций - в отношении Южной Родезии, правительство которой противилось приходу к власти черного большинства под руководством Р. Мугабе (считающегося ныне одним из африканских правителей, наиболее активно попирающих права человека). Существо&-вавшее у пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН право вето лишь сужало возможности принятия решений, способствующих улучшению глобаль&-ной управляемости, ради чего Организация Объединенных На&-ций и была создана.
По завершении "холодной войны" стало ясно, что ООН не способна функционировать даже в отсутствие неразрешимых противоречий между ключевыми членами Совета Безопасности. В 1994 г., несмотря на заявление Международного комитета Красно&-го Крес&-та и на решимость Генерального секретаря, ни Совет Безопасности, ни Гене&-ра&-льная Ассамблея "не смогли" квалифицировать гибель более 800 тыс. человек в Ру&-анде как акт геноцида[2]; в 1995 г. миротворческий контингент Организа&-ции Объединенных Наций, расквартированный тогда в Боснии, не воспрепятствовал убийству 8 тыс. человек в Сребренице, а в 1996-1999 гг. ООН не приняла никаких обязатель&-ных к исполнению резолюций в связи с конфликтом в Заире, унесшим жизни бо&-лее чем 2 млн. человек и ставшим наиболее кровопролитным военным столкнове&-нием со времен Второй мировой войны[3]. В последние годы агрессия США против Ирака, совершенная без санкции ООН, стала зримым свидетельством того, что легитимизация тех или иных действий на международной арене, которая прежде всегда исходила от Организации Объединенных На&-ций, не пользуется больше спросом. При&-чина проста: в ситуации, когда на 5 постоянных членов Совета Безопасности прихо&-дит&-ся 47% мирового валово&-го продукта, а на 100 беднейших членов организации - лишь 1,48%[4]; когда в 28 из этих ста стран наивысшие показатели ВВП на душу на&-селения фиксировались в 70-е и 80-е годы, а с тех пор они не развиваются, или, как говорят менее политкорректные авторы, дециви&-лизуются[5], мечта об "универсальной системе права, основанной на демократических решениях, принимаемых большин&-ством, и утверждающей идеи самоопределения, теряет всякую привлекатель&-ность"[6].
В сложившихся условиях сохранение структуры, подобной ООН, во многих отношениях теряет смысл. Утверждая, что "в Организации Объединенных Наций вопросы открыто дискути&-руются, и ООН остается площадкой для урегулирования международных проблем, а не обслуживает внешнеполитические интересы одного государства, [и] как раз [это] не толь&-ко придает ей б#243;льшую универсальность, а делает ее совершенно необходимой для выработки приемлемых решений на международной арене сегодняшнего дня"[7], пре&-зидент В. Путин обходит вниманием тот примечательный факт, что никакие "приемле&-мые решения", которые впоследствии претворялись бы в жизнь, в стенах небоскреба на Ист-Ривер давно уже не принимаются. При этом, как отмечает большинство по&-литиков, сколько-нибудь реальной альтернативы ООН, которая всех бы устраивала, нет и в обозримой перспективе не предвидится.
Во-вторых, радикальному пересмотру подвергается доктрина суверенитета, которая служила краеугольным камнем всей системы международных отношений на протяжении последних столетий. Основания для такого пересмотра многообразны: с одной стороны, суверенные государства нередко располагают в настоящее время ме&-ньшими возможностями, чем крупные международные корпорации, и несамостоя&-тельны в принятии многих экономических решений; с другой стороны, все большую роль берут на себя международные интеграционные образования, и прежде все&-го - Европейский Союз. В научный и политический оборот стало входить понятие "пост-Вестфа&-льское государство", в котором фиксируется происходящий ныне "переход от сосредото&-чения власти в руках суверенного государства, как это повелось с Вестфаль&-ского мирного договора 1648 г.,.. к более "размытой" ситуации, когда у нацио&-нальных государств остается меньше полномочий, а число субъектов сувере&-нитета умножается"[8]. И хотя рано еще говорить о становлении новой теории суве&-ренитета, теоретические поиски в этом направлении идут весьма активно.
Еще в начале 90-х годов известный американский экономист японского происхож&-дения К. Омаэ предложил концепцию так называемых "государств-регио&-нов"[9]. Согласно, его воззрениям, ре&-гионализа&-ция способна "преодолеть пост-феодальные, цент&-рализаторские тенден&-ции эпохи мо&-дернити"[10], которые становятся в современных условиях пре&-пятствием на пути экономического прогресса. Отмечая, что в наши дни все и всяческие границы теряют свое значение, С. Хантингтон обосновал возможность завер&-шения эпохи "твердого, как биллиардный шар, государства и начала формирования слож&-&-ного, комплексного, многоуровневого ми&-роустройства, напоминающего существовавшее в сред&-ние века"[11]. На&-&-конец, с максимальной четкостью сформулировал эту мысль A. Этциони: "Эта новая струк&-тура, - заявил он, - вполне может оказа&-ться похожей на до-Вестфальский мир, в котором ни один субъект власти не имел монополь&-ного контроля ни в одной сфере, и где ничья вла&-сть нe была абсолют&-ной"[12]. Отсюда не следует, что уже в ближайшие го&-ды принципы традиционно пони&-маемого суверенитета уступят место новым политическим формам; в то же время жизнь показывает, что в Европе эти процессы разворачиваются весьма стремительно.
