Мария Липман: Четвертая власть: Институт прессаНазад
Мария Липман: Четвертая власть: Институт пресса
Не то чтобы у нас вовсе не было свободы прессы. Случаи государственных цензурных изъятий пока связаны только с телевидением. В газетах и на сайтах есть и ядовитая ирония, и критика, и даже прямые обвинения в адрес власти. Проблема в том, что предание огласке разоблачительных сведений не имеет общественных и политических последствий.
Журналисты утверждают, что заложники на Дубровке погибли от плохо организованной помощи, но парламент не пытается разобраться в газетных обвинениях. Да и граждане не спрашивают, кто это придумал такую операцию, в которой сохранение жизни спасаемых не входило в круг забот спасателей. И, раз они не спрашивают, им - и перед ними, - разумеется, никто не отвечает. Тайные обстоятельства принятия решения не становятся явными.
Путин выдвигает Фрадкова на должность премьер-министра, газеты публикуют в подробностях - с цифрами и датами - историю, позволяющую заподозрить, что на посту главы правительства может оказаться человек не честных правил, но парламент не выказывает к этой истории ни малейшего интереса.
Идея о том, что народ вправе потребовать у власти отчета о том, как она выполняет возложенные на нее обязательства, в России звучит наивной демагогией. Наш исторический опыт и политические обыкновения располагают к циничному взгляду на вещи: "они там" все равно решат, как "им" нужно и выгодно, так что лучше сидеть и не рыпаться. А что "они там" все жулики, так это мы и без газет знаем.
Усиливающийся в последние годы контроль государства, конечно, совсем не располагает к активизму, но потому у власти и получилось взять общественное пространство под контроль, что граждане не видят ни смысла, ни пользы в сдержках и противовесах. Среди прочего они не считают, что им зачем-то может пригодиться влиятельная пресса.
Оставаясь чтением для немногих и не имея политического влияния, газеты не образуют единого института, который, собственно, и называется свободной прессой. Каждое издание пишет о своем; история, начатая одной газетой, не подхватывается остальными, отчего невозможно установить, что же сейчас является главным событием; отсутствие общих профессиональных стандартов приводит к смешению жанров, достоверное растворяется в неточном и вымышленном. Репортаж, перемежаясь с мнением, плавно перетекает в домысел, манифест притворяется анализом, оперативный слив выдает себя за журналистское расследование, а недостаток фактов компенсируется изяществом слога. Читать, может, и увлекательно, но стоит ли доверять - неизвестно.
Когда пресса функционирует как институт, публикация фотографий из тюрьмы "Абу Граиб" становится событием. Газеты - каждая в отдельности и все вместе - не сомневаются, что печатное разоблачение мерзостей, творившихся в багдадской тюрьме, станет потрясением для читателей, даже если в целом американцы предъявляют своей прессе массу претензий. Читатели верят, что журналисты лезут из кожи вон, чтобы разузнать правду. Они считают, что эта правда имеет к ним самое прямое касательство, потому что - страшно подумать - может выясниться, что во главе страны у них оказался некомпетентный человек, который набрал себе лживых и недобросовестных советников. И если действительно так получилось, то граждане простодушно намереваются при первой возможности это исправить.
Именно благодаря такому статусу прессы газета Washington Post смогла в 1974 г. вынудить республиканца Никсона подать в отставку, а в 1998 г. принять самое деятельное участие в разоблачении шалостей демократа Клинтона, за которые его чуть не подвергли импичменту.
Когда пресса функционирует как институт, от газетных разоблачений нельзя отмахнуться. Можно собрать команду опытных пиарщиков, чтобы придумывали ловкие ответы и упреждали следующий удар, можно пытаться отвлечь внимание хитрым маневром, но делать вид, что разоблачения не было, значит приближать собственную политическую гибель.
Попытки оказать давление, запугать или уговорить по-хорошему, как правило, оказываются бесполезными. В 1972 г., когда расследование Уотергейта только начиналось, глава кампании по переизбранию Никсона, в недавнем прошлом генпрокурор США, в ярости пригрозил "пропустить сиську Кэти Грэм (владелицы газеты Washington Post) через отжималку для белья". Непристойная угроза, разумеется, только раззадорила руководство газеты. Но даже экономический ущерб (среди прочего - принадлежащие компании Washington Post телестанции на время лишили лицензий) газета сочла приемлемой платой за укрепление своей репутации - и блестяще победила.
Первые фотографии из "Абу Граиба" попали в руки телекомпании CBS, но Пентагон упросил руководство канала их не показывать. Компания вняла государственным аргументам - после 11 сентября у телевидения сильно поубавилось разоблачительного пыла. Но уже через две недели на CBS узнали, что до фотографий добрался журнал New Yorker, - и фотографии немедленно появились в эфире.
Автор статьи в New Yorker Сеймур Херш прославился разоблачениями еще во время вьетнамской войны: именно от него мир узнал о том, как в деревне Сонгми американские солдаты убили сотни мирных жителей. Его статья с фотографиями из "Абу Граиба" вынудила главные газеты Америки в своих первых публикациях ссылаться на еженедельный New Yorker - позор для ежедневного издания. Досада подстегнула профессиональный азарт, и газеты, опережая друг друга, кинулись добывать все новые подробности. Институт прессы заработал на полную мощность. Фотографии мгновенно вызвали бурную общественную дискуссию. Все больше тайных подробностей становились явными. За первыми фотографиями последовал целый поток новых, в руках прессы оказался отчет о военном расследовании, потом показания узников и военных, на которые он опирался, чуть позже - сведения о сомнительных решениях, принятых в Пентагоне.
Те, кто раскрывает журналисту секреты, руководствуются разными мотивами. Кого-то совесть и гражданское чувство заставляют предать огласке противозаконные действия государственных чиновников; кто-то считает, что его несправедливо обвиняют, и добавляет новые обстоятельства, стремясь переложить вину на начальство или на подчиненных; иной раз адвокат, действуя в интересах собственного клиента, передает в прессу имеющиеся у него в руках документы, уличающие других. Впрочем, даже если мотивы нечисты, едва ли журналисту можно сбыть откровенное вранье. Когда конкурирующее издание дышит тебе в затылок, публиковать для эффекта непроверенные данные - себе дороже.
Конкуренция и азарт не дают газетам остановиться, пока они не докопаются до самого дна. Скандал вокруг тюрьмы "Абу Граиб" продолжается уже больше месяца. Общество больше не хочет видеть ужасных фотографий, и главной темой становятся чиновники и военные - кто и когда принял решения, ставшие причиной пыток и издевательств. Вслед за прессой расследованием занялся Конгресс. Народные представители уже подвергли длительному допросу министра обороны, и этим дело не кончится. Тем временем американцев, не одобряющих президента Буша, впервые оказалось больше, чем тех, кто считает, что он успешно справляется со своими обязанностями.
Если скандал окажется для Буша роковым и он проиграет выборы, это станет очередным доказательством действенности института прессы, а Америка избавится от правительства, которое на ложных основаниях начало бессмысленную войну и нанесло гигантский урон репутации страны. Достоинство институтов в том, что они долговечнее администраций и оставляют всякому гражданину надежду, что неприятной для него власти когда-нибудь придет конец.
