Александр Неклесса: Опыт второй модернизации РоссииНазад
Александр Неклесса: Опыт второй модернизации России
Россия в настоящий момент экономически используется окружающим миром, но культурно им отторгается. Предъявление современного прочтения "загадочной русской души", ее целеполагания, внятных социальных прописей, прежде всего самой этой душе, но также urbi et orbi, - задача актуальная. И первое на этом пути занятие: прояснение формулы российской культурной идентичности в наступившем веке, определение лица государственности в формате Россия-РФ, то есть - нового государства, с иным геостратегическим мирополаганием, геополитическим контуром и геоэкономической картографией.
Краеугольная проблема России - ее кентавричность, противоречивость социальной ткани. Что я имею в виду? В общем-то, тривиальную тезу: фронтирный, евразийский характер страны и общества, который я, естественно, понимаю не географически, и, возможно, даже не традиционно дихотомически, а как соприсутствие, сосуществование в одном социоорганизме нескольких мировоззренческих кодов: азиатского, западноевропейского, византийского, причем в модифицированных ипостасях... Из чего проистекают существенно различающиеся и конфликтующие между собой политические философии, способы управления; наконец, несовпадающие концепции правящего класса.
На протяжении российской истории мы наблюдаем столкновение происходящих из данного обстоятельства следствий. Например, существование типологически разных русских стран, и не только в историческом, диахронном русле, считая от Киевской Руси и улуса Ордынской империи, но также в географическом, синхронном: Московского царства, Новгородской республики, Южнорусского государства.
Одним из впечатляющих примеров противоречий, причем именно внутренних, думаю, является правление Петра I. Другими словами, время, когда в условиях отсутствия развитой городской, коммунальной культуры происходила модернизация России - что вроде бы легко предъявить - но совершалось одновременно и движение страны в сторону азиатской деспотии, то есть закрепощение основной массы населения. Возможно, еще более явственным примером подобной двойственности может служить опыт правления Екатерины II, когда оба процесса культурной трансгрессии протекали в отчетливом виде, просто не было такой яркой фигуры, как Петр. Или, как сказали бы сегодня: "пиара (антипиара?) не было соответствующего"... По сути дела, Российская империя только с конца следующего - XIX в. -реализовывала комплексное развитие городской культуры, понятой в самом широком смысле, - этой основы западноевропейской цивилизации эпохи Модернити.
* * *
Плюсы и минусы петроэкономики
"Петроэкономикой" (от лат. слова "петролиум" - нефть) называют экономику с преобладанием топливно-энергетического сектора (главным образом нефтяной и газовой отраслей). В условиях петроэкономики обрабатывающие отрасли достаточно быстро теряют свои позиции - как с точки зрения значимости их вклада в производство и занятость, так и с точки зрения участия их представителей в общественно-политической жизни. Многие специалисты считают петроэкономику первым вызовом рентоориентированной экономики. Говорят также о "петрогосударстве", "петрополитике", "петроэлите", "петрополитическом процессе" и "петрообществе".
В последние годы эксперты относят к "петрогосударствам" Венесуэлу, Саудовскую Аравию, Иран и Ирак. В Венесуэле, в частности, в конце 1950-х гг. начался процесс национализации нефтедобывающей отрасли, что поначалу позволило повысить расходы на социальную инфраструктуру. В то же время темпы прироста ВВП на душу населения еле достигли 1%. С 1977 г. в стране начался спад, замедлившийся лишь в связи с ростом цен на нефть. Это позволило властям Венесуэлы вновь заговорить о благотворности пребывания нефтяной промышленности в руках государства и о строительстве т.н. "петросоциализма". В то же время есть ряд стран с богатыми запасами нефти, где ТЭК является важным, но не преобладающим сектором - США, Канада, Великобритания, Голландия, Австралия. Любопытно, что эти страны отказались от идеи национализации нефтегазовой индустрии.
В СССР в 1960-1970-е гг. началось освоение Западно-Сибирского нефтегазового комплекса: регионы Среднего Приобья (в основном нефтяные месторождения) и регионы Крайнего Севера (в основном газовые месторождения). Уже к 1974 г. в этих регионах было добыто более 100 млн. т нефти; в дальнейшем объемы добычи "черного золота" только возросли. В итоге экономическое могущество СССР в 1970-е гг. держалось на трех "опорах": объемах урожая на целинных землях, месторождениях полезных ископаемых и высочайшей стоимости нефти на мировом рынке. Благоприятная ценовая конъюнктура, позволившая увеличить социальные расходы и укрепить армию, привела одновременно к свертыванию реформ в области управления экономикой, начатых Алексеем Косыгиным. Между тем, в 1985-1986 гг. цены на нефть сократились в 6 раз, что привело к серьезному кризису отечественной экономики.