Как известно, Европейский Союз возник из Европейского объединения угля и стали - т. е. из преимущественно экономичес&-кого альянса, учрежденного в 1957 г. Европейское Экономическое Сообщест&-во довольно быстро переросло первоначальные поставленные перед ним задачи и сделало возможным достижение определенных политических целей. Создание Европейского Союза и подписание Маастрихтского договора 7 февраля 1992 г. ознаменовало "переход от обусловленной хозяйствен&-ной целесообразностью конфедерации к намного более цельной федерации стран"[13], - переход, который, начавшись пятьдесят лет назад, будет продолжаться и уже не имеет альтернативы[14]. Разумеется, Европа образца 2006 г. - это не национальное государство в собственном смысле слова и вряд ли им станет в обозримой перспективе (""Eвропа" как политическое образование учреждена в 1957 г. в Мессине; "Eвропа" как нация еще только должна возникнуть, и никакой договор или указ не создадут ее ex ante - в лучшем случае она появится лишь ex post"[15]); однако вопрос не в этом.
На протяжении последних полутора десятилетий Европа не только превратилась в единый субъект глобальной экономики, во многих отношениях равновеликий с Соединенными Штатами, а в некоторых и превосходящий их[16], - гораздо более важно, что она предложила миру ин&-теграционную и социальную модель, которая стала мощным конкурентом преслову&-той "американской мечты"[17]. Европейский Союз сегодня - это фактически единая экономика (со своей валютой - евро); единое квазигосударство, защищающее инте&-ресы своих граждан и своих компаний; единое правовое пространство с общим цен&-тром принятия решений; наконец, мощный промоутер ценностей демократии и правового государства. Условием вступления в ЕС является отчуждение части суве&-ренных прав государства-кандидата; результатом - распространение на него приня&-тых в объединенной Европе норм и принципов. Безусловно, "государства, отказы&-вающиеся от исключительных прерогатив принятия решений по проблемам поли&-тическо&-го участия, предоставления гражданства, а также оп&-ределения масштабов и харак&-тера своих международных обязательств, решают&-ся на радикальный шаг на пути пересмотра представления о национальном государст&-ве как единственной ле&-гитимной форме политической общности"[18], но похоже, что это их не останавливает.
Начало было положено приняти&-ем в ЕЭС Греции (в 1981 г.) и Испании с Порту&-га&-лией (в 1986 г.) - через 7, 10 и 11 лет после того, как эти страны встали на путь де&-мократического развития. Практически немедленно после распада "советского бло&-ка" ЕС заявил о возможности вступления в него большинства восточноевропейских госу&-дарств (8 из которых были приняты в Союз в 2004 г.). На очереди стоят Румы&-ния и Болгария, а также Хорватия. В этом контексте особенно впечатляет пример Турции, ко&-торая в течение вот уже тридцати с лишним лет укрепляет и развивает демократические инсти&-туты, чтобы соответствовать критериям, которые власти ЕС предъ&-являют к кандидатам на вступление. В 2003 г. в Грузии и в 2004 г. на Украине демок&-ратические движения победили на выборах не только благодаря популярно&-сти своих лидеров, но и заявляя себя в качестве политических сил, способных привести свои страны в объединенную Европу.
Некоторые эксперты не устают повторять, что военный потенциал Европейского Союза слишком слаб для современных условий и что ЕС не проводит согласованной внеш&-ней поли&-ти&-ки. Тем не менее в кругу глобаль&-ных игроков на международной арене именно Европейский Союз обладает самой, пожалуй, мощной "мягкой силой"[19], имеющей определяющее значение в современном мире. Причем его влияние стабильно рас&-тет, не встречая сопротивления фактически повсюду в мире; как отмечает М. Ман&-дельбаум, "сегодня Евро&-пейский Со&-юз служит позитивным при&-ме&-ром для всего мира, и потому ценен одним только фактом сво&-его су&-ществования"[20].
Говоря об успехе Европейского Союза и о растущих сомнениях в само&-ценности традиционного понимаемого суверенитета, нельзя не вспомнить распад Советского Союза и бесплодные попытки России "интегрировать" вокруг себя страны СНГ, а также многочисленные заявления относительно необходимо&-сти защищать отечественный суверенитета. Трудно отделаться от впечатления, что и здесь российский политический класс не желает видеть происходящих в мире перемен.
В-третьих, традиционные представления о международной политике нуждаются в переосмыслении в связи с расширением круга государств, которые в последние годы стали называть несостоявшимися, или недееспособными. Боль&-шая их часть - это страны Африки и Азии, освободившиеся от коло&-ниального господства в 60-е годы; иногда к ним относят и некоторые государства Ближнего Востока. Так или иначе, эти недееспособные государства, называемые также иногда "неуп&-равляемыми хаотичными сообществами"[21], прямо или косвенно противопоставляются хорошо организованным обществам (well-ordered peoples)[22].
Проблемы, порождаемые этими государствами, качественно отли&-чаются от тех, что приходилось решать геополитикам прошлого. Хотя, как правило, они направляют на военные цели непропор&-ци&-онально большую часть бюджетных расходов (так, африканские государства тра&-тят на "оборону" 5-14% ВВП, а многие страны Ближнего Вос&-тока - до 8-11% ВВП[23]), от них, разумеется, не исходит военной угрозы развитым стра&-нам. Однако немалую опасность это представляет для непосредственных их соседей, а нередко и для населения самих этих стран. Начиная с 1960 г. в локальных конф&-ликтах, регулярно вспыхивавших на планете, погибло почти в два раза больше людей, чем в годы Первой мировой войны (достаточно вспомнить гражданскую войну в Заире и геноцид в Кампучии, унесшие по 2 млн. жизней, а также этнический конф&-ликт в Руанде, войну между Эфиопией и Эритреей и гражданскую войну в Судане, где погибло более чем по одному миллиону человек), причем все эти жертвы почти на 85% пришлись на гражданское население.
