Накануне визита в Испанию президенту России пришлось впервые за много месяцев (если не лет) столкнуться со свободой слова. Вернее - со свободой вопроса. Вопросы эти последовали не от блондинок, а от испанских журналистов. Поэтому неудивительно, что они застали главу нашего государства врасплох. Он-то по привычке полагал, что испанцы будут интересоваться, как он проводит свободное время, как поддерживает отличную спортивную форму, что ест на завтрак лабрадорша Кони, когда садовые участки передадут в собственность владельцам... А испанцы вдруг заинтересовались Ходорковским и спросили, за что того посадили в карцер. Путин ответил следующим образом: "То, что Ходорковский оказался в карцере, я первый раз слышу, я обязательно спрошу у министра юстиции, куда его направили и за что".
Вот что значит отсутствие оперативной практики и самоуспокоение. Был бы Владимир Владимирович в боевой форме, разве он так бы отреагировал на очевидную провокацию? (Надо еще, кстати, проверить, не имеют ли эти испанцы какого-нибудь отношения к нашим неправительственным организациям? К "Мемориалу" или к Хельсинкской группе?) Понятно же, что при первом упоминании имени опального магната надо было сделать задумчивое лицо и, пожав плечами, произнести что-нибудь эдакое: "Ходорковский... Ходорковский... Знакомая фамилия...Что-то не могу припомнить...А, с другой стороны, в России много осужденных. Борьба с преступностью, знаете ли, у нас одно из приоритетных направлений. Впрочем, если вам интересно про... как вы говорите... Ходорковского, то я непременно справлюсь у министра юстиции... Если смогу до него дозвониться".
Конечно, эти борзописцы были бы срезаны таким ответом, и у них вряд ли хватило бы духу спросить про "Байкалфинансгруп". Но маленькая небрежность потянула за собой страшные последствия...
Давайте отвлечемся ненадолго от беседы Владимира Путина с испанским журналистами и перенесемся в недалекое будущее. Представим себе следующую картину: идет судебное заседание. Судья (предположим, Колесникова) произносит: "Пригласите в зал свидетеля Путина Владимира Владимировича". Входит Путин. (Опустим формальности с принесением присяги.) Адвокат истца (предположим, Шмидт) спрашивает у Путина: "Скажите, Владимир Владимирович, вы помните, как давали интервью испанским журналистам накануне вашего визита в Испанию в феврале 2006 года?" "Да, - отвечает Путин, - помню". "Вот передо мной стенограмма того интервью, - продолжает Шмидт, - в нем на вопрос, зачем была создана компания "Байкалфинансгруп", впоследствии купившая на аукционе акции "Юганскнефтегаза", вы ответили следующее. Цитирую по стенограмме: "...чтобы претензии к тем, кто потом приобрел эту собственность, практически свелись к нулю". Правильно ли я понял ваш ответ, Владимир Владимирович? Вы признались тогда, что компания "Байкалфинансгруп", фирма однодневка, была создана с преступными намерениями скрыть от правосудия истинных виновников захвата чужой собственности, сбить следствие со следа и вывести из-под удара настоящего приобретателя "Юганскнефтегаза" - государственную компанию "Роснефть". То есть вы знали о готовящемся преступлении и не предотвратили его? Или вы сами были инициатором этой аферы?"
И что будет отвечать Путин Владимир Владимирович? Скажет, что выяснит у министра юстиции? Но не будет уже никакого министра... А будет только въедливый Шмидт да судья Колесникова, сверлящая его ненавидящим взглядом... И Владимиру Владимировичу останется только во всем признаться... И суд, конечно, засчитает ему явку с повинной и учтет его добровольное признание при вынесении... да-да, приговора.
Так что нынешнее интервью испанским журналистам не просто скандальное недоразумение. Это - провал, типичный провал.