По материалам: интернет-портала inoСМИ http://inosmi.ru/, интернет-портала Института экономики переходного периода http://www.iet.ru/
* * *
Подобная социальная неоднородность предопределяла многие будущие турбулентности и катастрофы, она же сказывается в сегодняшних обстоятельствах России.
Если пожертвовать подробным разговором об основаниях (причем за скобкой остается траектория византийских энергий) и перейти непосредственно к советскому опыту, то советская политическая и общественная организация, также как и российская представляет смешение различных социокодов. Революция 1917 г., став акселератором интенсивной, но редуцированной, индустриальной модернизации - совершавшейся на фоне революции масс и роста городского населения, футуристического порыва и взлета научно-технической мысли - закрепила, в конечном счете, преобладание азиатских структур управления в стране: гегемонию номенклатурного класса. Данное обстоятельство в значительной мере предопределило крах второй российской модернизации - постиндустриальной, предрешив конфликт между иерархичным номенклатурным классом и востребованным историей классом постиндустриальным, приспособленным к усложнению структур мира. В социальном отношении государство - не панацея, а инструмент, меняющий форму; социум образуется, обустраивается и развивается людьми, его населяющими, диктующими те или иные прописи человеческого мира.
Архетип "азиатского способа управления", упорно воспроизводимый в России, но вкрапленный также в европейскую историю ХХ в., - это власть, очищенная от обременения собственностью, владеющая собственниками, в пределе - владеющая всем. А с точки зрения потребления, аналогично часто неверно толкуемому феномену "военного коммунизма", - это "коммунизм номенклатурный".
Предвоенные годы в России-СССР являют собой амальгаму стереотипов самодержавия и просвещенческих идеалов, воплощаемых в условиях индустриализации страны, революции масс, экспансии городской культуры. Но одновременно - распространение разноликих мутаций культуры сельского населения, ее изоморфизмов, перенесенных в городскую среду. И предвкушение военной ситуации...
Развитие же России-СССР в послевоенный период было в значительной мере связано с реализацией атомно-космического проекта, ставшего (в своей космической ипостаси) своеобразным символом, "брендом", локомотивом этого развития, катализатором индивидуальных и национальных устремлений, вектором неясных, но амбициозных исторических надежд. Сложные технологии, изощренная, хотя и однобокая, "кастовая" интеллектуальная практика, технологическая трансформация среды меняли также ее социальные параметры. Эскизы перестройки просматриваются уже в острых политических пертурбациях начала 1950-х гг., однако подавляются тогда же партийно-номенклатурным слоем, аппаратом, быстро возобладавшим в этих коллизиях над технократической и советской ("исполнительной") управленческой номенклатурой.
Тем не менее, страна модернизировалась: росло количество городского населения, достигая к историческому рубежу 1960-1970-х гг. значимой отметки в 2/3, усложнялось качество технических систем боевых действий и жизнеобеспечения, складывалось массовое образованное общество, развивались естественные науки и высокие инженерные технологии, реализовывались также отдельные элементы социальной футуристики (e.g. феномен академгородков). Хотя чувство социального первородства заметно разбавляется чечевичной похлебкой "неоисторического материализма" и подсознательной фиксацией правящим сословием собственной второсортности, сдачей им прежних футур-революционных горизонтов. Что косвенным, но неожиданно красноречивым образом отразилось в тезисе "догоним и перегоним", причем формула со-ревнования фактически переводилось при этом из мировоззренческого, исторического и идеологического в экономический, бытовой регистр.
В конце 1960-х гг. начавшиеся было ограниченные реформы оказались, однако же, свернутыми, а нужды технологического обновления, равно как и соответствующего ресурсного обеспечения, все чаще решались за счет внешнего мира (ср. политика detente"а). Глобальный контекст становился, меж тем, более динамичным и влиятельным. Но в переломный момент новейшей истории символическая "парижская весна" 1968 г. и разворачивавшаяся глобальная революция оказались для советского правящего класса в тени "весны пражской", в итоге страна погружается в социальную летаргию наступающего десятилетия.