Однако "несостоявшиеся" государства все же порождают очевидные проблемы и для цивилизованного мира. Прежде всего, неспособность этих государств к устойчивому развитию порождает волны массовой миграции; на их территории свирепствуют голод и опасные эпидемии; насилие то и дело выплескивается за пределы этих стран, не говоря уже о систематических нарушениях прав человека в их границах, и т. д. Примерно в 30 странах (из почти 200, существующих в современном мире) не обеспечивается стабиль&-ность даже катастрофически низкого уровня жизни населения. Несмотря на помощь, поступающую из развитых стран (составлявшую на протяжении последних пяти лет от 50 до 76 млрд. долл. ежегодно[24]), быстро растут их внешние обязательства (так, если в 1965 г. общий объем внешнего долга новых независимых государств не превышал 26 млрд. долл., то к 1974 г. он достиг 135 млрд. долл., к 1981 г. - 751 млрд., а к концу 90-х - 2,6 трлн. долл.; сейчас в 43 странах внешний долг в 2,5 и более раз превышает ежегодные поступления от экспорта).
И именно наиболее бедные страны стали в последние годы "эпицентром" поразившего мир демографического взрыва! Еще в 70-е годы среднее количество детей, в течение жизни рожденных одной женщиной, со&-ставляло в Латинской Аме&-рике 2,6, в начинавших в тот период свое ускоренное раз&-витие странах Юго-Вос&-точной Азии - 3,1, а в Африке - беспрецедентные 6,6, и пока эти показатели остаются на прежнем уровне. Если в период 1980-1985 гг. среди 20 стран, население которых росло наиболее быстрыми темпами, было лишь 8 африканских, то к 2010 гг., по прогнозам ООН, в этом списке их будет уже 17, а к 2025 г. население наименее развитых стран Африки увеличится более чем втрое, до 1,58 млрд. человек. Причем этот рост численности населения происходит не вследствие увеличения про&-дол&-жительности жизни, а во&-пре&-ки ее сокращению. Сегодня в списке 25 стран с самым низ&-ким показателем про&-дол&-жительности жизни - 24 африканс&-ких и Афганистан; в то же время 25 стран с самым молодым населением пред&-ставлены 23-мя африкан&-скими и двумя наиболее отсталыми странами Бли&-жнего Востока - Йеме&-ном и палестинс&-кой автономией. Сегодня средний возраст здесь не превышает 18 лет, в то время как в боль&-шинстве развитых стран он составляет 34-40 лет.
В последнее время к "обычным" болезням, сокращаю&-щим срок человеческой жизни (малярии, тропической лихо&-радке и т. д.) добавился СПИД, также пора&-зивший в основном бед&-нейшие страны Африки, Латинской Америки и Азии: в 24 африканских го&-сударствах и на Гаити носителиями ВИЧ являются 5 и более процентов населения, Обостряется и экологический кризис: за последние 40 лет в мире вырублено около 4 млн. кв. км лесов, и более 85% этих площадей приходится на беднейшие страны мира. Как след&-ствие, свыше 2/3 всех обрабатываемых в Цен&-тральной Африке земель стали не&-пригодными для сельскохозяйственного использования, а в 19 странах (среди которых Заир, Су&-дан, Никарагуа, Кения, Гаити, Камбоджа, Эфиопия, Афганистан и дру&-гие) сегодня про&-изводится меньше продовольствия на душу населения, чем тридцать лет назад!
Проблемы с которыми цивилизованному миру придется вскоре всерьез столкнуться в этой связи, проистекают, в частности, из того, что признавая суверенитет "неразвивающихся" государств, политики тем самым соглашаются с недемокра&-тическим характером их властей; мирятся с вопиющими на&-рушениями прав человека (прежде всего в отношении представителей этнических меньшинств); сотрудничают с политическими режимами, отличающимися всепроникающей коррупцией и местничеством. Это ведет к размыванию стандартов и прин&-ципов, принятых в мире второй половины ХХ века. Кроме того, наличие государств, которые представляют собой "практиче&-ски пустую скорлупу со своей столицей, формально учрежденным правительством и некими рамочными институтами, но с ничтожной степенью легитимности контро&-ля со стороны властей за экономикой в частности и жизнью граждан в целом"[25], создает почву для "тор&-говли суверенитетом", вплоть до "устойчивой "узурпации" на&-циональных и региональных пра&-вительств организованной преступностью и уста&-&-новления ею квазисуверенного контроля над территориями, совпадающими или не совпадающими с официально признаваемыми границами"[26]. Эти проблемы обостряются угрозами терроризма. Учитывая, что террористичес&-кая деятельность обеспечивает ее организаторам и участникам немалые доходы (по некоторым оцен&-кам, масштабы так называемой "экономики террора" достигают 1,5 трлн. долл., или 5% ми&-рового вало&-вого продукта[27]), можно не сомневаться, что неконтролируемые территории станут (если уже не стали) источником дополни&-тельных угроз международной безопасности.
Все эти изменения самой природы угроз глобальному мировому порядку требуют решительных и согла&-сованных действий если не со стороны пресловутого "мирового сообщества" (слухи о появле&-нии которого были, по-видимому, сильно преувеличены), то со стороны таких мировых держав, как постоянные члены Совета Безопасности, участники саммитов G-8 или три центра экономической мощи мира - США, Европейский Союз и Япония. Эти действия жизненно необходимы и поэтому рано или поздно будут ини&-циированы. Отношение к ним России определит место и роль нашей страны в мире XXI века.
Характер российской внешней политики
Российская внешняя политика последних лет в общем и целом определяется опытом 90-х годов. В последнее десятилетие ХХ века Россия вошла как страна, потерпевшая поражение в "холод&-ной войне", потерявшая свою империю и пораженная глубоким экономическим кризисом. Через подобные "кризисные точки" в своей истории проходили многие государства, и перед ними всегда откры&-вались две перспективы. В такой ситуации можно было либо отказаться от идеи исключительности, по-ученически перенять рецепты, предлагаемые более развитыми странами, интегрироваться в существовавшие на международной арене структуры и стать своего рода "нормальной" страной[28], либо мобилизовать силы нации и разработать новую национальную программу, на&-правленную на восстановление сверхдержавности и "отвовоевывание" утраченной роли в глобальном сообществе.
Но обе эти перспективы оказались не для России. "Нормальность" страны подверглась большим испытаниям в 1996 и 2000 гг., когда правящая элита не допустила свободных демократических выборов, нарушив традицион&-ную для всех посткоммунистических стран схему смены власти: "правые - левые - умеренные центристские демократы". С тех пор мы наблюдаем нескончаемое перемеще&-ние одних и тех же политиков по "властной горизонтали", постоянные изменения условий выборов, ограничение деятельности политических партий и общественных организаций. Параллельно с деформациями политического режима, заявленного как демократия, шло формирование уродливой экономики, неэффективной и сомнительной с точки зрения право&-вого характера. Углублялось социальное неравенство, человеческий капитал терял свои качества и сокращался. И даже некоторый подъем последних лет, обусловленный скачком мировых цен на сырье, происходит не вследствие усилий российских политиков и предпринимателей, а в значительной мере вопреки таковым. По итогам 2005 г. показатели добычи в неф&-тегазовом секторе лишь достигли уровня РСФСР нака&-нуне распада Советского Союза (469 млн. т. нефти и 637 млрд. куб. м газа в 2005 г. против 462 млн.т. нефти и 643 млрд. куб. м газа в 1991 г.), в то время как, например, в Азербайджане добыча не&-фти за постсоветский период выросла с 8 до 16 млн. т, а в Казахстане - с 27 до 59 млн. т; производ&-ство газа в Казахстане увеличилось с 8 до 20 млрд. куб. м, а в Узбекистане - с 42 до 60 млрд. При этом очевидно, что уже через 10-15 лет Россия не смо&-жет оставаться глобальным экспортером энергии: с одной сторо&-ны, износ основных фондов в нефтяной и газовой промышленности превысил к настоящему времени 50%, а коэффициент извлечения ресурсов из недр упал с 50% в советские вре&-мена до самого низкого в мире (!) показателя в 34% по итогам 2004 г.; с другой стороны, экономика страны сама требует все большего количества энергоресурсов (достаточ&-но сказать, что на экспорт направляется сейчас около трети добываемых нефти и га&-за, внутреннее же потребление газа составило в 2005 г. 430 млрд. куб. м, что превышает суммарные показатели Японии, Великобритании, Германии, Франции и Италии - стран, ВВП которых больше российского почти в 13 раз[29]!
Таким образом, на протяжении последних 15 лет Россия не наметила новых амбициозных целей, не оправилась от утраты своего прежнего доминирования на постсоветском про&-странстве, не осущест&-вила серьезной структурной перестройки экономики и, по сути, не определила своих внешнеполитических союзников.
Однако на протяжении тех же 15 лет в мире произошли события, значимость кото&-рых трудно переоценить. Сугубо экономическое Европейское экономическое сообщество превратилось с подпи&-санием Маастрихтского договора 7 февраля 1992 г. в Европейский Союз - качественно новое и по форме, и по содержанию политическое образо&-вание в современном мире. Всего пять лет спустя было принято решение о введении единой общеевропейской валюты, которая сменила денежные единицы стран-учас&-тниц в безналичной форме с 1 января 1999-го, а в наличной - с 1 января 2002 г. Па&-раллельно шла подготовка к расширению ЕС, состоявшемуся 1 мая 2004 г., когда в его состав вошли практически все бывшие восточноевропейские сателлиты СССР.
В США были преодолены многие негативные экономические тенденции 80-х годов, и к концу 90-х страна заметно укрепила свое положение глобального технологическо&-го и военного лидера. Впервые после Второй мировой войны Америка учас&-твовала в военных действиях в Европе; оккупация Афганистана и особенно Ирака в 2001-2003 гг. создала совершенно новую ситуацию в мире, заставив аналитиков по обе стороны океана говорить об "американской империи".
В Юго-Восточной Азии также произошли качественные перемены, связанные в первую очередь со стре&-мительным экономическим развитием Китая. Если еще в 1996 г. экспорт из КНР был немного меньше бельгийского (!), то к 2005 г. Китай стал третьим экспортером в мире, четвертой по размеру ВВП (исчисленному с учетом покупательной способности валют) экономи&-кой на планете и сместил США с первой позиции в списке стран-получа&-телей иностран&-ных инвестиций. Китаю удалось приучить весь мир к своему деше&-во&-му импорту (сегодня на КНР приходит&-ся 56% глобального экспорта игрушек, 37% - компью&-терного оборудования, 31% - жен&-ской одежды, 23% - телекоммуни&-каци&-онных това&-ров и так далее) и "подсадить США на иглу" постоян&-ных де&-нежных вливаний через покупку их долговых обязательств. Хотя Китай и не стал пока экономическим центром мира, не следует недооценивать его роль в глобальной экономике.