В те годы России-СССР был предоставлен исторический шанс - возможность реализовать очередную метаморфозу городской революции, стремительно воплощающуюся на планете, - трансдисциплинарный и постиндустриальный прорыв. История есть перманентное обновление человека, но напряжение момента оказалось слишком велико, выразившись, в числе прочего, в подспудном столкновении элит. Вновь обозначился конфликт между частью нового класса (связанного к тому времени со все более усложняющимися режимами управления комплексными системами, хотя преимущественно "инженерными") и недальновидной, некомпетентной, к тому же разлагавшейся партийной номенклатурой, для которой единственно приемлемы были существующие формы управления - быть может, с незначительными модификациями. В очень упрощенном смысле, это было столкновение между амбициями экспансии, военно-промышленного развития и бытийным, бытовым благоденствием коррумпирующейся/коррумпируемой элиты. Благоденствием, фактически достигнутым к тому времени на основе ресурсов топливно-энергетического комплекса1.
Действительно, в СССР в 1970-е гг. с развитием петроэкономики (главным образов в связи с освоением западносибирских месторождений) появляется основа для отказа, как от политики разрядки, так и от обременительного и "опасного" усложнения экономических прописей (т.е. "природные ископаемые вместо социального и технологического развития"); для высоких технологий остался, таким образом, достаточно узкий в социальном отношении сегмент ВПК. Но и тут генеральная политика в целом руководствовалась формулой "пушки вместо масла". Порочной представлялась между тем сама подобная оппозиция, заведомо исключавшая энергии постиндустриального развития, социального энтузиазма и антропологических инноваций, пронизывавшие мир в те годы.
Иначе говоря, входя в период, получивший впоследствии ярлык "застоя", правящее сословие фактически обменяло социальную динамику на тюменскую нефть и искоренение диссидентства, обрекая страну на резкое сужение исторического горизонта и деградацию: понижение социальной активности заметно ухудшает историческое зрение общества.
Все это вместе взятое предопределило параметры кризиса 1970-1980-х гг. Кризиса, суть которого - провал второй модернизации России. Как отмечено выше, если первая модернизация, индустриальная (хотя и в редуцированном виде) была реализована, то вторая модернизация, постиндустриальная, потерпела фиаско. Общество, которое не выстраивает сложных сюжетов - и вообще не терпит их присутствия ("давайте-ка без фокусов, попроще, "по-нашему"?") - общество жесткое и слабое; рано или поздно оно обречено на историческую неудачу. Стабильность сложных систем не может быть статичной, присутствие динамичных компонентов, равно как и наличие динамического хаоса - их интегральная составная часть. Упрочение же положения за счет уничтожения оппозиции есть нечто подобное вивисекции, самокастрации социального организма - путь, ведущий в тупик и проявляющийся в стагнации креативности, повышении ригидности системы и создании тем самым предпосылки инволюции организации и грядущего краха.
Проблему ставшего явным предела компетенций советского правящего слоя можно было разрешить двумя способами: сменив состав управленческой элиты, влив в нее свежую кровь, либо понизив общий уровень среды, демонстрировавшей к тому времени кумулятивный эффект развития городской культуры, модернизации промышленности и социализации публичных благ. В конце концов, в той или иной пропорции были реализованы оба варианта...
* * *
Петровские реформы - развилка российской истории
Александр Оболонский, профессор,
главный научный сотрудник
Института государства и права РАН:
Предпетровское время накапливало потенциал для реальных изменений, и большое несчастье страны, что унаследовать его довелось именно этому человеку. Причины популярности его в России - показательный и печальный синдром нашего общественного сознания. На мой взгляд, Петр - одна из самых зловещих персон российской истории. И дело даже не в его патологической даже по тем временам жестокости и способности выстилать дорогу к своим целям несчетными мириадами человеческих жизней. Его историческая вина перед страной и ее будущим в том, что он подмял движение к подлинным изменениям на уровне культурного генотипа, подменив их видимостью на уровне внешних перемен, псевдоевропеизацией, новой лишь по формам, а по сути - вполне продолжавшей и даже укреплявшей глубинные системоцентристские стереотипы национального сознания. Он использовал европейские достижения, прежде всего, в военно-технической сфере, чтобы воспроизвести все тот же деспотизм и создать полицейское государство. Если Иван Грозный был деспотом не шибко удачливым (по крайней мере, по части внешних войн), то Петр был деспотом весьма эффективным. И цена его деяний была соответствующей - население страны уже за первую половину петровского царствования сократилось на 20 процентов.