В отличие от всех этих регионов, на постсоветских просторах не происходило ничего существенного. Место России в новой системе координат оказалось столь неясным, что к 2000 г. все политологические институты, специализировавшиеся на изуче&-нии Советского Союза, были переименованы в разного рода центры славяноведения или, в лучшем случае, российских и евразийских исследований. В Европейском Союзе к быв&-шим советским республикам, включая Украину и Закавказье, стал широко приме&-няться тот же термин "ближнее зарубежье", который использовали и московские эксперты и политики. К концу 2004 г. Россия окончате&-льно растеряла страны СНГ, включая и Украину; продемонстрировала катастрофическую неспособность к конструктивному политическому диалогу со своим главным внешнеторговым партнером - ЕС; умудрилась не нажить никакого "политического капитала" от горячей поддержки американцев в их "войне против террора"; наш&-ла странное утешение в имеющем туманные перспективы союзе с Китаем. Только с Уз&-бекистаном и Белоруссией, считающимися на Западе странами-изгоями, современная Россия имеет более тесные политические отношения, чем в середине 90-х годов.
Почему мы пришли к такому бесславному результату? Официальная пропа&-ганда все активнее внедряет в сознание рядовых граждан идею, будто нынешнее положение вещей - это результат заговора западных стран, стремящихся "переиграть" Россию, оставить ее в полном оди&-ночестве, а затем разговаривать с нею с позиций силы. Возможно, такая точка зрения имела бы под собой какие-то основания, если бы сама Россия "играла" на протяжении всех этих лет в геополитические игры. Но даже формально Российская Федерация придерживалась в эти годы принципа "мультилатера&-лизма" и делала ставку на межгосударственные институты, в первую очередь - ООН; соответственно, она не позволяла себе усомниться ни в их перспективах, ни в спосо&-бности "несостоявшихся" государств к полноценной внешнеполитической активно&-сти. Как следствие, Россия не могла быть не только инициатором, но даже сторон&-ником переосмысления роли ООН и места "недееспособных" стран в современном мире, - а это, как мы видели, два наиболее важных вопроса международной политики. Кроме того, в эти годы Рос&-сия не имела, к сожалению, четкой стратегической цели во внеш&-ней политике, как не имела и не имеет наци&-ональной идеи, понятной большинству ее граждан.
В таких условиях наивно было бы даже надеяться на появление серьезных инициатив, которых и не последовало. Таким образом, я утверждаю: неудачи России во внешней политике - как в 90-е го&-ды, так и в начале XXI века - обусловлены почти исключительно неспособностью оте&-чественной политической элиты видеть и адекватно оценивать стремительные (и необратимые) изменения, происходящие на международной арене. Вопреки назва&-нию од&-ного московского журнала, можно без преувеличения сказать, что все эти годы Рос&-сия - в основном по ее собственной воле - оставалась "вне глобальной политики".
Стремление использовать "сложившуюся практику" в качестве инструмента, позволяющего отстаивать свои интересы, крайне ошибочно. Сам Советский Союз, одна из главных держав биполярного мира, был "сложившейся практикой" на протяжении сорока послевоенных лет, но это не спасло его от кризиса и краха. Россия долго надеялась на то, что архитектура ялтинско-потсдамского мира способна защитить ее роль и место в мировой политике. Однако ООН, на которую так уповали в Мо&-скве, не воспрепятствовала ни агрессии НАТО в Югославии, ни вторжению США и Ирак. На протяжении большей части 90-х годов в Москве наивно полагали, что Европейский Союз - всего лишь сомнительное постмодернистское образование; СССР признал его в ка&-честве субъекта международного права только незадолго до собственной кончи&-ны; Со&-глашение о партнерстве и сотрудничестве с ЕС, подписанное в 1994 г., Россия удосу&-жилась ратифицировать только в 1997-м. Сегодня "стратегические планы" России связаны с ее энергети&-ческими ресурсами и трубопроводами, связывающими ее с Европой (а в перспективе - с Китаем). Но это также выглядит анахронизмом в эпоху, когда не только нефть, но и природный газ перевозятся в основном морским транспортом для обеспечения б#243;&-льшей гибкости поставок. В общем, прошлое России доминирует над ее будущим.
Между тем нет ничего более недальновидного, чем оставаться в стороне от формирования новой системы международных институтов, когда этот процесс идет полным ходом. В XIX и XX столетиях наша страна неоднократно участвовала в вы&-работке новых принципов международных отношений, но иногда и оказывалась от&-лученной от этого геополитического творчества. Два самых ярких примера такого участия являли собой Венс&-кий конгресс 1815 г. и совещания в Думбартон-Оксе, которые привели к созданию ООН в 1944-1945 гг. Наглядным примером исключенности стала Версальская мирная конференция 1918 г. Результаты весьма примечательны: после Венского конгресса и учреждения ООН Россия и Советский Союз каждый раз на протяжении почти полувека оставались одним из важных геополи&-тических цент&-ров тогдашнего мира; после Версаля Советская Рос&-сия оказалась изгоем в глобальной политике и солидаризовалась с другим изгоем - Германией. Итог тех двадцати лет известен, и следовало бы опасаться его воспроизведения в современных условиях - особенно имея в роли Германии 30-х годов ХХ века Китай первой четверти XXI столетия.
В эпоху глобальных перемен легче всего растратить свое влияние в мире и свой политический капитал, оставаясь страной, которая упорно держится за прежние институты и традиции. И именно по этому пути пошла, на мой взгляд, современная Россия. Например, наше участие в деятельности той же ООН явно диссонирует с нашими же позициями в самой Организации Объеди&-ненных Наций. В 2006 г. чистая сумма взносов России в казну ООН определена в раз&-мере 18,8 млн. долл., что составляет всего 2,7% от совокупных взносов пяти пос&-тоянных членов Совета Безопасности и в 18 раз (!) меньше взноса Японии, не имеющей права вето[30]. Наивно думать, что другие мощные государства мира прекратят свои попытки реформировать ООН - в том числе и за счет снижения той роли, которую пока еще играет в ней Россия. Ведь ни для кого не секрет, что суммы, ежегодно перечисляемые российскими властями в бюджет ООН, в 712 раз (!) уступают объему средств, которые они живо изыскали в прошлом году для покупки контрольного пакета акций "Сибнефти" у странного офшора, якобы принадлежащего г-ну Р. Абрамовичу.
Необходимы решительные и неординарные действия, способные обеспечить России достойное место в мировой политике и впредь не упускать инициа&-тиву, которая к настоящему времени оказалась утеряна - в основном потому, что российская внешняя поли&-тика является ныне "реактивной" (в том смысле, что это политика реакции на те или иные события, а не политика их провоцирования и управления ходом их развития).
Возможные действия
Какие же меры могли бы, на мой взгляд, служить вовлече&-нию России в конструктивный диалог по большинству актуальных международных проблем?
Во-первых, Государству Российскому необходимо четко определиться по своим внешнеполитическим целям и задачам. Как следствие, в таком случае неизбежен выбор стратегичес&-ких партнеров и отказ от пресловутой политики "многовекторности"[31]. Это не значит, что Россия должна выбрать только одного "стратегического партнера", с которым нужно выстраивать союзнические отношения. Тем не менее следует ясно понимать, отношения с каким государством (или группой госу&-дарств) целесообразно считать ограничивающим фактором во внешнеполитических действиях. Такой подход отнюдь не предполагает отказа от продуктивного и взаимовыгодного сотрудничества с лю&-быми партнерами; речь идет только о том, что достижение сиюминутных целей не долж&-но ставить под угрозу реализацию более перспективных внешнеполитических замыслов, затруднять развитие отношений с теми государствами, ко&-торым в этих замыслах отводится приоритетная роль. (Например, как бы ни важны были для Америки ее отношения с Китаем и как бы ни велика была финансовая зависимость США от КНР по сравнению с Европой, американцы никогда не пожертвуют атлантическими отношениями ради "стра&-тегического союза" с КНР.) Понятно, что определение стратегических партнеров России - это задача политической элиты и экс&-пертного сообщества, которую можно решить только с учетом множества факторов, определяющих значимость каждого направления во внешней по&-литике.
Во-вторых, планируя те или иные внешнеполитические инициативы, нужно отдавать себе отчет в том, что в современном мире происходит относительное снижение роли военной мощи и повышение роли того, что западные аналитики называют "мягкой силой"[32]. Этот процесс начался не сегодня и не вчера. Так, если нака&-нуне Первой мировой войны общая численность британских войск, расквартирован&-ных за пределами Ве&-ликобритании, не превышала 120 тысяч человек[33], а подданных Британской империи насчитывалось 540 миллионов, то во второй половине ХХ столетия попытки силового контроля над теми или иными странами, которые принято относить к мировой периферии, ни разу не принесли серьезных успе&-хов. В самом деле: в 1966-1969 гг. почти 430 тысяч американских солдат не смог&-ли обеспечить по&-беду Южного Вьетнама над Северным, несмотря на то, что потери противника дос&-тигли 800 тысяч человек, а жертвы среди гражданского населения - 3 миллионов. В 1980-1989 гг. около 120 тысяч советских военных не до&-бились победы в Афганис&-тане, оставив стране 400 тысяч убитых. В 2004 г. контингент США в Ираке достигал 260 тысяч человек при числен&-ности на&-селения этой страны в 26 миллионов, но к моменту начала работы "демократически избранного" правительства страны поте&-ри войск США составили 2385 убитых, а затраты на "установление демократии" в Ираке достигли 275 млрд. долл.[34]
Вместе с тем вероятность возникновения военно&-го конфликта между США, странами Западной Европы, Россией и Японией сегодня практически равна нулю - как по причине отсутствия неразрешимых противоречий в их отношениях, так и в силу гигантской военной мощи сторон и наличия во главе каж&-дой из них ответственного правительства. В этой ситуации Россия могла бы выступить с инициативой заключения всеобъемлющего договора о неприменении си&-лы между США, ЕС, Российской Федерацией, Японией, КНР, Индией и Бразилией, который впоследствии мог бы стать осно&-вой столь же широкого договора о коллективной безопасности. Безотносительно к тому, насколько успешным оказался бы подобный проект, он высветил бы новое от&-ношение России к проблемам международной безопасности и подчеркнул бы новое видение нашей страной существующих в мире угроз и инструментов борьбы с ними.
В-третьих, становится все более очевидным, что в современном мире снижается значение тради&-ционно понимаемого суверенитета. Государства не свободны в своих действиях даже в той мере, в какой они были свободны всего полвека тому назад. Более того, основная угроза глобальной стабильности ис&-ходит сегодня от государств, которые как бы задержались в эпохе модернити и по-прежнему надеются сохранить "иммунитет от болезней XXI века", не считаясь с интересами других членом мирового сообщества. Наиболее последовательно такой позиции придерживаются Соединенные Шта&-ты Америки, о которых в последнее время стали говорить как о "современной" (modern) стране, в отличие от стран Европы, называемых "постсовременными" (postmo&-dern)[35]. Однако и Китай, и Россия также непрочь использовать во внешней политике методы, подобные американским; неприменение их на практике обусловлено недостатком скорее возможностей, чем желания.
Скорее всего, как тол&-ько станет бесспорным провал усилий США по "демократизации" Ближнего Восто&-ка, между наиболее влиятельными государствами мира начнутся переговоры относи&-тельно пределов их суверенитета. Опыт, приобретенный в последние десятилетия европейцами, в том или ином виде будет, по всей вероятности, востребован большинством развитых стран. Россия могла бы активно участвовать в этом процессе. Хотя любая ини&-циатива имеет здесь не слишком большой шанс на реа&-лизацию (будем реалистами!), ее невозможно переоценить с точки зрения укрепления своих позиций на мировой арене. (Достаточно вспомнить, какой резонанс в мире имели советские инициативы, направленные на ограничение и сокращение стратегических вооружений в 80-е го&-ды.) Инициативы по добровольному "ограничению стратегических суверенитетов" несомненно послужили бы выгодному позиционированию России в глобальном политическом пространстве и вряд ли нанесли бы какой-нибудь вред нашим национальным интересам, а тем более - поставили под угрозу нашу безопасность.