Источник: "Московские новости". 2006 г. No43
* * *
Итак, в России-СССР во второй половине восьмидесятых годов XX столетия, в обстановке системного кризиса на арену выходила - в весьма различных обличиях - генерация людей, эклектичная по составу, по предмету деятельности, но которую, в целом, можно было охарактеризовать как прообраз российского постиндустриального класса. Но в то же время - и в том же месте - к управлению российской судьбой двигались и другие группы. Постиндустриальная страта, уже тогда изломанная и частично коррумпированная, тем не менее, достаточно быстро нащупала путь к рычагам власти, однако взять ее в руки так и не сумела, сдав другой пассионарной группе, основой деятельности которой стала в итоге "трофейная экономика", а также разнообразные схемы распределения и перераспределения природной ренты.
Короткий горизонт планирования и некоторые другие обстоятельства предопределили постиндустриальную контрреволюцию и последующую социальную деградацию на обширной части территории страны. В момент срыва стали очевидны огрехи советской модернизации, ее редуцированный характер. И, прежде всего, отсутствие в стране гражданского общества. Были выпущены на волю духи неоархаизации, да и связь времен в различных регионах страны начала распадаться... При этом, по мере развития кризиса власть в значительной мере переходила в руки специфического управленческого сословия.
В итоге кровь была обновлена, масштабная кадровая ротация проведена, но структура власти постепенно возвращалась на круги своя, хотя и с модифицированным целеполаганием. Новая номенклатура также не склонна повышать градус сложности российского социума, развивать институты гражданского общества внутри страны и выступать в качестве реального, инициативного субъекта стратегического замысла вне нее. Ибо подобные действия ведут к непосильному усложнению и высокой подвижности социального текста. В результате мы наблюдаем - что, в общем-то, можно было предсказать - симптомы возрождения монотонных управленческих кодов, причудливые реинкарнации элементов прежней, иерархичной и статичной, "замкнутой" культуры (ср. выстраивание пресловутой "властной вертикали" - этого исторического рудимента египетских пирамид). Создавая, таким образом, подобие выхолощенного, но отчасти как бы и вестернизированного "Союза ССР" - своего рода United States of Sovereign Russia (USSR abridged)2. Или предъявляя обществу симулякр "нового российского империализма".
То же относится к наблюдаемому ныне сужению, упрощению пространства публичной коммуникации. Симптоматично, что факт революции 1991 г. и ее следствий - в отличие от других значительных событий русской истории ХХ века - так и не получил культурной верификации. Следовательно, на повестку дня рано или поздно вновь встает вопрос о перспективах российского постиндустриального класса - вот только за прошедшее время была заметно сужена и обеднена (в прямом и переносном смысле) его питательная среда: нарушена целостность социальной ткани и этики, резко сократился и социально обесценился образованный и общественно активный городской средний класс...
Так что суть нынешней политической ситуации заключена в том же противоречии, о котором шла речь вначале: между "европейским" и "азиатским" способами бытия, между оболочкой и ее наполнением, между конкурирующими моделями управления. Между обществом, которое развивается ко все более сложной, полифоничной и динамичной конструкции, и обществом, тяготеющим к устойчивой "властной вертикали", к номенклатурной форме устройства, к неоархаизации политической культуры...
При всех существующих изъянах и со всеми приходящими на ум оговорками, в нашей стране на протяжении полутора десятилетий существует пространство свободного социального дискурса, публичная мысль, реализующая себя не только в национальном, но и в транснациональном измерении. Вместе с тем приходится констатировать не слишком великие ее на сегодняшний день достижения. И, кроме того, - отсутствие социального заказа на тот самый разговор об основаниях, ибо социальный заказ сегодня реализуется в основном в сфере технологической, вспомним столь знакомое понятие - политтехнологии. Приходится констатировать редукцию и краткосрочность современной российской политической мысли - это основной ее изъян, фундаментальный.
1 В рамках самого ВПК и силовых ведомств происходил аналогичный процесс. - Прим. авт.
2 Соединенные Штаты Суверенной России (сокращенно USSR - СССР) (англ.) - Прим. "РЭО".