В-четвертых, современный мир ждет понятных инициатив, направленных на реформирова&-ние системы "глобального управления". Одним из первых шагов в этом направлении мог бы стать отказ от автоматического признания "самоопределившихся" сообществ в качестве независимых государств и, со&-ответственно, равноправных членов международного сообщества. Равные права - как в человеческом обществе, так и в сообществе наций - долж&-ны сопровождать&-ся равными обязанностями, которые по сей день никем не кодифицированы удовлетворите&-льным образом. Крайне необхо&-дима выработка критериев, на основании которых те или иные государства можно было бы отнести (воспользуем&-ся здесь фомулировкой Дж. Роулза) к разряду "поря&-дочных стран"[36], как необходимо и определение набора таких действий, за которые те или иные го&-сударства неминуемо должны нести ответственность или же исключаться из международного сообщества. Россия в меньшей ме&-ре, чем многие другие страны, свыклась с тем набором "политкорректных" под&-ходов, которых придерживаются страны Запада, и ничто не мешает нам попытаться инициировать дискуссию на этом направлении. Вполне вероятно, что интерес к конструктивному обсуждению таких вопросов проявили бы как страны Европы, явно опасающиеся нарастания хаоса в международных отношениях, так и (возможно) Соединенные Штаты Америки. Конечно, наивно рассчитывать, что такая дискуссия уже в обозримом будущем приведет к пересмотру устоявшихся принципов геополитики. Тем не менее любое действие, предпринятое для того чтобы придать определенный динамизм дебатам о глобальном управлении, заведомо более выигрышно, чем бездействие, ставшее отличительной особенностью российской дипломатии.
Разумеется, приведенный выше список инициатив, которые могла бы предпринять Россия во внешнеполитической сфере, ни в коем случае не может претендовать на исчерпывающий характер, поскольку и спектр проблем, с которыми сталкивается международное со&-общество, гораздо шире, чем вопросы, затронутые в этой статье, главная задача которой - способствовать пробуждению политического класса России от "летаргического сна" 90-х годов и осмысленным, энергичным действиям страны на международной арене.
* * * * *
В последние годы от отечественных политиков все чаще приходится слышать, что никто не защитит российских интересов, кроме самой России, и что одним из важнейших факторов нашей конкурентоспособно&-сти является интеллектуальный потенци&-ал нации. В контексте подобных (правильных!) заявлений приходится лишь удивляться, почему в научном, политическом, дипломатическом сообществах России не выдвигаются и не используются новые концепции развития международных отношений, способные хорошо послужить интересам страны. По-видимому, в значительной мере это обусловлено тем, что в политическом истеблишменте, несмотря на всю риторику властей предержащих, до сих пор не сформировалось представление о России, способной играть самостоятельную и кон&-структивную роль в глобальной политике. Лучшим средством "защиты" национальных интересов страны российский политический класс по-прежнему считает не наступление, а глухую оборону. Велика ли вероятность того, что Россия попытается изме&-нить такое положение дел в ближайшие годы? Нельзя переоценивать подобные шансы, хотя, как известно, надежда умирает последней...
[1] Gregg, Robert. "The Politics of International Economic Cooperation and Development" in: Fin&-kelstein, Lawrence (ed.) Politics in the United Nations System, Durham (NC), London: Duke Univ. Press, 1988, p. 141.
[2] Подробнее см.: Melvern, Linda. Conspiracy to Murder: The Rwandan Genocide, London, New York: Verso, 2004, рp. 218-228.
[3] Byers, Michael. War Law. International Law and Armed Conflict, London: Atlantic Books, 2005, рp. 23, 39.
[4] Рассчитано по: Human Development Report 2004, Oxford, New York: Oxford Univ. Press, 2004, table 5, pp. 152-153, 155; table 13, pp. 184-187.
[5] См.: Harris, Lee. Civilization and Its Enemies. Next Stage of History, New York: The Free Press, 2004, р. 70.
[6] Bobbitt, Philip. The Shield of Achilles. War, Pe&-a&-ce, and the Course of History, London: Allen La&-ne, 2002, p. 474.
[7] Цитируется по: Стенографический отчет о встрече [Президента РФ] с руководителями вед&-ущих информационных агентств стран "Группы восьми" [2 июня 2006 года] на сайте: http://www.kremlin.ru/appears/2006/06/02/1836_type63377type63381_106430.shtml.
[8] Black, Jeremy. War and the New Disorder in the 21st Century, New York, London: Continuum, 2004, p. 49.
[9] См.: Ohmae, Kenichi. The Borderless World. Power and Strategy in the Global Marketplace, New York: HarperCollins, 1991.
[10] Ohmae, Kenichi. The End of the Nation-State. The Rise of Regional Economies, New York: The Free Press, 1995, p. 142.
[11] Huntington, Samuel. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order, New York: Simon & Schuster, 1996, p. 35.
[12] Этциони, Амитаи. От им&-перии к сообществу [перевод с англ. под ре&-дакцией и со всту&-пительной ста&-ть&-ей В. Иноземцева], Москва: Ла&-домир, 2004, с. 271.
[13] Burgess, Michael. Federalism and European Union: Building of Europe, 1950-2000, London: Routledge, 2000, p. 263.
[14] Cм.: Wallace, William. Regional Integration: The West European Experience, Washington (DC): Brookings In&-sti&-tu&-tion, 1994, p. xxiv.
[15] Schmitter, Philippe. How to Democratize the European Union... and Why Bother? Lanham (Md.), Boulder (Co.), New York: Row&-man & Littlefield Publishers, 2000, p. 11.
[16] Подробнее см.: Иноземцев, Владислав и Кузнецова, Екатерина. Возвраще&-ние Ев&-&-ропы. Шт&-р&-и&-хи к по&-р&-т&-рету Старого Света в новом столетии, Мо&-с&-к&-ва: Ин&-тердиалект+, 2002, сс. 11-41.
[17] Cм., напр.: Rifkin, Jeremy. The European Dream. How Europe"s Vision of the Future Is Quietly Eclipsing the American Dream, New York: Jeremy P. Tarcher/Penguin, 2004.
[18] Linklater, Andrew. The Transformation of Political Community. Ethical Fou&-n&-dations of the Post-Westphalian Era, Univ. of South Carolina Press, Columbus (SC), 1998, p. 177.
[19] См.: Nye, Joseph S., Jr. Soft Power. The Means to Success in World Politics, New York: Public Af&-fairs, 2004, pp. 76-77.
[20] Mandelbaum, Michael. The Case for Goliath: How America Acts as the World"s Government in the Twenty-First Century, New York: Public Affairs, 2005, pp. 215-216.
[21] См.: Rivero, Oswaldo de. The Myth of Development. The Non-Viable Economies of the 21st Cen&-tury, Lon&-don, New York: Zed Books, 2001, p. 147.
[22] См.: Сhomsky, Noam. Failed States. The Abuse of Power and the Assault on Democracy, New York: Metropolitan Books, 2006, p. 39 и следующие.
[23] Отсюда и до конца параграфа статистические данные приводятся по: Иноземцев, Владис&-лав. "Не-развивающийся мир: Диагноз и возможные рецепты лечения (статья пер&-вая)" в: Азия и Африка сегодня, 2005, No 10, сс. 2-9, если не указано иное.
[24] См.: Sachs, Jeffrey D. The End of Poverty: Economic Possibilities for Our Time, New York: Pen&-guin Press, 2005, p. 298.
[25] Na#237;m, Mois#233;s. Illicit. How Smugglers, Traffickers, and Copycats are Hijacking the Global Eco&-no&-my, New York, London: Doubleday, 2005, p. 27, 218.
[26] Т а м ж е, p. 218.
[27] См.: Napoleoni, Loretta. Terror, Inc.: Tracing the Money Behind Global Terrorism, London, 2004, pр. 267-268; подробнее см.: Иноземцев, Владислав. "Очень своевременный противник" в: Россия в глобаль&-ной по&-ли&-тике, том 3, No 3, май-июнь 2005, сс. 41-44.
[28] Этот широко распространенный ныне термин был запущен в оборот А. Шлейфером и Д. Трейзманом (см.: Shleifer, Andrei and Treisman, Daniel. "A Normal Country" in: Foreign Affa&-irs, vol. 83, no. 2, March/April 2004, pp. 20-38 [рус. перевод: Шлейфер, Андрей и Трейзман, Да&-ниел. "Россия как нормаль&-ная страна" в: Россия в глобальной политике, т. 2, No 3, май-июнь 2004] и Shleifer, Andrei. A Normal Country. Russia After Communism, Cambridge (Ma.), London: Harvard Univ. Press, 2005.
[29] Подробнее см.: Иноземцев, Владислав. "Слабости "cверхдержавности"" в: Ком&-мер&-сант, 2006, 19 мая, c. 8, а также: Иноземцев, Владислав. "Сверхдержавка" в: Большая политика, 2006, No 6, сс. 40-47.
[30] Рассчитано по: "Начисление взносов государствам-членам в регулярный бюджет ООН в 2006 году" на сайте: http://www.un.org/russian/question/contrib.htm (посещен 5 июня 2006 г.).
[31] Сегодня, как известно, доминирует позиция, согласно которой "противопоставле&-ние различных направлений внешней политики России является искусственным и надуман&-ным. Многовекторность - одна из ключевых ее характеристик, которая закреплена в Концеп&-ции внешней политики Российской Федерации, утвержденной президентом РФ в июне 2000 года. Следование этому принципу означает только одно: каждый вектор для нас самоценен, а какие бы то ни было их взаимоисключающие или "компенсационные" схемы неприемлемы" (Лавров, Сергей. "Подъем Азии и восточный вектор внешней политики России" в: Россия в глобальной политике, т. 4, No 2, март-апрель 2006, с. 130).
[32] См. на эту тему: Nye, Joseph S., Jr. Soft Power. The Means to Success in World Politics, New York: Public Affairs, 2004.
[33] Cм.: Ferguson, Niall. Empire. How Britain Made the Modern World, London: Allen Lane, 2003, pр. 167-168.
[34] Данные: http://www.antiwar.com/casualties и http://costofwar.com/wrappedindex.html, по со&-стоянию на утро 23 апреля 2006 г.
[35] Подробнее cм.: Cooper, Robert. The Breaking of Nations: Order and Chaos in the Twenty-First Century, New York: Atlantic Monthly Press, 2003, pр. 21-23, 29-33, 40-50.
[36] Cм.: Rawls, John. The Law of Peoples, Cambridge (Ma.), London: Cambridge Univ. Press, 2001, pр. 59-60.
Россия и совре&-менный мир, No 3[52]
июль-сен&-тябрь 2006
http://www.inozemtsev.net/index.php?m=vert&menu=sub2&pr=107&id=719
